- спросила мама. - В том, что ты живешь не своей жизнью. Ты ведь не талисман.
- Не известно, - слабо возразил Дюк.
- Известно, известно, - мама поцеловала его, как бы скрашивая развенчание нежностью. - Ты не талисман. А живешь как талисман. Значит, ты живешь не своей жизнью. Поэтому ты воруешь, врешь, блюешь и воешь.
Дюк внимательно слушал и даже дышать старался потише.
- Знаешь, почему я развелась с твоим отцом? Он хотел, чтобы я жила его жизнью. А я не могла. И ты не можешь.
- А это хорошо или плохо? - не понял Дюк.
- В библии сказано: "Ни сыну, ни жене, ни брату, ни другу не давай власти над тобой при жизни твоей. Доколе ты жив и дыхание в тебе, не заменяй себя никем..." Надо быть тем, кто ты есть. Самое главное в жизни найти себя и полностью реализовать.
- А как я себя найду, если меня нет?
- Кто сказал?
- Нина Георгиевна. Она сказала, что я безынициативный, как баран в стаде.
- Ну и что? Даже если так. Не всем же быть лидерами... Есть лидеры, а есть ведомые. Жанна Д'Арк, например, вела войско, чтобы спасти Орлеан, а за ней шел солдат. И так же боролся и погибал, когда надо было. Дело не в том, кто ведет, а кто ведомый. Дело в том, куда они идут и с какой целью. Ты меня понял?
- Не очень, - сознался Дюк.
- Будь порядочным человеком. Будь мужчиной. И хватит с меня.
- Почему с тебя? - не понял Дюк.
- Потому что ты - моя реализация.
- И это все?
- Нет, - сказала мама. - Не все.
- А как ты себя реализовала?
- В любви.
- К кому? - насторожился Дюк.
- Ко всему. Я даже этот стул люблю, на котором сижу. И кошку соседскую. Я никого не презираю. Не считаю хуже себя.
Дюк перевел глаза на стул. В темноте он выглядел иначе, чем при свете, - как бы обрел таинственный дополнительный смысл.
- А без отца тебе лучше? - спросил Дюк, проникая в мамину жизнь.
Они впервые говорили об этом. И так. Дюку всегда казалось, что мама это его мама. И все. А оказывается, она еще и женщина, и отдельный человек со своей реализацией.
- Он хотел, чтобы я осуществляла его существо. Была при нем.
- А может быть, не так плохо осуществлять другого человека, если он стоит того, - предположил Дюк. - Чехова, например...
- Нет, - решительно сказала мама. - Каждый человек неповторим. Поэтому надо быть собой и больше никем. Дай слово, что перестанешь талисманить.
- Даю слово, - пообещал Дюк.
- Это талисманство - замкнутый порочный круг. Все, кого ты облагодетельствовал, придут к тебе завтра и снова станут в очередь. И если ты им откажешь, они тебя же и возненавидят, и будут помнить не то, что ты для них сделал, а то, что ты для них не сделал. Благодарность - аморфное чувство.
Дюк представил себе, как к нему снова пришли.
Аэлита - за новым ребенком в новой семье. Тетя Зина - за ковром, Виталька Резников - за институтом, Маша - за Виталькой. Кияшко захочет вернуть все, что когда-то раздарила.
- Даю слово, - поклялся Дюк.
- А теперь иди к себе и спи. И не бойся. Ничего с тобой не будет.
- А с Аэлитой?
- И с ней тоже ничего не случится. Просто будет жить не в своем возрасте. Пока не устанет. И все. Иди, а то я не высплюсь.
Дюк побежал трусцой к себе в комнату, обгоняя холод. Влез под одеяло. Положил голову на подушку. И в эту же секунду устремился по какой-то незнакомой лестнице. Подпрыгнул, напружинился и полетел в прыжке. И знал, что, если напружинится изо всех сил, может лететь выше и дальше. Но не позволял себе этого. Побаивался. Такое чувство бывает, наверное, у собаки, играющей с хозяином, когда она легко покусывает его руку и у нее даже зубы чешутся - так хочется хватит посильнее. Но нельзя. И Дюк, как собака, чувствует нетерпение. И вот не выдерживает-напрягается до того, что весь дрожит. И летит к небу. К розовым облакам. Счастье! Вот оно! И вдруг пугается: а как обратно?
И в этот момент взвенел телефон.
Дюк оторвал голову от подушки, обалдело смотрел на телефон, переживая одновременно сон, и явь, и ощущение тревоги, звенящей вокруг телефона.
Он снял трубку. Хрипло отозвался:
- Я слушаю...
Там молчали. Но за молчанием чувствовалась не пустота, а человек. Кто это? Аэлита? Зомби? Маша Архангельская? Кому он понадобился...
- Я слушаю, - окрепшим голосом потребовал Дюк.
- Саша... Это ты? Извини, пожалуйста, что я тебя разбудила...
Дюк с величайшим недоумением узнал голос воспитательницы Нины Георгиевны. И представил себе ее лицо с часто и нервно мигающими глазами.
- Мне только что позвонили из больницы и сказали, что мама плохо себя чувствует. И чтобы я пришла. Я очень боюсь.
Дюк молчал.
- Ты понимаешь, они так подготавливают родственников, когда больной умирает. Они ведь прямо не могут сказать. Это антигуманно...
Волнение Нины Георгиевны перекинулось на Дюка, как пожар в лесу.
- Я тебя очень прошу. Сходи со мной в больницу. Пожалуйста.
- Сейчас? - спросил Дюк.
- Да. Прямо сейчас. Я, конечно, понимаю, что ты должен спать. Но...
- А какая больница? - спросил Дюк.
- Шестьдесят вторая. Это недалеко.
- А как зовут вашу маму?
- Сидорова Анна Михайловна. А зачем тебе?
- Перезвоните мне через пятнадцать минут, - попросил Дюк.
- Хорошо, - согласилась Нина Георгиевна убитым голосом.
Дюк положил трубку. Набрал 09. Там сразу отозвались, и слышимость была замечательная, поскольку линия не перегружена. Дюку сразу дали телефон шестьдесят второй больницы. И в шестьдесят второй отозвались сразу, и чувствовалось, что больница рядом, потому что голос звучал совсем близко.
- Рабочий день кончился, - сказал голос. - Звоните завтра с девяти утра.
- Я не могу завтра! - вскричал Дюк. - Мне надо сейчас! Я вас очень прошу...
- А ты кто? - спросил голос. - Мальчик или девочка?
- Мальчик.
- Как фамилия? - спросил голос.
- Моя?
- Да нет. При чем тут ты? Фамилия больного: Про кого ты спрашиваешь?
- Сидорова Анна Михайловна.
Голос куда-то канул. Дюк даже подумал, что телефон отключили.
- Алло! - крикнул он.
- Не кричи, - попросил голос. - Я ищу.
- А вы мужчина или женщина? - полюбопытствовал Дюк, потому что голос был низкий и мог принадлежать представителю того и другого пола.
- Я старуха, - сказал голос. И снова канул.
Потом снова возник и спросил:
- А она тебе кто? Бабушка?
- Не моя, - уклончиво ответил Дюк.
- Скончалась... - не сразу сказал голос.
Дюк был поражен словом "скончалась". Значит, была, была и скончалась.
- Спасибо... - прошептал он.
Там вздохнули и положили трубку.
И этот вздох как бы остался в его комнате. Дюк с ужасом всматривался в черное окно, как будто там могло возникнуть мертвое лицо. Он сидел без единой конкретной мысли. Существовал как бы на верхушке вздоха.
Потом мысли стали просачиваться в его голову одна за другой.
Первая мысль была та, что сейчас позвонит Нина Георгиевна и надо что-то придумать и не ходить. Потому что пойти с ней в больницу - значит провалиться, порушить конструкцию талисмана, выстроенную такими усилиями. Нина Георгиевна увидит, что Дюк не просто нуль. Это было бы еще ничего. Нуль, в конце концов, нейтрален и никому не мешает. Она увидит, что он - минус единица. Врун и самозванец, с преступным потенциалом. И если он таков в пятнадцать лет, то что же выйдет из него дальше? И наверняка следующее классное собрание будет посвящено именно этой теме.
Вторая мысль, следующая за первой и вытекающая из нее, была та, что если Дюк не пойдет с Ниной Георгиевной, то она пойдет одна, потому что сопровождать ее некому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161