Начальник Генштаба сообщал Верховному Главнокомандующему: «По наблюдениям за ходом происходящих боев и по показаниям пленных, делаю вывод, что противник, несмотря на огромные потери, как в людских силах, так и, особенно, в танках и авиации, все же не отказывается от мысли прорваться на Обоянь и далее на Курск, добиваясь этого какой угодно ценой. Вчера сам лично наблюдал к юго-западу от Прохоровки танковый бой наших 18-го и 29-го корпусов с более чем двумястами танками противника в контратаке. Одновременно в сражении приняли участие сотни орудий и все имеющиеся у нас РСы (реактивные снаряды, „катюши“. – Б. С.). В результате все поле боя в течение часа было усеяно горящими немецкими и нашими танками. В течение двух дней боев 29-й танковый корпус Ротмистрова потерял безвозвратными и временно вышедшими из строя 60 процентов, а 18-й корпус – до 30 процентов танков. Потери в 5-м механизированном корпусе незначительны… Учитывая крупные танковые силы противника на прохоровском направлении, здесь на 14.VII главным силам Ротмистрова совместно со стрелковым корпусом Жадова поставлена ограниченная задача – разгромить противника в районе Сторожевого, севернее Сторожевого, совхоза „Комсомолец“, выйти на линию Грязное – Ясная Поляна и тем более прочно обеспечить прохоровское направление. Не исключена здесь и завтра вероятность встречного танкового сражения. Всего против Воронежского фронта продолжают действовать не менее одиннадцати танковых дивизий, систематически пополняемых танками. Опрошенные сегодня пленные показали, что 19-я танковая дивизия на сегодня имеет в строю около 70 танков, дивизия „Райх“ до 100 танков, хотя последняя после 5.VII.43 уже дважды пополнялась».
Немецкие дивизии, действительно, пополнялись танками – только не новыми, с заводов, а теми поврежденными, которые удавалось отремонтировать. Это обстоятельство Александр Михайлович предпочел не уточнять. Зато в итоговом донесении по оборонительному сражению, составленном Ватутиным и Хрущевым 23 июля, отмечалось, что «значительная часть подбитых танков противником быстро восстанавливалась». Василевскому же мифическое «пополнение» германских танковых соединений понадобилось для того, чтобы сделать правдоподобнее утверждения о крупных, не меньших, чем у Воронежского фронта, потерях противника в бронетехнике. Похоже, советские генералы и маршалы прониклись верой, что неприятельские танковые войска до предела обескровлены, и даже сильно потрепанной армии Ротмистрова на 14 июля ставилась хотя и ограниченная, но наступательная задача. Между тем наивно было думать, что 5-я гвардейская танковая, несмотря на трехкратное превосходство в танках, проигравшая Прохоровское сражение, сумеет кого-нибудь разгромить теперь, когда противник имел двукратный перевес по числу броневых машин.
Жуков, должно быть, сомневался, что немецкие потери в действительности так велики, как их расписывали в донесениях. Но решил не настаивать на смещении Ротмистрова. Да и старого друга Василевского подводить не хотелось. Сталин же, очевидно, рассудил так: раз мы выиграли Курскую битву, то как-то неудобно снимать с должности, а тем более судить командующего одной из наиболее мощных армий за слишком большие потери. У собственных солдат и офицеров, да и у западных союзников может закрасться сомнение: так ли уж безусловна была советская победа на Курской дуге? И Ротмистров остался на своем посту.
Между тем предложение освободить от должности командующего 5-й гвардейской танковой армией было совершенно правильным. Судить Павла Алексеевича, конечно, не стоило, поскольку многие другие генералы воевали ничуть не лучше, тогда пришлось бы отдавать под трибунал добрую половину генералитета. Но даже из ротмистровских мемуаров видно, что будущий главный маршал бронетанковых войск допустил целый ряд крупных ошибок, повлиявший на исход сражения. Тут и злосчастные форсированные марши, и плохая разведка местности и позиций противника перед поспешно организованным контрударом, и безрезультатная артподготовка по площадям, и потеря управления во время сражения. Все это вполне отчетливо прочитывается в ротмистровских мемуарах. И насчет взрывов, что слышны были ночью в расположении немецких войск, Павел Алексеевич наверняка не придумал. Только люди Гауссера подрывали не 5 своих разбитых машин, а более 300 танков 5-й гвардейской танковой армии, что навеки замерли на поле боя, оставшемся за немцами. Пауль Гауссер-то, в отличие от Павла Алексеевича Ротмистрова, хоть и имел всего один глаз (второй потерял в бою в октябре 41-го во время наступления на Москву), поле сражения видел гораздо лучше и хорошо управлял действиями своих танкистов. Да и танкисты в эсэсовском корпусе были опытные, тогда как для многих бойцов 5-й гвардейской танковой армии первый бой под Прохоровкой оказался и последним. Как рассказывал мне участник сражения Л.В. Чечков, командира танка Т-34 (танк был сожжен, но старшине Чечкову посчастливилось уцелеть), из 50 его друзей по только что сформированному в Забайкалье танковому корпусу в живых после боя осталось лишь пятеро. Конечно, немецкие «тигры» превосходили по толщине брони и дистанции, с которой они могли пробить лобовую броню противника, и Т-34, и KB, что делало для советских танкистов дуэли с «тиграми» безнадежным делом. Но ведь танков T-VI под Прохоровкой было всего-то два десятка, и в одиночку уничтожить 850 танков Ротмистрова они никак не могли.
В оправдание Ротмистрова следует сказать, что другие командующие танковыми армиями в Курской битве и позднее сражались немногим лучше. Павел Алексеевич справедливо критиковал действия командующего 1-й танковой армии М.Е. Катукова, который схватился с дивизией СС «Адольф Гитлер» и 48-м немецким танковым корпусом непосредственно перед вводом в сражение 5-й гвардейской танковой армии: «Не обошлось без упущений и в использовании… 1-й танковой армии… В первый же день наступления гитлеровцев против Воронежского фронта для его войск создалась очень сложная обстановка… Для восстановления положения… командование фронтом решило уже на второй день ввести в сражение 1-ю танковую армию, поставив ей задачу нанести контрудар по наступавшей танковой группировке фашистов.
«Нам, и прежде всего мне, надо было думать не о контрударе, а об отражении удара превосходящих танковых сил противника (в действительности превосходство в численности танков было на советской стороне. – Б.С.). – Николай Федорович глубоко вздохнул и продолжал: – Русская пословица говорит: семь раз отмерь, один раз отрежь. Но беда в том, что долго отмерять у нас не было времени. События развивались с головокружительной быстротой. Враг ставил под угрозу вторую полосу нашей обороны и мог с ходу прорвать ее».
Из дальнейшего рассказа Ватутина я узнал, что положение усугубилось неудачным оперативным построением 1-й танковой армии. Вместо обоих (6-го и 31-го) танковых корпусов командарм поставил в первый эшелон 6-й танковый и 3-й механизированный корпуса… Я согласился с командующим фронтом в том, что командарму 1-й танковой не следовало использовать мехкорпус в первом эшелоне. Полностью укомплектованный хорошо подготовленным личным составом и боевой техникой, он все же уступал танковому корпусу по количеству боевых машин, а также в маневренности и силе удара… Гитлеровцы нанесли удар в стык между 3-м механизированным и 6-м танковым корпусами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204