Этот поворот в сторону онтологизма в познании, уже знакомый нам по Хомякову, Киреевскому, Самарину, тонет, однако, у Бакунина в неожиданном повороте его к материализму и атеизму (55). Революционная деятельность настроила Бакунина остро враждебно к Церкви, - и его внецерковная религиозность стремительно перешла в атеизм. Massarvk (56) довольно удачно называет аргументацию в защиту атеизма у Бакунина "онтологическим доказательством атеизма". "Если Бог существует, утверждал Бакунин, то у человека нет свободы, он - раб; но если человек может и должен быть свободен, то значит Бога нет". "Святая необходимость", которая в гегелианский период не мешала свободе личности, теперь уже ощущается, как отвержение свободы. Бакунин ищет базы уже не в трансцендентализме (который он остро высмеивает, утверждая, что мир в трансцендентализме "висит между небом и землей"), а в материализме и в позитивизме. В одной из поздних статей ("Антителеологизм") (57) Бакунин пишет: "существование Бога логически связано с самоотречением человеческого разума, оно является отрицанием человеческой свободы". Основная сущность мира для него теперь (беру - --------------------------------------(55) Тургенев писал Герцену в 1869 г.: "еще в 1862 г., когда я его видел в последний раз, он верил в личного Бота... и осуждал тебя за неверие" (Драгоманов: ор. cit, стр. 95). Но уже в. 1864 г. в программе "Союз социальной Демократии" Бакунин в основу программы поставил атеизм. (56) Massaryk, ор. cit., Т. П, стр. 15. (57) См. в издании сочинений Бакунина, Москва, 1911, т. III. из той же статьи) есть "вечная и всемирная видоизменяемость..., что есть чистое отрицание Провидения". Мистика природы занимает место религиозной мистики ("всемирная причинность... есть вечно творящая и творимая"...) (58). Защищая анархизм, "всеобщее разрушение", Бакунин набрасывает основы я "новой этики". Так как из материалистического детерминизма вытекает отрицание свободы воли, то падает и обычное понятие ответственности, из которого общество выводит право наказания. Этика, которую строит Бакунин (если ее можно считать "этикой"), по справедливому замечанию Massarvk'a (59), является чудовищным сочетанием софистики и иезуитизма, она принципиально маккиавелистична. 6. На этом мы можем закончить изложение построений Бакунина. Идейная его эволюция и ее различные этапы не являются чем-то исключительным, лишь Бакунину присущим, - наоборот, эта эволюция чрезвычайно знаменательна, предвосхищая различные диалектические "девиации" в русской мысли. Было бы неверно целиком относить эту эволюцию к духу секуляризма на русской почве, но исходным основанием ее все же была секулярная тенденция. В Бакунине жила несомненная религиозная потребность, как основа всех его духовных исканий; о его революционной деятельности не раз высказывалась мысль, что она была проникнута своеобразным (славянофильским) мессианизмом (60). Он был и всю жизнь оставался романтиком (даже в период, когда, под конец жизни, склонялся к убогой программе "просвещенства"), - но его романтизм коренился в религиозности, в. потребности жить "бесконечным"(61), Абсолютом. Только ведь Абсолют всегда мыслился и переживался (не одним Бакуниным, но и вообще в секуляризме) имманентно и внецерковно. В русском радикализме мы не раз еще будем встречаться с тем, как страстная (именно страстная, легко переходящая в фанатизм и сектантство) религиозная потребность, за отсутствием церковного питания, переходит в утопизм иногда кабинетный, а иногда - революционный. Для Бакунина определяющим моментом в его обращении к революцонизму было гегелианство, на почве которого он (заостряя и односторонне толкуя Гегеля) находил творческую силу лишь в отрицании. "Дух нового времени говорит и действует только среди бури", писал он однажды. В ожидании нового (во всем нового) эона, Бакунин - --------------------------------------(58) Статья "Антителеологизм", стр. 176. (59) Maasaryk, ор. cit., T. II, стр. 19-22. (60) Masaaryk, Ibid., стр. 25. (61) Сам Бакунин высмеивал позже эпоху, когда "думали, что вечно искомый абсолют найден и что его можно покупать оптом и в розницу в Берлине", но он то сам только "абсолютом" и интересовался до конца дней. хоронит не только государство, но и "буржуазную" науку ("наука должна погибнуть вместе с миром, которого она есть выражение" (62), - поэтому не пустой фразой является "искания Бога в революции". Эта мистика революционизма диалектически связана с историософским и религиозным имманентизмом; философия "дела", своеобразная "прагматическая" гносеология уводит из кабинета в жизнь, от теории к практике, но тут-то она неожиданно подчиняет личность объективному потоку истории, отдается в плен детерминизму. Сочетание утопизма с детерминизмом является очень типичным вообще для умственных течений XIX-го века не только в России, но и в Западной Европе (63). Обратимся от Бакунина к его близкому (в эпоху гегелианских кружков) другу, В. Г. Белинскому. 7. Вокруг имени В. Г. Белинского в русской исторической литературе давно идет горячий, доныне не замолкший спор - преимущественно по вопросу об оценке его значения в истории русской мысли. Еще недавно Чижевский в своей большой работе "Гегель в России" высказался в том смысле, что у Белинского репутация его совершенно "не заслужена" (64). Конечно, нельзя отрицать того, что Белинский был прежде всего публицист -и даже больше публицист, чем литературный критик, но его публицистика не только исходила из философских идей, но и была пронизана ими. При изучении Белинского нужно, в первую очередь, изучать его письма, где он свободно излагал свои мысли и искания, - в статьях же, всегда ограниченных рамками и задачами журнальной работы, да еще в цензурных условиях его времени, он не весь перед нами. Попробуйте изучать Бакунина, Чаадаева, всех славянофилов вне их переписки, - как беден и часто неясен остается их духовный мир. С другой стороны, историкам русской мысли не следует забывать, что к группе философов-публицистов относятся не только такие крупные деятели русской мысли, как Герцен, Бердяев, но и мыслители меньшего калибра, как Чернышевский, Михайловский, Мережковский. Отчасти и Вл. Соловьев, позднее Струве, о. Сергий Булгаков и много других мыслителей отдали немало своих творческих сил именно философской публицистике. Если у Бакунина переход философии к "делу", к живому историческому действию постепенно увлек его от философии, то у других мыслителей мы наблюдаем тот же захват "конкретной" жизнью, который суживает их "чистый" философский интерес. - --------------------------------------(62) Из прокламации к молодежи. (Издание речей Бакунина у Балашова. Стр. 235). (63) См. превосходные исторические анализы этого в книге П. И. Новгородцева. Об общественном идеале (3 изд., 1921). См. также главу, посвященную Бакунину, в книге Maasaryk. (В. II). (64) Чижевский, ор. citё стр. 113. На Западе у таких писателей, как Ницше, Гюйо, Шелер, и у многих других не только трудно, но и неправильно отделять их "чисто''-философские построения от их "публицистики". Это есть особый тип философствования, несомненно "связанного", несвободного, в виду "давления" тем конкретной жизни, но все же тип философствования. Среди русских мыслителей такая "девиация" встречается очень часто, - редко кто из русских мыслителей совершенно свободен от нее. Философия здесь не ancilla, но и не вполне свободная "госпожа", - и поскольку вообще философская работа (в России XIX - XX вв.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66