– Бедные индейчики, – пробормотал Пол.
– Это очень серьезно, – сказал Финнерти. – Слушай внимательно, что тебе говорят.
– Без земли, без дичи, без возможности защитить себя, – сказал Лэщер, – индейцы вдруг обнаружили, что все то, из-за чего они гордились собой, все то, что наполняло их сознанием собственной значимости, все то, в чем они находили оправдание своего собственного существования, – все это либо ускользало, либо уже ускользнуло у них из рук. Великим охотникам не на что было охотиться. Великие воины не возвращались к своим очагам после атаки на оснащенные многозарядными винтовками позиции. Великим вождям некуда было вести свой народ, разве что на верную смерть или в глушь лесов и пустынь. Великие религиозные вожди уже не брались более утверждать, что старая религия приведет их к победе и изобилию.
Пол, очень впечатлительный под действием наркотика, глубоко был опечален несчастиями, выпавшими на долю краснокожих.
– Господи!
– Для индейцев мир изменился самым радикальным образом, – сказал Лэшер. – Он стал теперь миром белых людей, и места в этом мире белых индейцам не было. В этом измененном мире невозможно было сохранить значение старых индейских ценностей. Единственное, что оставалось им, – это превратиться в белых людей второго сорта, иначе говоря – в слуг белых людей.
– Либо дать последний бой, отстаивая весь свой старый уклад, – мрачно вставил Финнерти.
– И религиозное течение колдовских танцев, – сказал Лэшер, – как раз и было это последней, отчаянной попыткой защитить старый уклад. Появились мессии, которые всегда готовы появиться, и стали прославлять новые магические средства, которые могли бы вернуть дичь, старый уклад, старые основы бытия. Появились новые ритуалы и новые песни, которые призваны были изгнать белых людей магическими заклинаниями. А некоторые из наиболее воинственных племен, сохранивших еще немного сил для борьбы, придали этому общему течению свое собственное направление – Движение Заколдованных Рубашек.
– Ого, – сказал Пол.
– В последнюю схватку они решили ринуться верхом, – сказал Лэшер, – в заколдованных рубашках, сквозь которые не смогут пройти пули белых людей.
– Люк! Эй, Люк! – крикнул вдруг Финнерти. – Прекрати-ка на минутку гримасничать и зайди сюда.
Пол услышал шаги, шлепающие по влажному полу. Он открыл глаза и увидел Люка Люббока, который стоял у его постели в белой рубашке, имитирующей рубашку из бизоньей шкуры, украшенной стилизованными изображениями птиц и бизонов, вышитых тонкой проволокой в яркой изоляции. Черты его лица отражали трагический стоицизм лишенного всего на свете краснокожего.
– Уг, – по-индейски приветствовал его Пол.
– Уг, – сказал Люк, не раздумывая ни минуты, с головой уйдя в свою новую роль.
– Это совсем не шутки, Пол, – заметил Финнерти.
– Для него все на свете шутки, пока не прошло действие наркоза, – пояснил Лэшер.
– Следовательно, Люк полагает, что теперь он неуязвим для пуль? – спросил Пол.
– Это только ради символики, – сказал Финнерти. – Неужели ты до сих пор этого не понял?
– Я так и полагал, – пробормотал Пол сонно. – Конечно. Можешь быть уверен. Я так полагаю.
– А что же это за символика, по-твоему? – спросил Финнерти.
– Люк Люббок хочет получить обратно своих бизонов.
– Пол, да приди же, наконец, в себя, стряхни с себя все это! – сказал Финнерти.
– Ладно, осел.
– Неужто вам не понятно, доктор? – сказал Лэшер. – Машины практически для всех и каждого превратились сейчас в то, чем были белые люди для индейцев. И люди вдруг обнаруживают, что все большее и большее количество прежних ценностей уже не годится для жизни, потому что машины именно таким образом изменяют мир. И у людей нет иного выбора, как превратиться самим во второстепенные машины или стать слугами этих машин.
– Господи, помоги нам, – сказал Пол, – но только я не знаю этого вашего Общества Заколдованных Рубашек – ведь оно выглядит как-то по-детски, не правда ли? Все эти переодевания и…
– Конечно, по-детски. Настолько по-детски, насколько по-детски выглядит вообще любая форма, – сказал Лэшер.
– Мы совсем и не отрицаем, что это выглядит по-детски. Но в то же самое время мы понимаем, что нам и надлежит выглядеть немножечко по-детски, чтобы завоевать такое огромное количество последователей, какое нам необходимо.
– Погоди, вот ты увидишь его в этой штуке на каком-нибудь митинге, – сказал Финнерти. – Собравшиеся тогда выглядят так, как будто вышли из «Алисы в стране чудес», Пол.
– Митингам всегда присущ подобный элемент, – сказал Лэшер. – Однако каким-то загадочным образом, постичь который я не в силах, митинги эти оказывают нужное действие. От меня, как от человека зрелого, можно было бы ожидать несколько большей осмотрительности, однако сейчас не время играть в прятки. Очень скоро нам придется вести вооруженную борьбу за наши идеалы, а борьба сама по себе-дело сложное и рискованное.
– Вооруженная борьба? – переспросил Пол.
– Да, именно вооруженная борьба, – сказал Лэшер. – И у нас есть все основания надеяться, что мы дадим славный бой. История знает немало примеров, когда один комплекс ценностей насильно заменяли другим.
– Так было у индейцев, и у евреев, и еще у многих народов, подпавших под иностранное иго, – пояснил Финнерти.
– Да, подобных примеров история знает немало, а это дает нам возможность строить довольно четкие предположения о том, как будут развиваться события и на этот раз, – сказал Лэшер. Он с минуту помолчал. – В каком направлении мы заставим их развиваться.
– Ты можешь идти, Люк, – сказал Финнерти.
– Слушаюсь, сэр.
– Пол, ты слушаешь? – спросил Финнерти.
– Да. Очень интересно.
– Хорошо, – сказал Лэшер. – В прошлом в ситуациях, подобных этой, когда объявлялся мессия с правдоподобными и драматическими обещаниями, очень часто происходили могучие революции, несмотря даже на колоссальное численное превосходство врага. Если сейчас объявится мессия с солидными, добрыми и захватывающими вестями и если ему удастся не попасть в руки полиции, он сможет привести в движение механизм революции, возможно даже настолько крупной, что она окажется в состоянии вырвать мир из рук машин, доктор, и вернуть его людям.
– И именно ты, Эд, являешься человеком, способным на это, – сказал Пол.
– Я тоже именно так думал, – сказал Лэшер, – вначале. Но потом я понял, что нам намного лучше было бы приступать к делу, воспользовавшись именем, которое уже широко известно.
– «Сидящий Бизон»? – спросил Пол.
– Протеус, – сказал Лэшер.
– И ничего особенного тебе делать не придется – только держаться в сторонке, – сказал Финнерти. – Все будет выполнено помимо тебя.
– Уже выполняется, – сказал Лэшер.
– Так что ты пока отдыхай, – ласково сказал Финнерти. – Набирайся сил.
– Я…
– Да ведь дело совсем не в тебе, – сказал Финнерти. – Теперь ты уже принадлежишь Истории.
Тяжелая дверь мягко захлопнулась, и Пол знал теперь, что он здесь снова один и что История, где-то по другую сторону этой двери, выпустит его только тогда, когда сочтет это полезным и своевременным.
XXX
История, олицетворяемая на данном этапе жизни доктора Пола Протеуса Эдом Финнерти и преподобным Джеймсом Дж. Лэшером, выпустила Пола из камеры в старом заброшенном бомбоубежище в Айлиуме только для того, чтобы ликвидировать ущерб, который наносил его здоровью чисто животный образ жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90