Король – «Филипп Валуа, тиран французов» – как называли его английские хронисты, следовал за ними в арьергарде, вместе с германским королем Римлян, Карлом Моравским и изгнанником королем Майорки. Здесь присутствовали почти два десятка правителей графств, французских, германских, испанских и люксембургских. Это была не столько национальная армия, сколько воплощение международного рыцарства, которое на протяжении последних трех столетий господствовало на полях брани континента, под командованием крупнейшего монарха христианского мира. Над ним развивалась орифламма – священное знамя, поднимаемое, когда ни одной пяди французской земли не должно отойти к врагу. Более того, предыдущим вечером начались споры по поводу распределения и выкупа пленников, и чтобы предотвратить ссоры по этому поводу король отдал приказание убивать всех попавших в плен.
Вдобавок ко всему этому рыцарскому войску в авангарде находилось шесть или семь тысяч генуэзских арбалетчиков, которые представляли собой самые подготовленные отряды на континенте и единственные профессионалы в войске. Остальная армия состояла из крестьянских ополчений – «коммун», как они назывались, – угнетенных сервов, которых считали не способными находиться рядом с благородными людьми, но весьма полезными для замыкания войска и окончательном разгроме противника посредством абсолютного превосходства в численности. Во французской армии презирали пехоту; в расчет принимались только рыцари или «высокошлемники».
Голиаф сражался с Давидом, но у Давида была праща. Давид также был более дисциплинирован, чем Голиаф, которому не хватало организованности. Когда французский авангард достиг долины и оказался перед английскими позициями, солнце уже стало заходить, а советники Филиппа молили его сделать ночной привал и начать битву утром. На это единственное разумное предложение король, который и не ожидал встретить англичан на своем пути, согласился. Но его вассалы были иного мнения. Увидев англичан на холме с развернутыми знаменами, молодые рыцари – самонадеянные и неопытные – устремились вперед, отдавая себя на милости соперника. Уже перед тем как нанести удар, французская армия вышла из-под контроля и начала нападение вне развернутого порядка.
Авангард, таким образом, направился вперед, пропустив только генуэзских арбалетчиков начать нападение. Со звуками труб и горнов они стали карабкаться на холм. Садящееся солнце било им в глаза, и было трудно установить цель, ожидая неподвижно и в полной готовности.
В этот момент, пишет Фруассар, «когда генуэзцы начали приближаться, они стали потрясать оружием и кричать, чтобы привести англичан в замешательство. Но те стояли прямо и не пошевельнулись от всего этого. Тогда генуэзцы снова во второй раз стали бесноваться и издавать ужасные крики и даже немного продвинулись вперед, а англичане так и остались недвижимы. И в третий раз они угрожали и кричали и приблизились на расстояние выстрела; затем они открыли жестокий огонь из своих арбалетов. Тогда английские лучники выступили вперед на один шаг и послали свои стрелы все вместе и так густо, что, казалось, пошел снег». Стреляя в четыре-пять раз быстрее, чем арбалетчики, они выгнали их с поля. Добавили замешательства и ужаса итальянцам две или три английские пушки – новинка из арсенала Тауэра, которую протащили через всю Францию и спрятали среди лучников, – они открыли огонь, посылая свои ядра из железа и камня через плотные шеренги посреди огня и дыма.
Когда генуэзцы были отброшены, французские рыцари с криком «Дави мерзавцев!» бросились в атаку сквозь их шеренги, топча раненых и умирающих. Они скакали плотным строем с копьями наперевес, их латы сверкали, плюмаж развевался на ветру. Все ожидали, что они растопчут тонкую линию отряда принца Уэльского, находившегося на их пути. Но они так и не достигли его, ибо английские лучники вновь выступили вперед.
Когда их стрелы, направленные на нападавших, поразили цель, величавый авангард распался на беспорядочные кучи убитых и раненых лошадей и группы опешивших рыцарей, прикованных к земле тяжестью своего вооружения. Те, кто продолжал продвигаться пешими или смог провести своих испуганных животных через лавину стрел, оказались перед сильной шеренгой английских тяжеловооруженных воинов, таких же непоколебимых, как и лучники, которые продолжали обстреливать каждую новую волну атакующих, когда те пробивались на верх холма через сгущавшиеся сумерки.
Когда вторая французская волна напала на части констебля, битва превратилась в общее сражение. Но везде результат был один и тот же; конные рыцари пробивали себе путь к линии английских воинов, а лучники убивали их лошадей. Не было никого, кто отдавал бы им приказы и координировал их атаки. На протяжении пяти часов, хотя уже стемнело, рукопашный бой продолжался, волна за волной рыцарей вступала в битву только для того, чтобы найти в ней свою смерть. В один момент показалось, как будто слабый отряд принца Уэльского может быть прорван, и Годфрид д'Аркур помчался через ближайшую часть отряда констебля, чтобы просить командующего, лорда Арунделя, начать фланговую атаку, чтобы ослабить давление на принца. Но когда эта просьба достигла короля, он только заметил: «Дайте мальчику победить своими силами», ибо он знал, что момент для введения резервов в бой еще не наступил. Когда посланец вернулся, он обнаружил, что принц и его вассалы спокойно стояли, облокотившись на свои мечи, переводя дух, поскольку среди гор французских трупов они ожидали следующей атаки.
Вскоре после полуночи, после того как 15 или 16 атак закончились неудачей, французская армия начала терять силы. Мертвые теперь громоздились стенами перед английскими позициями. Среди них находились и слепой король Богемии, поводья его уздечки связали тех рыцарей, с которыми он наступал. Два архиепископа, граф королевской крови Алансон, герцог Лотарингский и графы Блуасский и Фландрский – все пали в бою. Сам король Филипп, когда его лошадь была застрелена, был вынесен с поля, как Эдуард II при Бэннокберне. Не было никакого преследования, ибо английский король, который ни разу не вышел из себя во время битвы, запретил своим людям добивать спасшихся.
Когда французы растаяли в темноте и больше не повторилось атак с их стороны, изможденные победители повалились на землю, голодные и жаждущие, уснув там, где сражались. Туманным утром, сосчитав погибших, они обнаружили тела более чем полутора тысяч рыцарей и 10 тысяч простых солдат. Французской армии больше не существовало. Эдуард и его сын лично присутствовали на похоронах короля Богемии – паладина всем сердцем, которому было давно предсказано, что он погибнет в битве против храбрейших рыцарей мира. Его плюмаж из страусиных перьев с тех пор украшает герб принца Уэльского.
В западном мире появился новый феномен: английская военная мощь. «Сила королевства, – написал изумленный Фруассар, – более зависит от лучников, которые отнюдь не являются богатыми людьми». Впервые в Бретани, затем в Гиени и теперь на севере англичане показали, что самостоятельно они могут сражаться против любых армий и почти без потерь. Их потери при Креси были фантастическими низкими; по официальным данным – 40 погибло и только трое из них являлись тяжеловооруженными воинами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191