- Не надо, - отказался Мишка.
- Бери, бери, - расщедрилась Маланья. - Мне-то она зачем?
Маланья собралась было идти, но Мишка задержал ее:
- Баба Маланья, у меня к тебе просьба...
- Ну.
- Если тебя спросят: когда ты шла к автобусу, Мишку видела? Говори: не видела. Трактор стоял, а его не было.
- А разве ж я тебя видела? - удивилась Маланья.
- А то нет? - удивился Мишка. - Ты еще спросила: который час, я сказал - три...
- Не помню, - созналась Маланья. - От старость - не радость. А за куртку спасибо.
Маланья повернулась и пошла.
Мишка провожал глазами свою куртку на Маланьиной спине.
- А рукава-то длинные! - крикнул Мишка.
- Это я подошью, - успокоила Маланья.
Танька сидела за швейной машинкой и строчила платье-макси из двух белых скатертей. Перед ней в обрезках лежал журнал мод. В нем была изображена японка в белом платье а-ля рюс с белыми кружевами.
Танька оглядела дело рук своих, потом подошла к кровати, присела на корточки и отодрала кружевной подзор, тяжелый не то от пыли, не то от собственного веса. Вернулась к машинке, стала приспосабливать кружева к белому льну. В это время вошла Вероника и сообщила:
- Тань! Тебя Мишка зовет!
Танька вышла из дома.
В небе стояла полная белая луна. А посреди двора возвышался Мишка Синицын в ватнике и с рюкзаком. Как новобранец.
- На! Пластинки ваши. Три штуки. И клещи деду Егору отдашь. Я у него брал.
Танька взяла пластинки и клещи.
- А я, значит, поехал. Пока.
- Куда это ты поехал? - удивилась Танька.
- На Землю Франца-Иосифа!
- Чего?
- На заработки. Машину куплю. Новый дом поставлю.
- А я? - тихо спросила Танька.
- Выходи за летчика. За Валерия Ивановича.
Танька молчала.
Мишка посмотрел в ее приподнятое лицо. Отвернулся. Сказал небрежно:
- Некогда мне глупостями заниматься. Мне надо деньги зарабатывать.
- Мишка... Все-таки какой же ты... - тихо, как бы дивясь своему открытию, проговорила Танька.
- Ну, какой, какой?
- Голый материалист!
- Не голый, а диалектический. Дура.
Он пошел прочь по знакомой тропинке. А Танька осталась стоять на крыльце. И ничего не поменялось в мире. Ничего не сдвинулось. И равнодушная природа продолжала красою вечною сиять.
- А где щетка? - спросил сержант Ефимов.
Рядовой милиционер заметался в поисках и очень скоро нашел щетку на подоконнике.
- Вот она.
- Ведь как удобно, когда вещь лежит на своем месте. Каждый подошел, почистил сапоги, положил обратно. Другой подошел, почистил, положил обратно. Никто времени не теряет.
В отделение милиции вошел Мишка.
- Вот! - Мишка положил на стол бумагу.
Ефимов сел за стол, прочитал:
- "Я, Михаил Синицын, официально заявляю, что устроил преднамеренную аварию вертолета путем забивания овощами выхлопной трубы ввиду несознательной ревности и пережитков. При выборе меры наказания прошу учесть мое добровольное признание, а также характеристики".
- Значит, официально заявляешь? - Ефимов пронзительно посмотрел на Мишку.
- Официально, - не сморгнул Мишка.
- А вот летчик Журавлев официально заявил, что авария произошла по его вине: не учел при взлете направления ветра. Кому верить?
- Ему! - сказал Мишка.
- А почему не тебе?
- Он старше. Ну, я пошел. Пока!
Мишка заторопился к двери.
- Постой! - велел Ефимов. - Поди-ка сюда...
Мишка приблизился.
- Чего? - беспечно спросил он.
- А зачем ты все это написал?
- Я пошутил. - Мишка чистосердечно улыбнулся. - Неужели ты думаешь, что тыквой можно вертолет остановить?
- Так вот, шутник, садись. Я беру тебя под стражу.
- За что? - растерялся Мишка.
- За систематическое введение в заблуждение органов общественного порядка!
На железнодорожной платформе вокзала Верхних Ямок дрались голуби.
На седьмом пути стоял состав.
Семья Канарейкиных плюс Чиж плюс Козлов из девятого "Б" с трубой в чехле прошли по перрону и остановились возле пятого вагона.
Канарейкины были принаряжены во все самое лучшее. У Николая на лацкане пиджака висели орден и четыре медали. Танька стояла в длинном белом платье а-ля рюс, с тяжелыми кружевами. Шелковые светлые волосы были распущены по плечам и будто дышали от ветра. Она была такая красивая, что Мишка даже не сразу ее узнал. Он даже не сразу понял, что та, прежняя, Танька и эта - один и тот же человек.
Мишка, бритый наголо, выглядывал из-за будки "Соки - воды", а сержант Ефимов караулил своего заключенного.
- Ну, пошли! - предложил Ефимов. - Есть охота.
- Погоди... - попросил Мишка. - Пусть состав отойдет.
- Ладно, - согласился Ефимов. - Тогда я пойду мороженое куплю.
Ефимов видел, как Чиж предъявил билет проводнику. Все вошли в вагон. А потом Канарейкины вышли, а Танька осталась в поезде.
Она стояла возле окна и смотрела на своих. Лялька и Вероника энергично махали руками, а Николай и дед Егор стояли спокойно.
Поезд тронулся. Женщины замахали еще активнее. Танька заплакала, не переставая, однако, улыбаться.
Мишка почувствовал, как по щеке к носу ползет предательская слеза. И вдруг... Не может быть... Через несколько вагонов, в конце поезда, как портрет в стеклянной раме, - рожа летчика!
- Сто-ой! - заорал Мишка и ринулся вослед.
Поезд набирал скорость. Мишка тоже.
- А ну слазь! - кричал Мишка вслед поезду.
Но самым проворным оказался сержант Ефимов. Он поймал Мишку уже в конце платформы, ухватил его за полы пиджака, чем погасил Мишкину скорость. Однако оба они не удержались и покатились в траву с перрона.
Ефимов оказался под Мишкой.
- Так, значит? - спросил он, вылезая из-под Мишки и отряхиваясь. Побег устроил? А я тебе, дурак, мороженое купил.
Ефимов показал расплющенное мороженое.
Поезд подрагивал на стыках рельсов. За окном плыли поля, леса, красота средней полосы.
И вдруг... В сказках обязательно присутствует "вдруг".
Вдруг летчик услышал песню. Мелодия текла откудато с середины поезда и, казалось, летела вместе с ним во времени и пространстве.
Летчик пошел на звук. Вышел в тамбур. Хотел перебраться в другой вагон, но дверь оказалась запертой. Он дернул раз, другой. Ничего не вышло. Стал трясти дверь.
Выглянула проводница и сказала:
- Заперто же...
- А что делать? - спросил летчик.
- Ничего не делать, - ответила проводница и скрылась в своем купе.
Летчика не устраивала эта философия: ничего не делать. Он цепко огляделся по сторонам. Опустил окно. И вышел на крышу.
Выпрямился во весь рост. Было упоительно лететь, но не вверх, а вперед. Красота средней полосы неслась теперь ему навстречу вместе с небом, вместе с ветром. И, кажется, весь мир - тебе! Стоит только раскинуть руки!
"Золотоискатель" оказался прав: хорошо быть молодым. Хорошо быть молодым и ни от чего не зависеть: ни от случая, ни от обстоятельств, ни от высоты, ни от смерти.
Летчик прошел по крыше своего вагона и перескочил на следующий. Вернее, на предыдущий. Он переходил с вагона на вагон до тех пор, пока песня не оказалась под ногами. Тогда он лег на крышу, свесив голову, ухватился за раму открытого окна и нырнул в вагон.
В вагоне летчик удостоверился, что песня течет из крайнего купе. Он подошел, заглянул. В купе сидели Татьяна Канарейкина, "золотоискатель" и еще один, незнакомый, в отечественных джинсах, с трубой на коленях.
Пела Канарейкина. Остальные слушали.
Искусство и вдохновение меняют человека. Это была не прежняя девчонка-подросток, настырная хулиганка, малолетняя преступница.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161