Статья эта, написанная очень сильно и ярко (22), произвела очень большое впечатление в международных кругах (23), и она действительно очень важна для понимания диалектики в философском развитии не одного Бакунина. Именно в этой статье находится известная фраза Бакунина: "радость разрушения есть творческая радость". Полонский (24) верно заметил, что "Бакунина гнала на Запад романтическая тоска по каким-то необычайным свершениям". Бакунину нужна была экзальтация, страстное горение, - и когда он убедился в торжестве "реакции" (о смысле этого см. дальше) в Германии, его потянуло из нее. Как раз в это время ему попалась книга L. Stein, Die Sozialisten in Frankreich, оставившая очень сильное впечатление в Бакунине и впервые познакомившая его с социальными течениями во Франции (25). Бакунин переехал затем в Швейцарию, а оттуда - в Бельгию. Начались "годы скитаний". Не будем рассказывать о бурной политической деятельности Бакунина до 1848-го года, о его участии .в славянском съезде в Праге (1848-ой год), - --------------------------------------(21) Чижевский, ор. cit., стр. 88. (22) См. ее перевод в собрании сочинений (ред. Стеклова), т. Ш. (23) Редактор Deutsches Jaurbuch Руге писал позже о статье Бакунина, что она была "замечательной" (см. очерк Драгоманова, стр. 37). (24) В. Полонский: "Бакунин", стр. 87. (25) См. об этом в "Исповеди" ("Материалы", стр. 105). об его аресте и заключении в крепость, о выдаче его русскому правительстьу, заключении в Петропавловской крепости (где и была написана его "Исповедь") с 1851-го по 1854-ый год и затем в Шлиссельбургской крепости (до 1859-го года), откуда его сослали в Сибирь. Не будем говорить о бегстве Бакунина в Америку (1861-ый год) и его дальнейших скитаниях уже в Европе. За это время Бакунин от экзальтированной религиозности перешел к атеизму, от планов всеславянской федерации - к анархизму. В этой эволющии есть кое-что важное и для понимания судеб философских исканий в России об этом скажет позже. Обратимся к изучению философских идей Бакунина в разные периоды его жизни. 4. Бакунин был настоящим романтиком, - вне этого нельзя понять ни очень сложной и достаточно путанной его натуры, ни всей переполненной авантюрами его жизни, ни, наконец, его философского развития. Романтизм его был всю жизнь (даже в период принципиального атеизма) окрашен религиозно, но в религиозности Бакунина, даже в период самой пламенной обращенности его души к Богу, не было ни грамма церковности. Чижевский не совсем неправ, когда говорит о религиозности Бакунина, как "псевдоморфозе христианской мистики" (26), - но они не до конца прав. В Бакунине мы находим своеобразное (очень яркое и творческое) проявление того, что можно назвать "севулярной религиозностью", - религиозностью, развивающейся вне Церкви. В мистических высказываниях Бакунина (ими можно было бы заполнить десятки страниц!) есть очень много сходного со средневековой "спекулятивной мистикой" (хотя последняя и была церковна, но чистая спекуляция, чистая .мысль была здесь главным источником построений). В этом смысле верно наблюдение К. Аксакова (в его "Воспоминаниях") над Бакуниным (30-ых годов), что "главный интерес его был чистая мысль". Однако, религиозность Бакунина не была только голодной, она захватывала все его существо, заполняла его подлинным горением и страстным чувством, только была она всецело в линиях религиозного имманентизма (в чем и состоит тайна "секулярной, внецерковной религиозности"). Чрезвычайное влияние оказал здесь на Бакунина, как мы говорили уже, Фихте своим "Anweisung"... "Цель жизни, пишет Бакунин в 1836-ом году, Бог, но не тот Бог, Которому молятся в церквах, но тот, который живет в человечестве, который возвышается с возвышением человека". Этот мотив религиозного имманентизма еще нередко сочетается у Бакунина с проповедью христианства (например, в - --------------------------------------(26) Чижевский, ор. cit., стр. 86. письмах к сестре Варваре Ал.), проповедью страдания и самопожертвования (27). Однако, мотивы имманентизма вытесняют постепенно терминологию христианскую. "Человечество есть Бог, вложенный в материю", и "назначение человека - перенести небо, перенести Бога, Которого он в себе заключает, на землю... поднять землю до неба" (письмо 1836-го года). "Я чувствую в себе Бога, я ощущаю рай в душе", пишет в это же время Бакунин, - и достаточно вчитаться в его переписку в это время, чтобы понять, что это есть выражение подлинного переживания - хотя бы и в тонах экзальтации. "Друзья мои) читаем в письме 1836-го года: "земля уже не есть наше отечество, счастье наше - небесное... религия наша - бесконечна... все освящается ею, все должно проявлять бесконечное приближение божественного человечества к божественной цели"... "Проповедь Бакунина (в эти годы) дала ему страстных поклонников не только в ведрах его семейства", замечает Корнилов (28). От фихтеянства залегло в Бакунине не только мистическое истолкование имманентизма, но и принципы персоналистической этики. "Все великое, таинственное и святое заключается единственно лишь в том непроницаемом простом своеобразии, которое мы называем личностью. Общее, взятое абстрактно, само по себе остается... мертвым. Только лично проявившийся в откровении Бог, только бессмертная и Духом Божиим просветленная особенность и своеобразие личности человека есть живая истина" (29). Но вот Бакунин ознакомился с Гегелем и постепенно увлекся той мощью философского вдохновения, которым насыщены произведения Гегеля, - однако, Бакунин вкладывает пока в термины и понятия гегелианства прежнее содержание. И если об изучении Бакуниным Фихте исследователи говорят, что оно было весьма "недостаточным" (30), то тем более это надо сказать об изучении Гегеля (пока Бакунин был в Москве). С присущей Бакунину страстностью и склонностью к прозелитизму он насаждает гегелианство (как он его тогда знал) среди близких ему талантливых писателей и журналистов; в этом смысле, в истории русского гегелианства ему принадлежит очень большое место. Бакунин очень много работает над Гегелем, но не заканчивает своего изучения, потом вновь возвращается к нему, - --------------------------------------(27) Полонский справедливо признает этот период в мистике Бакунина христианским (ор. cit., стр. 33), но это внецерковное христианство. (28) Корнилов, ор. cit., стр. 230. (29) Собр. соч., т. III, стр. 49. Предыдущие цитаты взяты из работы Корнилова. (30) В этом согласны и Корнилов и Полонский. - только в Берлине он до конца входит в систему Гегеля, но, вместе с тем, как увидим дальше, тут-то и кончается его гегелианство (в точном смысле слова). Гегель пленяет Бакунина прежде всего строгим единством системы, последовательным имманентизмом, глубоким ощущением конкретного бытия и его идеалистическим истолкованием, - но еще важнее то, что с Гегелем в Бакунине окончательно оформляется "теургическое беспокойство", ответственное отношение к "тайне истории" (31). "Мое личное "я" (писано в 1837-ом году), пишет Бакунин, ничего не ищет ныне для себя, его жизнь отныне будет жизнью в абсолютном... Мое личное "я"... обрело абсолют... моя жизнь в известном смысле отожествилась с абсолютной жизнью". Это поистине мистич1еское, религиозное освещение своего внутреннего мира светом Абсолюта, по существу, пpодолжает мистическое истолкование Фихте. У Бакунина исчезает совершенно противоположение добра и зла, столь существенно связанное с этической установкой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66