Но здесь, мне кажется, свидетельству Жукова можно верить. Вряд ли он выдумал и слова Шмидта о том, какой именно встречи ожидали Буденный с Тимошенко, и раздраженную реплику Семена Константиновича, что в полку «нет культуры» – имелось в виду, что нет культуры встречи начальства.
В годы Великой Отечественной войны и особенно после нее Жуков старательно создавал легенду, будто полководцы времен гражданской войны были абсолютно не приспособлены к условиям Второй мировой войны, верили, что кавалерия не хуже танков, и только полководцы новой школы, к виднейшим из которых Георгий Константинович причислял себя, смогли победить германский вермахт. Всякое родство с конармейцами вроде Буденного следовало затушевать. Поэтому и о похвале Семена Михайловича Жуков предпочел умолчать. Вообще, в «Воспоминаниях и размышлениях», равно как и в беседах с Константином Симоновым, он старался представить командарма 1-й Конной не в лучшем свете. Георгий Константинович прямо намекал своим читателям, что старик Буденный в военном деле ничего не смыслил и превратился к 30-м годам в чисто декоративную фигуру. А в связи с разгромом в районе Вязьмы в октябре 41-го трех советских фронтов, одним из которых командовал Буденный, Жуков поведал Симонову о реакции Сталина на катастрофу: «Сталин был в нервном настроении и в страшном гневе. Говоря со мной, он в самых сильных выражениях яростно ругал командовавших Западным и Брянским фронтами Конева и Ерёменко и ни словом не упомянул при этом Буденного, командовавшего Резервным фронтом. Видимо, считал, что с этого человека уже невозможно спросить».
Тут Георгий Константинович определенно дал волю своей фантазии. Если осенью 1941 года Сталин якобы смотрел на Буденного как на человека, с которого и спрашивать за порученное дело бесполезно, то почему вдруг, позднее вновь назначил его командовать – на этот раз Северо-Кавказским фронтом и направлением? А Сталина Жуков вроде бы дураком не считал.
Боюсь, что на жуковское отношение к Буденному повлияла зависть одного «народного маршала» к другому. Семен Михайлович действительно был популярен и любим в массах. Жуков хотел того же, рассчитывал на всенародное поклонение себе, своим заслугам в Великой Отечественной войне. Но, по свидетельству маршала Голованова, когда в 1956 году Жуков стал четырежды Героем Советского Союза, его поздравил Будённый, и Георгий Константинович с грустью сказал ему: «Семен Михайлович, обо мне песен не поют, а о вас поют…».
Тем временем продолжал запутываться любовный треугольник. В Ленинград к Жукову несколько раз наведывалась Зуйкова. В Минске Георгию Константиновичу опять пришлось разрываться между двумя женщинами. В 1928 году Александра Диевна, находясь у родственников в Воронежской губернии, написала, что беременна от него и приедет в Минск рожать. По утверждению внука Георгия, узнав о беременности Зуйковой, его дедушка «был в отчаянии, потому что боялся потерять Марию Николаевну, к которой испытывал серьезное чувство». Со слов отца, матери и своего отчима A.M. Янина Маргарита Жукова так излагает дальнейшие события: «Когда Александра Диевна принесла из роддома болезненную девочку, которую назвала Эрой, она сказала Георгию Константиновичу, что больше его никогда не покинет. В ответ отец ушел из собственного дома и поселился у Яниных. Но Александра Диевна продолжала требовать, чтобы он жил с ней. А через шесть месяцев после рождения Эры в июне 29-го года Мария Николаевна родила Жукову меня. Папа потом мне рассказывал, что я была такая розовенькая, голубоглазая, просто настоящая маргаритка, что он меня назвал – Маргаритой. Месяц спустя – 6 июля – отец зарегистрировал меня в загсе в качестве своей дочери и оформил метрическое свидетельство. Так я получила фамилию Жукова и отчество Георгиевна». Сын Маргариты Георгий добавляет: «Конечно, это (т. е. признание Жуковым Маргариты своей дочерью. – Б.С.) вызвало бурю протеста со стороны Александры Диевны, которая то бегала за Марий Николаевной, угрожая залить ей глаза серной кислотой, то просила отдать ей Маргариту. Требовала она и чтобы Георгий Константинович вернулся домой, помог с Эрой, которая все время болела. Дедушка отказывался, говорил. Что это не его дочь, и продолжал жить у Яниных».
Утверждение, что Эра не была в действительности дочерью Жукова, оставим целиком на совести Маргариты Георгиевны и ее сына, симпатий к Александре Диевне, понятное дело, не питавших. Но страсти в ту пору в Минске бушевали почти шекспировские. Вот только завершилась драма вполне по-советски.
Внук Георгий рассказывает: «Поняв, что мужа добром не вернуть, Александра Диевна написала на Георгия Константиновича заявление в парторганизацию. Она просила его образумить и заставить с ней расписаться. Дедушка не хотел жить с Александрой Диевной, как бы его ни заставляли, и открыто заявил об этом при разборе его персонального дела. Партийная организация вынесла ему взыскание за двоеженство и поставила условие: если он не вернется к заявительнице, которая родила Первой, то будет исключен из партии. Мария Николаевна была просто потрясена и, чтобы спасти репутацию любимого человека, посоветовала ему вернуться к Александре Диевне. Сказала, что оставляет его сама, хотя это решение и было для нее мучительным. Позднее Георгий Константинович признается маме, что в его жизни это был единственный случай, когда его оставила любимая им женщина»,
Маргарита Георгиевна уточняет: «Это персональное дело отца длилось более полугода. В самый разгар событий от тифа умирает Полина. Трехлетний Володя (сын Янина. – Б.С.) остается без матери. Янин, ставший вдовцом, предлагает увезти Марию Николаевну с грудной дочерью в Минводы, где живут его отец и братья. Она соглашается, и Янин оформляет служебный перевод. Но перед тем как уехать, по-мужски разговаривает с Жуковым: „Ты запутался. Забудь о Марии и дочери, я о них позабочусь сам“. Затем он с Марией благородно забрал детей и уехал – сначала в Минводы, потом – в Курган и Краснодар. А в 1941 году полковник Янин, имея бронь от призыва в армию (очевидно, ранее Антон Митрофанович из армии уже ушел. – Б.С.), добровольцем уходит на фронт. Через год он погибнет под Сталинградом. 17-летний сын Антона Митрофановича Володя, прибавив себе год, тоже идет воевать. Через несколько месяцев после Керченского десанта он умирает от ран в госпитале».
В «Воспоминаниях и размышлениях» Георгий Константинович нашел несколько теплых слов для друга, так выручившего его в трудную минуту: «Особенно хотел бы отметить нашего комиссара Антона Митрофановича Янина. Это был твердый большевик и чудесный человек, знавший душу солдата, хорошо понимавший, как к кому подойти, с кого что потребовать. Его любили и уважали командиры, политработники и красноармейцы. Жаль, что этот выдающийся комиссар не дожил до наших дней – он погиб смертью храбрых в 1942 году в схватке с фашистами на Кавказском фронте. Погиб он вместе со своим сыном, которого воспитал мужественным защитником Родины».
Эпитет «выдающийся» Жуков вообще мало к кому применял. А тут маршал наградил им безвестного полкового комиссара! Хотя комиссаров, как хорошо известно, не слишком жаловал. Но Янин-то был комиссар особенный. Не мог же Георгий Константинович в мемуарах прямо написать, что не только командиры, политработники и красноармейцы любили Антона Митрофановича, но и та, к которой сам Жуков испытывал «серьезное чувство».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204
В годы Великой Отечественной войны и особенно после нее Жуков старательно создавал легенду, будто полководцы времен гражданской войны были абсолютно не приспособлены к условиям Второй мировой войны, верили, что кавалерия не хуже танков, и только полководцы новой школы, к виднейшим из которых Георгий Константинович причислял себя, смогли победить германский вермахт. Всякое родство с конармейцами вроде Буденного следовало затушевать. Поэтому и о похвале Семена Михайловича Жуков предпочел умолчать. Вообще, в «Воспоминаниях и размышлениях», равно как и в беседах с Константином Симоновым, он старался представить командарма 1-й Конной не в лучшем свете. Георгий Константинович прямо намекал своим читателям, что старик Буденный в военном деле ничего не смыслил и превратился к 30-м годам в чисто декоративную фигуру. А в связи с разгромом в районе Вязьмы в октябре 41-го трех советских фронтов, одним из которых командовал Буденный, Жуков поведал Симонову о реакции Сталина на катастрофу: «Сталин был в нервном настроении и в страшном гневе. Говоря со мной, он в самых сильных выражениях яростно ругал командовавших Западным и Брянским фронтами Конева и Ерёменко и ни словом не упомянул при этом Буденного, командовавшего Резервным фронтом. Видимо, считал, что с этого человека уже невозможно спросить».
Тут Георгий Константинович определенно дал волю своей фантазии. Если осенью 1941 года Сталин якобы смотрел на Буденного как на человека, с которого и спрашивать за порученное дело бесполезно, то почему вдруг, позднее вновь назначил его командовать – на этот раз Северо-Кавказским фронтом и направлением? А Сталина Жуков вроде бы дураком не считал.
Боюсь, что на жуковское отношение к Буденному повлияла зависть одного «народного маршала» к другому. Семен Михайлович действительно был популярен и любим в массах. Жуков хотел того же, рассчитывал на всенародное поклонение себе, своим заслугам в Великой Отечественной войне. Но, по свидетельству маршала Голованова, когда в 1956 году Жуков стал четырежды Героем Советского Союза, его поздравил Будённый, и Георгий Константинович с грустью сказал ему: «Семен Михайлович, обо мне песен не поют, а о вас поют…».
Тем временем продолжал запутываться любовный треугольник. В Ленинград к Жукову несколько раз наведывалась Зуйкова. В Минске Георгию Константиновичу опять пришлось разрываться между двумя женщинами. В 1928 году Александра Диевна, находясь у родственников в Воронежской губернии, написала, что беременна от него и приедет в Минск рожать. По утверждению внука Георгия, узнав о беременности Зуйковой, его дедушка «был в отчаянии, потому что боялся потерять Марию Николаевну, к которой испытывал серьезное чувство». Со слов отца, матери и своего отчима A.M. Янина Маргарита Жукова так излагает дальнейшие события: «Когда Александра Диевна принесла из роддома болезненную девочку, которую назвала Эрой, она сказала Георгию Константиновичу, что больше его никогда не покинет. В ответ отец ушел из собственного дома и поселился у Яниных. Но Александра Диевна продолжала требовать, чтобы он жил с ней. А через шесть месяцев после рождения Эры в июне 29-го года Мария Николаевна родила Жукову меня. Папа потом мне рассказывал, что я была такая розовенькая, голубоглазая, просто настоящая маргаритка, что он меня назвал – Маргаритой. Месяц спустя – 6 июля – отец зарегистрировал меня в загсе в качестве своей дочери и оформил метрическое свидетельство. Так я получила фамилию Жукова и отчество Георгиевна». Сын Маргариты Георгий добавляет: «Конечно, это (т. е. признание Жуковым Маргариты своей дочерью. – Б.С.) вызвало бурю протеста со стороны Александры Диевны, которая то бегала за Марий Николаевной, угрожая залить ей глаза серной кислотой, то просила отдать ей Маргариту. Требовала она и чтобы Георгий Константинович вернулся домой, помог с Эрой, которая все время болела. Дедушка отказывался, говорил. Что это не его дочь, и продолжал жить у Яниных».
Утверждение, что Эра не была в действительности дочерью Жукова, оставим целиком на совести Маргариты Георгиевны и ее сына, симпатий к Александре Диевне, понятное дело, не питавших. Но страсти в ту пору в Минске бушевали почти шекспировские. Вот только завершилась драма вполне по-советски.
Внук Георгий рассказывает: «Поняв, что мужа добром не вернуть, Александра Диевна написала на Георгия Константиновича заявление в парторганизацию. Она просила его образумить и заставить с ней расписаться. Дедушка не хотел жить с Александрой Диевной, как бы его ни заставляли, и открыто заявил об этом при разборе его персонального дела. Партийная организация вынесла ему взыскание за двоеженство и поставила условие: если он не вернется к заявительнице, которая родила Первой, то будет исключен из партии. Мария Николаевна была просто потрясена и, чтобы спасти репутацию любимого человека, посоветовала ему вернуться к Александре Диевне. Сказала, что оставляет его сама, хотя это решение и было для нее мучительным. Позднее Георгий Константинович признается маме, что в его жизни это был единственный случай, когда его оставила любимая им женщина»,
Маргарита Георгиевна уточняет: «Это персональное дело отца длилось более полугода. В самый разгар событий от тифа умирает Полина. Трехлетний Володя (сын Янина. – Б.С.) остается без матери. Янин, ставший вдовцом, предлагает увезти Марию Николаевну с грудной дочерью в Минводы, где живут его отец и братья. Она соглашается, и Янин оформляет служебный перевод. Но перед тем как уехать, по-мужски разговаривает с Жуковым: „Ты запутался. Забудь о Марии и дочери, я о них позабочусь сам“. Затем он с Марией благородно забрал детей и уехал – сначала в Минводы, потом – в Курган и Краснодар. А в 1941 году полковник Янин, имея бронь от призыва в армию (очевидно, ранее Антон Митрофанович из армии уже ушел. – Б.С.), добровольцем уходит на фронт. Через год он погибнет под Сталинградом. 17-летний сын Антона Митрофановича Володя, прибавив себе год, тоже идет воевать. Через несколько месяцев после Керченского десанта он умирает от ран в госпитале».
В «Воспоминаниях и размышлениях» Георгий Константинович нашел несколько теплых слов для друга, так выручившего его в трудную минуту: «Особенно хотел бы отметить нашего комиссара Антона Митрофановича Янина. Это был твердый большевик и чудесный человек, знавший душу солдата, хорошо понимавший, как к кому подойти, с кого что потребовать. Его любили и уважали командиры, политработники и красноармейцы. Жаль, что этот выдающийся комиссар не дожил до наших дней – он погиб смертью храбрых в 1942 году в схватке с фашистами на Кавказском фронте. Погиб он вместе со своим сыном, которого воспитал мужественным защитником Родины».
Эпитет «выдающийся» Жуков вообще мало к кому применял. А тут маршал наградил им безвестного полкового комиссара! Хотя комиссаров, как хорошо известно, не слишком жаловал. Но Янин-то был комиссар особенный. Не мог же Георгий Константинович в мемуарах прямо написать, что не только командиры, политработники и красноармейцы любили Антона Митрофановича, но и та, к которой сам Жуков испытывал «серьезное чувство».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204