— Он закурил и продолжал тоном глубокого огорчения:— Если вы, думаю, не утихомирите его, как я могу помириться с женой? Если он будет продолжать обхаживать ее, морочить ей голову, к чему это приведет? Ведь у нас растет ребенок, и мы не разведены. Назокат — жена мне, неужели Фируз этого не понимает?
— Ты только не обижайся, братец. Уж я поговорю с этим негодяем. Еще хоть раз поставит ногу не к месту, я все кости ему переломаю.
— Спасибо... Я знал, что на вас можно положиться.
— Найди способ, побыстрее помирись с женой, братец,— назидательно добавил Аскаров.— Я тебе вот что скажу: будет у тебя в доме спокойно, и дела твои пойдут. А нет...—Он махнул рукой.— Что и говорить? Сам понимаешь, чем выше должность у человека, тем больше у него врагов, завистников... Ну, я пойду, братец. Не обижайся, что я учу тебя уму-разуму,
— Что вы, дядя!
Наймов проводил Аскарова до приемной и, прощаясь, поклонился, приложив руку к груди.
— Если понадобится что-нибудь, обязательно заходите. Любая помощь... Я всегда к вашим услугам.
К вечеру снег прекратился, небо очистилось от туч, и резко похолодало. Морозная тишина окутала селение, люди прятались по домам. Фирузу всегда казалось, что низкие серые тучи давят на человека, готовы согнуть его, прижать к земле, а высокое чистое небо дарит свет не только глазам, но и сердцу...
Сегодня пришлось сделать три рейса в кочевье Джахоннамо, и Фируз чувствовал, что здорово устал. Заснеженная разбитая дорога выматывала, белизна снега слепила глаза, метель заносила следы передних машин — легко было заблудиться. К тому же «лысая» резина плохо держала, машину норовило занести.
Фируз вспомнил, как он просил у заведующего совхозным гаражом новые скаты — тот лишь поморщился недовольно: откуда, мол, возьму, если нет? Однако для машины Насира завгар каким-то образом сумел раздобыть резину...
Холодный чистый воздух, скрип свежего снега под ногами приятно бодрили после долгого сидения в кабине — Фируз чувствовал, как постепенно переставали ныть мускулы, уходила усталость.
Где сейчас Назокат?
В школе? Или дома?
Что она сейчас делает, о чем думает?
Хорошо бы шла она рядом но этому белому снегу... Или, слепив вдруг снежок, швырнула бы в него, а сама бросилась убегать. А он догнал бы ее и натер ей щеки и лоб снегом, а она бы смеялась и отбивалась и, раскрасневшаяся и радостная, была бы еще милее и краше...
Подойдя к своему дому, Фируз увидел напротив через улицу, возле новеньких широких ворот бывшего отцовского двора, своего дядю Аскарова. Тот смотрел, как Насир и сторож совхозной конторы в две лопаты наполняли гравием большие носилки; целая куча гравия — машины три, не меньше — высилась рядом.
Фируз подумал с горечью, что на том самом месте у ворот, где сейчас с важным видом стоял Аскаров, он совсем еще недавно часто видел отца...
Он поздоровался с дядей и хотел было свернуть к себе, но тот подозвал его. Сделав несколько шагов навстречу Фирузу, Аскаров крепко взял его за локоть.
— Разговор к тебе есть, племянник,— тоном подчеркивая важность сказанного, начал он.— Пора, пора
поговорить, иначе, того и гляди, потеряешь человеческий облик.
Фируз с удивлением посмотрел в посеревшее от холода дядино лицо, потом оглянулся. Насир и его напарник скрылись с носилками за углом дома.
— Если хотите поговорить, может, зайдете к нам?
— Времени у меня нет,— неприязненно ответил Аскаров и, помолчав минуту, спросил:—Так что, значит, за юбкой бегаешь?
Фируз отчужденно молчал.
— Я тебя спрашиваю—за бабой, значит, гоняешься?
— Ну... зачем вы так?
— Не понимаешь?
— Если жениться приспичило, так и скажи прямо, Поговорю с твоей матерью, женим тебя,
— Спасибо, дядя, но я еще не думал об этом.
— Не думают только дураки!— сердито оборвал Аскаров.
Фируз, разозлившись, тоже закусил удила.
— Что же я сделал такого, что вы на меня кричите?
— А ты решил, что вязаться к чужой жене — это достойно мужчины нашего рода! Не понимаешь, что позоришь всех нас? Совесть у тебя есть? Умеешь отличить честь от позора?
— Я не вяжусь ни к чьей жене, дядя...
— Лжешь, бесстыдник! Сколько раз сам видел твои приставания, не говорил до сегодняшнего дня, носил в сердце, думал, может, опомнишься! А если завтра узнает ее муж, что он с тобой сделает, а? Об этом ты подумал?
Раздражение Фируза вдруг прошло, он не злился больше на дядю: понял, что тот привирает. Стоит ли обижаться на пустые слова... Однако кто подсказал Аскарову эти слова, чего он добивается?
— Посмотрите на этого дурня,— насмешливо продолжал Аскаров.— Нашел, на кого пялить глаза,— на жену своего хозяина!
Словно холодный ветерок коснулся лица Фируза. «Жена хозяина?..» Так вот, оказывается, откуда дует ветер...
— Я все тебе сказал,— заключил Аскаров.— Хочешь остаться достойным человеком, обдумывай каждый свой шаг.
— Говоря о «жене хозяина», вы имеете в виду Назокат?
— Какое мне дело — Назокат она или фалокат!1 Я знаю одно: она жена Наимова!— снова повысил голос Аскаров.— Понял? Только попробуй еще подойти к ней!— Он погрозил кулаком.— Шкуру спущу, мерзавец! Я тебе дядя — значит, вместо отца! Захочу, будешь ходить у меня в узде, и никто мне слова не скажет.
— Вы, наверное, не знаете, дядя, но Назокат уже не жена Наимову. И я не преследую ее — мы давно знаем друг друга, еще со школы...
— Ну и что, что со школы?
— ... но главное, дядя, я люблю ее.
— Что?! Что ты сказал?
Аскаров вдруг громко расхохотался.
Фируз, опешив, недоумевающе смотрел на него. И что смешного нашел дядя?
— Ха-ха-ха... Посмотрите-ка на него! Он, видите ли, любит! Боже мой!—Аскаров издевательски поднял руки к небу, продолжал хохотать. Потом вдруг резко оборвал смех, нахмурился.— Я тебе, бестолковому, в последний раз повторяю: об этой женщине забудь! Они же муж и жена. Захотят — завтра помирятся, а ты, кувшинная твоя голова, и без бабы, и без чести останешься. Пошевели мозгами... Посмотрите-ка на него, а?! Ни стыда, ни совести — так прямо и объявляет, что за причина...— Он поднес раскрытую ладонь к самому подбородку Фируза.— А теперь вон с моих глаз, чтоб мне тебя в могиле увидеть!
— Что случилось, дядя моего сына? В чем он провинился? Почему так зло говорите с ним?
Фируз обернулся и увидел мать. Она стояла в воротах их дома и с искаженным от боли лицом смотрела на Аскарова. Фируз понял, что она слышала весь разговор.
— И ваша вина здесь тоже есть, сестрица,— бросил Аскаров, пренебрежительно глянув на тетушку Шарофат.— Если бы этот негодник получил в свое время хорошее воспитание, сегодня его дядя не должен был бы тратить на него свое здоровье.
— В чем же моя вина, скажите?—На глазах тетушки Шарофат показались слезы.— За эти двадцать три года и так бывало, что сама недоедала, но он был сыт, сама не одевалась, но он был одет...
— Кормить и одевать мало,— поучающе произнес Аскаров,— совесть нужно воспитывать в человеке. А этот,— он кивком указал на Фируза,— в хлеву, что ли, воспитывался?
— Что же он сделал плохого, почему говорите про совесть?
— Хорошее дело — бегать за чужой женой, сбивать с истинного пути?
— Это не так, я знаю. Я верю каждому его слову,— тетушка Шарофат вытирала глаза кончиком платка.
«— Вы верите, да я не верю!
— Конечно, куда вам!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
— Ты только не обижайся, братец. Уж я поговорю с этим негодяем. Еще хоть раз поставит ногу не к месту, я все кости ему переломаю.
— Спасибо... Я знал, что на вас можно положиться.
— Найди способ, побыстрее помирись с женой, братец,— назидательно добавил Аскаров.— Я тебе вот что скажу: будет у тебя в доме спокойно, и дела твои пойдут. А нет...—Он махнул рукой.— Что и говорить? Сам понимаешь, чем выше должность у человека, тем больше у него врагов, завистников... Ну, я пойду, братец. Не обижайся, что я учу тебя уму-разуму,
— Что вы, дядя!
Наймов проводил Аскарова до приемной и, прощаясь, поклонился, приложив руку к груди.
— Если понадобится что-нибудь, обязательно заходите. Любая помощь... Я всегда к вашим услугам.
К вечеру снег прекратился, небо очистилось от туч, и резко похолодало. Морозная тишина окутала селение, люди прятались по домам. Фирузу всегда казалось, что низкие серые тучи давят на человека, готовы согнуть его, прижать к земле, а высокое чистое небо дарит свет не только глазам, но и сердцу...
Сегодня пришлось сделать три рейса в кочевье Джахоннамо, и Фируз чувствовал, что здорово устал. Заснеженная разбитая дорога выматывала, белизна снега слепила глаза, метель заносила следы передних машин — легко было заблудиться. К тому же «лысая» резина плохо держала, машину норовило занести.
Фируз вспомнил, как он просил у заведующего совхозным гаражом новые скаты — тот лишь поморщился недовольно: откуда, мол, возьму, если нет? Однако для машины Насира завгар каким-то образом сумел раздобыть резину...
Холодный чистый воздух, скрип свежего снега под ногами приятно бодрили после долгого сидения в кабине — Фируз чувствовал, как постепенно переставали ныть мускулы, уходила усталость.
Где сейчас Назокат?
В школе? Или дома?
Что она сейчас делает, о чем думает?
Хорошо бы шла она рядом но этому белому снегу... Или, слепив вдруг снежок, швырнула бы в него, а сама бросилась убегать. А он догнал бы ее и натер ей щеки и лоб снегом, а она бы смеялась и отбивалась и, раскрасневшаяся и радостная, была бы еще милее и краше...
Подойдя к своему дому, Фируз увидел напротив через улицу, возле новеньких широких ворот бывшего отцовского двора, своего дядю Аскарова. Тот смотрел, как Насир и сторож совхозной конторы в две лопаты наполняли гравием большие носилки; целая куча гравия — машины три, не меньше — высилась рядом.
Фируз подумал с горечью, что на том самом месте у ворот, где сейчас с важным видом стоял Аскаров, он совсем еще недавно часто видел отца...
Он поздоровался с дядей и хотел было свернуть к себе, но тот подозвал его. Сделав несколько шагов навстречу Фирузу, Аскаров крепко взял его за локоть.
— Разговор к тебе есть, племянник,— тоном подчеркивая важность сказанного, начал он.— Пора, пора
поговорить, иначе, того и гляди, потеряешь человеческий облик.
Фируз с удивлением посмотрел в посеревшее от холода дядино лицо, потом оглянулся. Насир и его напарник скрылись с носилками за углом дома.
— Если хотите поговорить, может, зайдете к нам?
— Времени у меня нет,— неприязненно ответил Аскаров и, помолчав минуту, спросил:—Так что, значит, за юбкой бегаешь?
Фируз отчужденно молчал.
— Я тебя спрашиваю—за бабой, значит, гоняешься?
— Ну... зачем вы так?
— Не понимаешь?
— Если жениться приспичило, так и скажи прямо, Поговорю с твоей матерью, женим тебя,
— Спасибо, дядя, но я еще не думал об этом.
— Не думают только дураки!— сердито оборвал Аскаров.
Фируз, разозлившись, тоже закусил удила.
— Что же я сделал такого, что вы на меня кричите?
— А ты решил, что вязаться к чужой жене — это достойно мужчины нашего рода! Не понимаешь, что позоришь всех нас? Совесть у тебя есть? Умеешь отличить честь от позора?
— Я не вяжусь ни к чьей жене, дядя...
— Лжешь, бесстыдник! Сколько раз сам видел твои приставания, не говорил до сегодняшнего дня, носил в сердце, думал, может, опомнишься! А если завтра узнает ее муж, что он с тобой сделает, а? Об этом ты подумал?
Раздражение Фируза вдруг прошло, он не злился больше на дядю: понял, что тот привирает. Стоит ли обижаться на пустые слова... Однако кто подсказал Аскарову эти слова, чего он добивается?
— Посмотрите на этого дурня,— насмешливо продолжал Аскаров.— Нашел, на кого пялить глаза,— на жену своего хозяина!
Словно холодный ветерок коснулся лица Фируза. «Жена хозяина?..» Так вот, оказывается, откуда дует ветер...
— Я все тебе сказал,— заключил Аскаров.— Хочешь остаться достойным человеком, обдумывай каждый свой шаг.
— Говоря о «жене хозяина», вы имеете в виду Назокат?
— Какое мне дело — Назокат она или фалокат!1 Я знаю одно: она жена Наимова!— снова повысил голос Аскаров.— Понял? Только попробуй еще подойти к ней!— Он погрозил кулаком.— Шкуру спущу, мерзавец! Я тебе дядя — значит, вместо отца! Захочу, будешь ходить у меня в узде, и никто мне слова не скажет.
— Вы, наверное, не знаете, дядя, но Назокат уже не жена Наимову. И я не преследую ее — мы давно знаем друг друга, еще со школы...
— Ну и что, что со школы?
— ... но главное, дядя, я люблю ее.
— Что?! Что ты сказал?
Аскаров вдруг громко расхохотался.
Фируз, опешив, недоумевающе смотрел на него. И что смешного нашел дядя?
— Ха-ха-ха... Посмотрите-ка на него! Он, видите ли, любит! Боже мой!—Аскаров издевательски поднял руки к небу, продолжал хохотать. Потом вдруг резко оборвал смех, нахмурился.— Я тебе, бестолковому, в последний раз повторяю: об этой женщине забудь! Они же муж и жена. Захотят — завтра помирятся, а ты, кувшинная твоя голова, и без бабы, и без чести останешься. Пошевели мозгами... Посмотрите-ка на него, а?! Ни стыда, ни совести — так прямо и объявляет, что за причина...— Он поднес раскрытую ладонь к самому подбородку Фируза.— А теперь вон с моих глаз, чтоб мне тебя в могиле увидеть!
— Что случилось, дядя моего сына? В чем он провинился? Почему так зло говорите с ним?
Фируз обернулся и увидел мать. Она стояла в воротах их дома и с искаженным от боли лицом смотрела на Аскарова. Фируз понял, что она слышала весь разговор.
— И ваша вина здесь тоже есть, сестрица,— бросил Аскаров, пренебрежительно глянув на тетушку Шарофат.— Если бы этот негодник получил в свое время хорошее воспитание, сегодня его дядя не должен был бы тратить на него свое здоровье.
— В чем же моя вина, скажите?—На глазах тетушки Шарофат показались слезы.— За эти двадцать три года и так бывало, что сама недоедала, но он был сыт, сама не одевалась, но он был одет...
— Кормить и одевать мало,— поучающе произнес Аскаров,— совесть нужно воспитывать в человеке. А этот,— он кивком указал на Фируза,— в хлеву, что ли, воспитывался?
— Что же он сделал плохого, почему говорите про совесть?
— Хорошее дело — бегать за чужой женой, сбивать с истинного пути?
— Это не так, я знаю. Я верю каждому его слову,— тетушка Шарофат вытирала глаза кончиком платка.
«— Вы верите, да я не верю!
— Конечно, куда вам!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34