Человек глубочайше связан с обществом бесчисленными нитями, живет одной жизнью с ним. "Способность сливаться (с другими людьми) - симпатия, любовь, сострадание... - это есть замечательное свойство нашей природы", говорит Чаадаев. Без этого "слияния" и общения с другими людьми мы были бы с детства лишены разумности, не отличались бы от животных: "без общения с другими созданиями мы бы мирно щипали траву" (81). Из этого признания существенной и глубокой социальности человека Чаадаев делает чрезвычайно важные выводы. Прежде всего "происхождение" человеческого разума не может быть понято иначе, как только в признании, что социальное общение уже заключает в себе духовное начало, - иначе говоря, не коллективность сама по себе созидает разум в новых человеческих существах, но свет разумности хранится и передается через социальную среду. "В день создания человека Бог беседовал с ним, и человек слушал и понимал, - таково истинное происхождение разума". Когда грехопадение воздвигло стену между человеком и Богом, воспоминание о божественных словах не было утеряно..., "и этот глагол Бога к человеку, передаваемый от поколения к поколению, вводит человека в мир сознаний и превращает его в мыслящее существо". Таким образом неверно, что человек рождается в свет с "готовым" разумом: индивидуальный разум зависит от "всеобщего" (т.е. социального в данном случае, В. З.) разума. "Если не согласиться с тем, что мысль человека есть мысль рода человеческого, то нет возможности понять, что она такое" (82). В этой замечательной формуле, предваряющей глубокие построения - --------------------------------------(80) "Отрывки" (сочин. Т. I. Стр. 160). Писано в 1829 году! (81) Этот тезис очень часто встречается у Чаадаева. См. особенно Литературное Наследство. Стр. 34, 36. 50, 53. (82) Литературное Наследство. Стр. 53. кн. С. Трубецкого о "соборной природе человеческого сознания", устанавливается прежде всего неправда всякого обособления сознания, устраняется учение об автономии разума. С одной стороны, индивидуальное эмпирическое сознание (его Чаадаев называет "субъективным" разумом) может, конечно, в порядке самообольщения, почитать себя "отдельным", но такое "пагубное я" (83), проникаясь "личным началом", "лишь разобщает человека от всего окружающего в затуманивает все предметы". С другой стороны, то, что реально входит в человека от общения с людьми, в существе своем исходит от того, что выше людей - от Бога. "Все силы ума, все средства познания, утверждает Чаадаев, покоятся на покорности человека" этому высшему свету, ибо "в человеческом духе нет никакой истины, кроме той, какую вложил в него Бог". В человеке "нет иного разума, кроме разума подчиненного" (Богу), и "вся наша активность есть лишь проявление (в нас) силы, заставляющей стать в порядок общий, в порядок зависимости". В нашем "искусственном" (т.е. обособляющем себя) разуме мы своевольно заменяем уделенную нам часть мирового разума, - и основная реальность есть поэтому не индивидуальный разум и, конечно, не простой коллектив, а именно "мировое сознание" - некий "океан идей", к которому мы постоянно приобщаемся. Если бы человек мог "довести свою подчиненность (высшему свету) до полного упразднения своей свободы" (свободы обособляющей, В. З.), то "тогда бы исчез теперешний отрыв его от природы, и он бы слился с ней", (84), "в нем бы проснулось чувство мировой воли, глубокое сознание своей действительной причастности ко всему мирозданию". Из этой двойной зависимости человека (от социальной среды, от Бога) происходит не только пробуждение разума в человеке, но здесь же находятся и корни его морального сознания. "Свет нравственного закона сияет из отдаленной и неведомой области", утверждает Чаадаев против Канта (85): "человечество всегда двигалось лишь при сиянии божественного света". Значительная часть (наших мыслей и поступков) определяется чем-то таким, что нам отнюдь не принадлежит; самое хорошее, самое возвышенное, для нас полезное из происходящего в нас вовсе не нами производится. Все благо, какое мы совершаем, есть прямое следствие присущей нам способности - --------------------------------------(83) Литературное Наследство. Стр. 34. (84) Ibid. Стр. 34. (85) Ibid. Стр. 45. подчиняться неведомой силе". И эта сила, "без нашего ведома действующая на нас, никогда не ошибается, - она же ведет и вселенную к ее предназначению. Итак, вот в чем главный вопрос: как открыть действие верховной силы на нашу природу?" (86). Этот супра-натурализм вовсе не переходит в окказионализм (87) у Чаадаева или какую-то предопределенность, - наоборот, Чаадаев всячески утверждает реальность человеческой свободы. Правда, его учение о свободе не отличается, как сейчас увидим, достаточной ясностью, но реальность свободы для него бесспорна. Чаадаев говорит: "наша свобода заключается лишь в том, что мы не сознаем нашей зависимости" (88), - т.е. свободы нет реально, есть лишь "идея" свободы, но несколькими строками дальше он сам называет человеческую свободу "страшной силой" и говорит: "мы то и дело вовлекаемся в произвольные действия и всякий раз мы потрясаем все мироздание". Правда, еще дальше он говорит об "ослеплении обманчивой самонадеянности". "Собственное действие человека, замечает Чаадаев в другом месте, исходит от него лишь в том случае, когда оно соответствует закону". Но в таком случае свобода не только реальная, но именно страшная сила, раз порядок в мире поддерживается только "законом". "Если бы не поучал нас Бог, читаем тут же (т.е. если бы Он не вносил порядок в бытие),... разве все не превратилось бы в хаос?". Значит, свобода тварных существ, чтобы не подействовала ее разрушительная сила, нуждается в постоянном воздействии свыше. "Предоставленный самому себе, человек всегда шел лишь по пути беспредельного падения" (89). Это учение о "страшной" силе свободы у Чаадаева стоит в теснейшей связи с учением о поврежденности человека и всей природы.,- учением о первородном грехе и его отражении в природе, как это было впервые развито Ап. Павлом (Римл. 8, 20-22). Вся антропология христианства связана с этим учением, но оно стало постепенно тускнеть в сознании Европы, дойдя в этом процессе до антропологического идиллизма, вершину которого мы находим в учении Руссо о "радикальном добре" человеческой природы. Если протестантизм твердо и упорно держался до последнего времени - --------------------------------------(86) Ibid. Стр. 24, 31. (87) В одном месте (Ibid. Стр. 43), Чаадаев, как будто, сам сводит человеческую активность к Principe occasionnel, но эта мысль означает не отрицание активности в человеке (как в подлинном окказионализме), а лишь признание ее слабости и немощности. (88) Ibid. Стр. 44. (89) Сочин. Т. I. Стр. 104. антропологического пессимизма, то в так называемой нейтральной культуре Запада торжествует именно оптимизм. Возрождение учения о поврежденности человека и всей природы, как мы уже указывали) связано с St. Martin. Русские мистики (масоны) ХVIII-го века, как мы видели, твердо держались этого принципа, - и Чаадаев глубоко разделял его. Вот почему для Чаадаева "субъективный разум" полон "обманчивой самонадеянности"; идеология индивидуализма ложна по существу, и потому Чаадаев без колебаний (как впоследствии Толстой) заявляет: "назначение человека - уничтожение личного бытия и замена его бытием вполне социальным или безличным" (90). Это есть сознательное отвержение индивидуалистической культуры:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66