Дак начнем ратитьце, не пришлось бы и с Тверью которовать тою порой! Михайло с Ольгердом через Ульянию были в свойстве. А у Ивана супружница — сестра Витовту, дак потому… (И он промолчал о Софье, но Василий понял) — выслушал боярина, глядя в ничто сведенным хмурью взором.
— Думу? — понял Иван.
Василий молча кивнул головой и наперснику вслед домолвил:
— Малую!
И теперь, теперь надобно встречать Юрия. Чествовать. Великий князь!
Травленный, поседевший и в нятьи, и в бегах побывавший, и все же великий по роду, знатный вереницею предков, восходящей к Ростиславу и к самому прославленному князю Киевскому Владимиру Мономаху…
Били колокола, били праздничным звоном, не уведавши даже и решения самого Василия. Где ты, Соня? На миг захотелось повиниться пред ней, почуять ее теплые руки на своих щеках. На миг ощутил все безобразие ссоры давешней… И все Витовт! Бездетный, погубивший когда-то сыновей-наследников своих, выдав их немцам в залог, а нынче и подаривший Литву Ягайле, и тотчас вновь собирающий рати, полновластно правящий и на Волыни, и в Подолии, и в Литве, и в половине Северских княжеств, удивительный, подчас непонятный Витовт, у которого хватает и строить себе замок, и воевать, и добиваться королевской короны от Папы Римского, как толкуют о том слухачи… А ежели добьется? А ежели Ягайло умрет, так и не породив себе сына? А все прочие литовские князья не обрушатся на Русь стаей ворон? О чем мыслит? На что надеется Софья?
Веселым, праздничным, красным звоном били колокола. Только что миновала Троица. Пахали, высадили огороды, кто уже загодя готовился к покосу… И приходило встречать Юрия! Вздевать шелковый зипун, зеленый травчатый летник, красные сапоги… Дворецкий уже, верно, распорядил пиром. А коли Софья откажет приветить князя? Хотя чару не вынести гостю на серебряном подносе — позор!
Он уже был одет, когда в покои вплыла Софья в распашном сарафане из персидской тафты, скрывавшем беременность, в жемчужном повойнике. Глядя потемневшим, злым взором, выговорила почти ненавистно:
— Не боись! Встречу!
Взял за руку. Прикрывши на миг глаза, прижал к щеке теплую женину ладонь, почуяв едва заметное шевеление ее пальцев. Усмехнулась, отнимая руку:
— Уж Юрию наших ссор не казать! — вымолвила, выходя.
Внизу собирались бояре.
Юрий, приехавший с малом дружины, на взгляд изрядно постарел: пальцы беспокойно шевелились и морщины чела стали много заметнее. Орлиный лик прежнего красавца князя зримо померк. В очах явились растерянность и боль.
Беседуя с Василием (был выше ростом), наклонялся к нему, сугорбя плечи…
Разумеется, ни на приеме в Думе, ни на пиру откровенного разговору не получилось. И только уже когда остались вдвоем. (Федор Кошка, ради такого случая вставший с постели, и Морозов — два молчаливых старика, были как бы не в счет. Со стороны же Юрия присутствовал князь Семен Михалыч Вяземский, потерявший удел за верность своему господину и не изменивший Юрию даже теперь.) Смоленский князь, начавший речь сравнительно спокойно, в какой-то миг сорвался, заговорил горячо, сдерживая готовый прорваться крик:
— Тебе, господине, возможно сие! Он же твой тесть! Ты же зять ему, и Софья… И любовь меж вами! Молю, помоги, князь! Сотвори мир меж Витовтом и мною! Ты возможешь! Не предай меня во снедь Литве! Господь… Господь воздаст тебе за то в сем и будущем веке! Хочешь на колени паду пред тобою?
А не возможешь того, дак возьми все, возьми за себя Смоленск! Буду подручником тебе! Отрекаюсь и от власти своей, и от звания, еже наименован князем Великим! Пусть лучше тебе, чем поганой Литве, чем во снедь латинам нашу православную Русь!
Он действительно едва не упал на колени перед Василием, и на миг, на один страшный и великий миг помыслил Василий согласить с Юрием, поверить, взять город и княжество за себя!
Но молчали старики бояре. С Витовтом был ряд, полки были не собраны, что скажет Орда, было неясно тоже. Юрий Святославич, отдавая свой почти уже потерянный удел Василию, не рисковал ничем. Василий, ежели бы согласил с Юрием, рисковал многим. И уже не о жене, не о договоре с Витовтом думал он! А о том, что решит и куда склонит Новгород Великий в случае войны с Литвой, и что порешит Тверь, что порешат прочие князья Руси Владимирской… И, что греха таить! О Софье, о ее яростной злости в защите своего отца тоже думал он. И не находил ответа.
— Такое дело, князь. Думой надо решать, — высказал, и молчаливые старцы согласно склонили головы.
Юрий скрепился, поднял голову, пил, держа чару во вздрагивающей руке, малиновый квас, предупредительно налитый ему вяземским князем.
— Прости, Василий! — высказал просто, ставя чару на стол. — А все же о Смоленске подумай: сердцевину земли Витовту отдаешь! И не удержишь на этом! Попомни мои слова!
Встал, снова высокий, прямой, орел с подбитым крылом, гордо сожидающий гибели.
Не думал, все-таки не думал Василий, что все так и окончит враз!
И Дума была собрана, и уже порешили послать в Смоленск посольство боярское, выяснить, чего хотят и хотят ли пристать к Москве сами смоляне?
Не успели. Витовтовы доброхоты оказались проворнее медленных московитов.
Тотчас по отъезде Юрия, к Витовту были посланы тайные гонцы с таким наказом:
— Поспеши, Витовт Кейстутьич! Ворота отворим и город сдадим, но поспеши, не то Юрий воротится с многою силою московскою, да и от иных земель приведет на тя ратную силу! Тогда уж и мы не заможем ничто же вершить!
Витовт шел к Смоленску изгоном, ночными переходами, и успел.
Предатели открыли ему ворота верхнего города, и в Смоленск, еще не оправившийся от недавней осады, потоком начала вливаться литовская сила.
Был поздний вечер, начало ночи. Смоленские бояре, сторонники Юрия, заперлись было на княжом дворе. Но когда к утру был занят весь остальной город, а к вечеру и артиллерия подошла, с пушечным боем, тюфяками и пищалями, последние доброхоты Юрия сдались. Это совершилось 26 июля. И начались расправы. Княгиня Юрьева, дочь Олега Иваныча Рязанского, с детьми была увезена в Литву. Бояре, сторонники Юрия, казнены. А отчаявшихся уже смоленских жителей Витовт осчастливил, даровав городу «леготу»
(освобождение от многих податей). После чего уже было нетрудно ему поставить наместничать в Смоленске своих ляхов, которые тотчас приволокли своего ксендза, а тот вновь начал возводить порушенный смолянами костел…
Так вот всегда и продается первородство за чечевичную похлебку!
Когда весть о том дошла в Москву, Василий сам вызвал к себе Юрия.
Хмуро повестил о захвате Смоленска.
— Тебе же, княже, путь чист! Езжай, узнай покуда, где примут, а я тебя Витовту выдавать не стану, так и знай! — И не было больше слов, так и расстались, не враги, да и не друзья.
Юрия Святославича с сыном Федором и вяземским князем Семеном скоро позвал к себе Господин Великий Новгород, и Юрий уехал туда, заключивши ряд с городом: «Боронить Новгород в живот и в смерть. А которые вороги пойдут на Новый Город, битися честно и безизменно». Князю Юрию на прокорм его самого и дружины вручили тринадцать городов: Русу, Ладогу, Орешек, Тиверский городок, Корельский, Копорью, Торжок, Волок Ламской, Порхов, Вышегород, Яму, Высокое, Кокшин Городец — почитай, все окраинные новогородские твердыни. Впервые Новый Город принимал к себе кормленым князем великого князя Смоленского!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
— Думу? — понял Иван.
Василий молча кивнул головой и наперснику вслед домолвил:
— Малую!
И теперь, теперь надобно встречать Юрия. Чествовать. Великий князь!
Травленный, поседевший и в нятьи, и в бегах побывавший, и все же великий по роду, знатный вереницею предков, восходящей к Ростиславу и к самому прославленному князю Киевскому Владимиру Мономаху…
Били колокола, били праздничным звоном, не уведавши даже и решения самого Василия. Где ты, Соня? На миг захотелось повиниться пред ней, почуять ее теплые руки на своих щеках. На миг ощутил все безобразие ссоры давешней… И все Витовт! Бездетный, погубивший когда-то сыновей-наследников своих, выдав их немцам в залог, а нынче и подаривший Литву Ягайле, и тотчас вновь собирающий рати, полновластно правящий и на Волыни, и в Подолии, и в Литве, и в половине Северских княжеств, удивительный, подчас непонятный Витовт, у которого хватает и строить себе замок, и воевать, и добиваться королевской короны от Папы Римского, как толкуют о том слухачи… А ежели добьется? А ежели Ягайло умрет, так и не породив себе сына? А все прочие литовские князья не обрушатся на Русь стаей ворон? О чем мыслит? На что надеется Софья?
Веселым, праздничным, красным звоном били колокола. Только что миновала Троица. Пахали, высадили огороды, кто уже загодя готовился к покосу… И приходило встречать Юрия! Вздевать шелковый зипун, зеленый травчатый летник, красные сапоги… Дворецкий уже, верно, распорядил пиром. А коли Софья откажет приветить князя? Хотя чару не вынести гостю на серебряном подносе — позор!
Он уже был одет, когда в покои вплыла Софья в распашном сарафане из персидской тафты, скрывавшем беременность, в жемчужном повойнике. Глядя потемневшим, злым взором, выговорила почти ненавистно:
— Не боись! Встречу!
Взял за руку. Прикрывши на миг глаза, прижал к щеке теплую женину ладонь, почуяв едва заметное шевеление ее пальцев. Усмехнулась, отнимая руку:
— Уж Юрию наших ссор не казать! — вымолвила, выходя.
Внизу собирались бояре.
Юрий, приехавший с малом дружины, на взгляд изрядно постарел: пальцы беспокойно шевелились и морщины чела стали много заметнее. Орлиный лик прежнего красавца князя зримо померк. В очах явились растерянность и боль.
Беседуя с Василием (был выше ростом), наклонялся к нему, сугорбя плечи…
Разумеется, ни на приеме в Думе, ни на пиру откровенного разговору не получилось. И только уже когда остались вдвоем. (Федор Кошка, ради такого случая вставший с постели, и Морозов — два молчаливых старика, были как бы не в счет. Со стороны же Юрия присутствовал князь Семен Михалыч Вяземский, потерявший удел за верность своему господину и не изменивший Юрию даже теперь.) Смоленский князь, начавший речь сравнительно спокойно, в какой-то миг сорвался, заговорил горячо, сдерживая готовый прорваться крик:
— Тебе, господине, возможно сие! Он же твой тесть! Ты же зять ему, и Софья… И любовь меж вами! Молю, помоги, князь! Сотвори мир меж Витовтом и мною! Ты возможешь! Не предай меня во снедь Литве! Господь… Господь воздаст тебе за то в сем и будущем веке! Хочешь на колени паду пред тобою?
А не возможешь того, дак возьми все, возьми за себя Смоленск! Буду подручником тебе! Отрекаюсь и от власти своей, и от звания, еже наименован князем Великим! Пусть лучше тебе, чем поганой Литве, чем во снедь латинам нашу православную Русь!
Он действительно едва не упал на колени перед Василием, и на миг, на один страшный и великий миг помыслил Василий согласить с Юрием, поверить, взять город и княжество за себя!
Но молчали старики бояре. С Витовтом был ряд, полки были не собраны, что скажет Орда, было неясно тоже. Юрий Святославич, отдавая свой почти уже потерянный удел Василию, не рисковал ничем. Василий, ежели бы согласил с Юрием, рисковал многим. И уже не о жене, не о договоре с Витовтом думал он! А о том, что решит и куда склонит Новгород Великий в случае войны с Литвой, и что порешит Тверь, что порешат прочие князья Руси Владимирской… И, что греха таить! О Софье, о ее яростной злости в защите своего отца тоже думал он. И не находил ответа.
— Такое дело, князь. Думой надо решать, — высказал, и молчаливые старцы согласно склонили головы.
Юрий скрепился, поднял голову, пил, держа чару во вздрагивающей руке, малиновый квас, предупредительно налитый ему вяземским князем.
— Прости, Василий! — высказал просто, ставя чару на стол. — А все же о Смоленске подумай: сердцевину земли Витовту отдаешь! И не удержишь на этом! Попомни мои слова!
Встал, снова высокий, прямой, орел с подбитым крылом, гордо сожидающий гибели.
Не думал, все-таки не думал Василий, что все так и окончит враз!
И Дума была собрана, и уже порешили послать в Смоленск посольство боярское, выяснить, чего хотят и хотят ли пристать к Москве сами смоляне?
Не успели. Витовтовы доброхоты оказались проворнее медленных московитов.
Тотчас по отъезде Юрия, к Витовту были посланы тайные гонцы с таким наказом:
— Поспеши, Витовт Кейстутьич! Ворота отворим и город сдадим, но поспеши, не то Юрий воротится с многою силою московскою, да и от иных земель приведет на тя ратную силу! Тогда уж и мы не заможем ничто же вершить!
Витовт шел к Смоленску изгоном, ночными переходами, и успел.
Предатели открыли ему ворота верхнего города, и в Смоленск, еще не оправившийся от недавней осады, потоком начала вливаться литовская сила.
Был поздний вечер, начало ночи. Смоленские бояре, сторонники Юрия, заперлись было на княжом дворе. Но когда к утру был занят весь остальной город, а к вечеру и артиллерия подошла, с пушечным боем, тюфяками и пищалями, последние доброхоты Юрия сдались. Это совершилось 26 июля. И начались расправы. Княгиня Юрьева, дочь Олега Иваныча Рязанского, с детьми была увезена в Литву. Бояре, сторонники Юрия, казнены. А отчаявшихся уже смоленских жителей Витовт осчастливил, даровав городу «леготу»
(освобождение от многих податей). После чего уже было нетрудно ему поставить наместничать в Смоленске своих ляхов, которые тотчас приволокли своего ксендза, а тот вновь начал возводить порушенный смолянами костел…
Так вот всегда и продается первородство за чечевичную похлебку!
Когда весть о том дошла в Москву, Василий сам вызвал к себе Юрия.
Хмуро повестил о захвате Смоленска.
— Тебе же, княже, путь чист! Езжай, узнай покуда, где примут, а я тебя Витовту выдавать не стану, так и знай! — И не было больше слов, так и расстались, не враги, да и не друзья.
Юрия Святославича с сыном Федором и вяземским князем Семеном скоро позвал к себе Господин Великий Новгород, и Юрий уехал туда, заключивши ряд с городом: «Боронить Новгород в живот и в смерть. А которые вороги пойдут на Новый Город, битися честно и безизменно». Князю Юрию на прокорм его самого и дружины вручили тринадцать городов: Русу, Ладогу, Орешек, Тиверский городок, Корельский, Копорью, Торжок, Волок Ламской, Порхов, Вышегород, Яму, Высокое, Кокшин Городец — почитай, все окраинные новогородские твердыни. Впервые Новый Город принимал к себе кормленым князем великого князя Смоленского!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140