В «Крестовом походе в Европу» он приводит свою беседу с Жуковым по этому вопросу: «Меня очень поразил русский метод преодоления минных полей, о котором рассказал Жуков Немецкие минные поля, прикрытые огнем, были серьезным тактическим препятствием и вызывали значительные потери и задержку в продвижении. Прорваться через них было делом трудным, хотя наши специалисты использовали различные механические приспособления для их безопасного подрыва. Маршал Жуков рассказал мне о своей практике, которая, грубо говоря, сводилась к следующему: „…Когда мы подходим к минному полю, наша пехота проводит атаку так, как будто этого поля нет. Потери, которые войска несут от противопехотных мин, считаются всего лишь равными тем, которые мы понесли бы от артиллерийского и пулеметного огня, если бы немцы прикрыли данный район не одними только минными полями, а значительным количеством войск. Атакующая пехота не подрывает противотанковые мины. Когда она достигает дальнего конца поля, образуется проход, по которому идут саперы и снимают противотанковые мины, чтобы можно было пустить технику“.
Я живо вообразил себе, что было бы, если бы какой-нибудь американский или британский командир придерживался подобной тактики, и еще ярче представил, что сказали бы люди в любой из наших дивизий, если бы мы попытались сделать практику такого рода частью своей военной доктрины. Американцы измеряют цену войны в человеческих жизнях, русские – во всеобщем очищении нации. Русские ясно понимают значение морального духа, но для его развития им необходимо достигать крупномасштабных успехов и поддерживать не только патриотизм, но даже фанатизм.
Насколько я мог видеть, Жуков уделял мало внимания методам, которые мы считали жизненно важными для поддержания морального духа в американских войсках: систематическая смена частей и создание им условий для отдыха, предоставление отпусков и максимальное развитие технических средств борьбы, чтобы не подвергать людей ненужному риску на поле боя. Все это было обычным делом в американской армии, но, казалось, было неведомо в тоq армии, где служил Жуков».
Один немецкий солдат в письме домой запечатлел советские атаки через минные поля, о которых говорил Георгий Константинович Эйзенхауэру: «…Большие плотные массы людей маршировали плечом к плечу по минным полям, которые мы только что выставили. Люди в гражданском и бойцы штрафных батальонов двигались вперед, как автоматы Бреши в их рядах появлялись только тогда, когда кого-нибудь убивало или ранило взрывом мины. Казалось, эти люди не испытывают страха или замешательства. Мы заметили, что те, кто упал, пристреливались небольшой волной комиссаров или офицеров, которая следовала сзади, очень близко от жертв наказания. Неизвестно, что свершили эти люди, чтобы подвергнуться такому обращению, но среди пленных оказались офицеры, не сумевшие выполнить поставленной задачи, старшины, потерявшие в бою пулемет, и солдат, чье преступление состояло в том, что он оставил строй на марше… И все же почти никто из них не жаловался на подобное обращение. Жизнь тяжела, говорили они, и, если вы не смогли достичь поставленной цели, за неудачу приходится расплачиваться. Никто не был готов признать, что поставленная задача могла быть невыполнимой, а приговор – несправедливым».
Эйзенхауэр свидетельствует, что таких же взглядов, как Жуков, придерживались и другие советские маршалы: «В день, когда пришла весть о победе над Японией (14 августа, когда японское правительство и император объявили о капитуляции; в этот день, накануне отъезда Эйзенхауэра из Москвы, американский посол устроил прием в его честь, – Б. С.), маршал Буденный, казалось, не испытывал по этому поводу никакого энтузиазма. Я спросил, почему он не радуется окончанию войны. Он ответил: „О, да, но нам надо было бы продолжать сражаться, чтобы убить еще больше этих проклятых японцев“. Маршал казался привлекательным, добрым и приветливым человеком, но видно было: его нисколько не волновало, что каждый день продолжения войны означал смерть или раны еще для сотен российских граждан».
Присутствовавший на этом приеме глава американской военной миссии в Москве генерал Джон Р. Дин вспоминает, что, выпив и закусив, Жуков и Эйзенхауэр пустились в дружеский спор о свободе прессы: «В результате выявилось фундаментальное различие их мышления. Эйзенхауэр очень хорошо изложил нашу позицию, но это не произвело на Жукова никакого впечатления. Он был продуктом поколения, которое никогда не знало никакого подобия индивидуальной свободы, и никакой аргумент не мог оправдать в его глазах безусловную свободу выражения своих чувств и мыслей устно или письменно, даже если они могут противоречить интересам государства».
Базовое различие образа мышления Жукова и Эйзенхауэра проявилось также в вопросе о военнопленных. Эйзенхауэр вспоминает: «Я упомянул о проблеме, встававшей перед нами в разные периоды войны и решавшейся с большим трудом, – о проблеме содержания многочисленных немецких военнопленных. Я отметил, что питаются они по тем же самым нормам, что и наши солдаты. С крайним удивлением он спросил: „Зачем вы это делаете?“ Я ответил: „Ну, во-первых, потому, что к этому обязывают мою страну условия Женевской конвенции. Во-вторых, немцы держали в плену несколько тысяч американцев и англичан, и я не хотел давать им предлог или оправдание для ужесточения обращения с нашими пленными“. Маршал удивился и сказал: „Но почему вы заботитесь о тех, кого захватили немцы? Они сдались и сражаться больше не могут“. Американский генерал не знал, что Жуков был среди тех, кто подписал драконовский приказ № 270 о судьбе советских военнопленных и членов их семей.
Эйзенхауэр еще мог понять, почему русские сурово обращаются с немецкими военнопленными. Американские солдаты к тому времени освободили много узников немецких концлагерей, видели, в каком ужасном состоянии были эти живые трупы. Но вот почему Жукова не заботила судьба попавших в плен красноармейцев, Эйзенхауэр не понимал. Между тем Георгий Константинович просто хорошо усвоил сталинский принцип «людей-винтиков». В этой войне пленные советские солдаты и офицеры уже не смогут сражаться с врагом, так чего же о них заботиться? Наоборот, если, не дай Бог, им в плену будет сносное житье, то есть опасность, что многие красноармейцы предпочтут плен неминуемой гибели в истребительных атаках.
Эйзенхауэр и Жуков принадлежали к разным мирам, действовали в совершенно различных политических системах. В американской армии, равно как в британской или германской, командиры обязаны были заботиться о сбережении жизни подчиненных, иначе они были бы неминуемо смещены со своих постов и отданы под суд. В Красной Армии самым страшным преступлением было невыполнение даже заведомо невыполнимого, порой преступного приказа вышестоящего начальника. Ослушнику грозил немедленный расстрел или, что почти то же самое, отправка в штрафбат, даже если вслед за тем арестуют и отдавшего приказ командира. В западных армиях солдаты и офицеры отказались бы выполнять приказ идти в наступление на необезвреженные минные поля и наверняка добились бы судебного разбирательства и смещения командира. Советские солдаты и командиры, напротив, хорошо знали, что жаловаться на начальство – гиблое дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204