Фируз, поотстав, следовал за ними. До полудня он успел сделать пять рейсов с зерном. И еще сегодня предстоит обернуться раза четыре-пять. Вот уже две недели он с рассвета и до сумерек за баранкой, каждый день десять-двенадцать рейсов с хлебом, домой возвращается к ночи. Одно слово — уборка! И все та же дорога, половина по асфальту, половина в густой пыли.
Да, дорога...
Фируз вспоминал, как сегодня утром весовщик, поставив на весы его груженую машину, спросил, усмехаясь:
— Ты какой дорогой возишь зерно?
— А что, разве есть и другая?
— Да вроде нет... И Насир возвращается этой же дорогой?
— Все одинаково.
— Почему же тогда ты привозишь полный кузов, а он — нет?
— То есть как?
— Да-а, странно...— Весовщик недовольно покачал головой.— Спрашиваю у него — говорит, почем мне знать, дорога, черт возьми, скверная, наверное, высыпалось. А ведь машина у него новая, не то что у тебя. Раз так, почему же из твоей машины не высыпается, а из
его высыпается? Ну, понятно, просыпал пять, десять килограммов, но столько... По-моему, ловчит этот парень.
Когда Фируз выехал на шоссе, передние машины ушли уже далеко вперед. Минут через пятнадцать, спустившись с Тобазора, Фируз въехал на улицу села и, миновав один квартал, увидел под старым тутовником возле ворот дома, где жила мать Назокат, машину Насира. Фируз невольно затормозил. Лишь спустя секунду он понял, что заставило его остановиться: Насир, опираясь о борт машины, подавал сверху полный мешок пшеницы Шариф-шабкуру.
— Стойте,— сказал Фируз, приближаясь к ним.
Шариф-шабкур, уже с мешком на плечах, удивленно посмотрел на него и, не удостоив ответом, шагнул в сторону раскрытых ворот.
— Стойте!— повторил Фируз.
Шариф-шабкур остановился, повернулся с мешком, спросил недовольно:
— Ну, чего там?
Насир перемахнул через борт, стал между Фирузом и Шарифом.
— Идите спокойно, брат, если у него есть что сказать, так это мне...— Он зло глянул на Фируза.— Ну, чего еще тебе надо от меня?
Фируз, не обращая внимания на Насира, обошел его и стал перед Шариф-шабкуром, загораживая ему дорогу к дому. Шариф нерешительно посмотрел на Насира и, не зная, что делать, опустил мешок с плеча на землю; похоже, хотел уладить все миром, договориться.
Из кабины стоявшего рядом грузовика Насира доносился сладкий голос певца:
Ах, зачем заставляешь страдать, Сделав меня бесприютным скитальцем! О, царственный цветок, Ах, черноокая!..
— Значит, говоришь, дорога плохая, много пшеницы просыпается?— спокойно спросил Фируз, глядя Насиру в зрачки.
— Погоди, а сам-то ты кто такой?
— Шофер, как и ты...
— Раз шофер, так двигай отсюда свою телегу и впредь не суй нос в чужие дела!
Вот как?— Фируз даже засмеялся, он не ожидал такой наглости.
— Да, именно так!— Насир сжал кулаки.
— Слушай, Насир,— сказал Фируз серьезно,— если не хочешь опозорить свой род, возьми-ка этот мешок и вези на совхозный склад, да поскорее.
Шариф-шабкур, до сих пор не принимавший участия в стычке, коснулся рукой локтя Фируза.
— Эй, парень,— сказал он,— прежде, чем говорить, надо подумать, разве нет? Нехорошо поступаешь... Мы живем в одном селе, можно сказать, добрые соседи — почему должны смотреть друг на друга волком? Подумай сам, о чем спорим? Что, я стану богаче, получив этот мешок пшеницы, или, может быть, государство обеднеет? И ты из-за какого-то несчастного мешка хочешь поссориться с людьми своего села? Послушай совет старшего: вспомни, куда шел, и иди туда, не задерживаясь.
Фируз даже не обернулся к Шариф-шабкуру, повторил, не сводя глаз с Насира:
— Возьми мешок, Насир, высыпь в кузов.
— Если откажусь, на виселицу потащишь?
— Нет, не потащу, а возьму мешок в свою машину и отвезу в контору совхоза, прямо в кабинет твоему брату — директору.
Насир издевательски захохотал — ну-ну, посмотрим! Потом сказал Шарифу:
— Не обращайте внимания на этого дурака, несите спокойно. Он думает, будто это пшеница его матери...
— Ты бы поосторожнее, Насир,— предупредил Фируз.
Шариф-шабкур, словно заразившись решимостью Насира, наклонился было над мешком, собираясь поднять его на плечи, как Фируз опередил его и взялся за горловину мешка.
— Ты куда лезешь!— в бешенстве закричал Насир и попытался оттолкнуть Фируза.
— Не видишь разве?— Фируз закрутил горловину мешка, чтобы удобнее было вскинуть на плечо.— Я же сказал тебе, раз сам не хочешь везти на склад, отвезу твоему брату, покажу... Пусть знает, чем ты занимаешься.
— А это не хочешь отнести и показать?!
Насир резко размахнулся, но Фируз, отпустив мешок, отпрянул в сторону, левой рукой перехватил руку Насира, а правой крепко ударил его в подбородок. Стукнувшись спиной о ствол тутовника, Насир, ошеломленный, опустился было на землю, однако сразу же вскочил на ноги и бросился к Фирузу.
— Насир, прекрати!— крикнул Шариф-шабкур, становясь между ними.— Не видишь разве, у парня мозги протухли! Зачем равняешь себя с ним? Пропади он пропадом со своей пшеницей!
Бормоча ругательства и угрозы, Насир отступил, а Шариф-шабкур подтолкнул Фируза в плечо.
— Иди, парень, куда шел...
— Я-то пойду, только сначала поднимите мешок и высыпьте все, что есть, в кузов,— решительно ответил Фируз, не двигаясь с места.
— Лучше бы ты ушел поскорее, парень, стыдно ведь.
— Стыдно, говорите?— Фируз невольно повысил голос.— Воровать, значит, не стыдно, а возвращать ворованное...
— Ай-яй-яй, что он говорит!
С выражением ненависти на лице Шариф-шабкур схватил мешок.
— Поднимись на борт, Насир, помоги. Будь эта пшеница из золота, все равно не нужна она мне.— Он с отвращением оглядел Фируза с ног до головы и покачал головой.— Смотри, какой заботливый, вместо того чтоб самому жить и другим давать... Знай, парень, завидуя другим, никогда не разбогатеешь.
— Ладно, приятель, ты у меня еще попомнишь этот день,— добавил Насир, забираясь на борт машины.— Пусть я не буду Насиром, если не увидишь свою мать несчастной. Дней и ночей у бога много!
Шариф-шабкур подошел с мешком к борту машины.
Из кабины по-прежнему доносился голос магнитофона:
Заплаканы и упрека полны твои глаза...
Насир принял мешок, высыпал зерно б кузов и вернул пустой мешок Шарифу. Спрыгнул на землю, залез
в кабину — тут же заработал мотор, и машина рванула вперед.
Шариф-шабкур ушел во двор, запер за собой ворота.
Улица опустела.
Фируз глядел вслед грузовику и думал: «Что, если бы собрать все зерно, которое украли Насир и такие, как он, сколько же его наберется? Однако скажешь им слово, и они станут твоими заклятыми врагами...»
Он проснулся — кто-то громко колотил в их ворота. Значит, это не сон, действительно, стучат. Встревожился: кто может быть, да еще и ночью? Спустился во двор — темень, до рассвета еще далеко. Из своей комнаты на айван вышла и тетушка Шарофат.
Фируз отворил ворота и увидел перед собой дядю Хидоята.
— Вы?! Что случилось?
Старик бросил на землю камень, которым стучал в ворота, и обнял Фируза; на глазах его были слезы.
— Что случилось, дядя? Скажите...
— Крепись, сынок... Твой отец скончался.
Тетушка Шарофат, стоявшая за спиной Фируза,
только и смогла вымолвить: «О боже...»—и без сил опустилась на землю, словно ее согнула и придавила непомерная тяжесть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Да, дорога...
Фируз вспоминал, как сегодня утром весовщик, поставив на весы его груженую машину, спросил, усмехаясь:
— Ты какой дорогой возишь зерно?
— А что, разве есть и другая?
— Да вроде нет... И Насир возвращается этой же дорогой?
— Все одинаково.
— Почему же тогда ты привозишь полный кузов, а он — нет?
— То есть как?
— Да-а, странно...— Весовщик недовольно покачал головой.— Спрашиваю у него — говорит, почем мне знать, дорога, черт возьми, скверная, наверное, высыпалось. А ведь машина у него новая, не то что у тебя. Раз так, почему же из твоей машины не высыпается, а из
его высыпается? Ну, понятно, просыпал пять, десять килограммов, но столько... По-моему, ловчит этот парень.
Когда Фируз выехал на шоссе, передние машины ушли уже далеко вперед. Минут через пятнадцать, спустившись с Тобазора, Фируз въехал на улицу села и, миновав один квартал, увидел под старым тутовником возле ворот дома, где жила мать Назокат, машину Насира. Фируз невольно затормозил. Лишь спустя секунду он понял, что заставило его остановиться: Насир, опираясь о борт машины, подавал сверху полный мешок пшеницы Шариф-шабкуру.
— Стойте,— сказал Фируз, приближаясь к ним.
Шариф-шабкур, уже с мешком на плечах, удивленно посмотрел на него и, не удостоив ответом, шагнул в сторону раскрытых ворот.
— Стойте!— повторил Фируз.
Шариф-шабкур остановился, повернулся с мешком, спросил недовольно:
— Ну, чего там?
Насир перемахнул через борт, стал между Фирузом и Шарифом.
— Идите спокойно, брат, если у него есть что сказать, так это мне...— Он зло глянул на Фируза.— Ну, чего еще тебе надо от меня?
Фируз, не обращая внимания на Насира, обошел его и стал перед Шариф-шабкуром, загораживая ему дорогу к дому. Шариф нерешительно посмотрел на Насира и, не зная, что делать, опустил мешок с плеча на землю; похоже, хотел уладить все миром, договориться.
Из кабины стоявшего рядом грузовика Насира доносился сладкий голос певца:
Ах, зачем заставляешь страдать, Сделав меня бесприютным скитальцем! О, царственный цветок, Ах, черноокая!..
— Значит, говоришь, дорога плохая, много пшеницы просыпается?— спокойно спросил Фируз, глядя Насиру в зрачки.
— Погоди, а сам-то ты кто такой?
— Шофер, как и ты...
— Раз шофер, так двигай отсюда свою телегу и впредь не суй нос в чужие дела!
Вот как?— Фируз даже засмеялся, он не ожидал такой наглости.
— Да, именно так!— Насир сжал кулаки.
— Слушай, Насир,— сказал Фируз серьезно,— если не хочешь опозорить свой род, возьми-ка этот мешок и вези на совхозный склад, да поскорее.
Шариф-шабкур, до сих пор не принимавший участия в стычке, коснулся рукой локтя Фируза.
— Эй, парень,— сказал он,— прежде, чем говорить, надо подумать, разве нет? Нехорошо поступаешь... Мы живем в одном селе, можно сказать, добрые соседи — почему должны смотреть друг на друга волком? Подумай сам, о чем спорим? Что, я стану богаче, получив этот мешок пшеницы, или, может быть, государство обеднеет? И ты из-за какого-то несчастного мешка хочешь поссориться с людьми своего села? Послушай совет старшего: вспомни, куда шел, и иди туда, не задерживаясь.
Фируз даже не обернулся к Шариф-шабкуру, повторил, не сводя глаз с Насира:
— Возьми мешок, Насир, высыпь в кузов.
— Если откажусь, на виселицу потащишь?
— Нет, не потащу, а возьму мешок в свою машину и отвезу в контору совхоза, прямо в кабинет твоему брату — директору.
Насир издевательски захохотал — ну-ну, посмотрим! Потом сказал Шарифу:
— Не обращайте внимания на этого дурака, несите спокойно. Он думает, будто это пшеница его матери...
— Ты бы поосторожнее, Насир,— предупредил Фируз.
Шариф-шабкур, словно заразившись решимостью Насира, наклонился было над мешком, собираясь поднять его на плечи, как Фируз опередил его и взялся за горловину мешка.
— Ты куда лезешь!— в бешенстве закричал Насир и попытался оттолкнуть Фируза.
— Не видишь разве?— Фируз закрутил горловину мешка, чтобы удобнее было вскинуть на плечо.— Я же сказал тебе, раз сам не хочешь везти на склад, отвезу твоему брату, покажу... Пусть знает, чем ты занимаешься.
— А это не хочешь отнести и показать?!
Насир резко размахнулся, но Фируз, отпустив мешок, отпрянул в сторону, левой рукой перехватил руку Насира, а правой крепко ударил его в подбородок. Стукнувшись спиной о ствол тутовника, Насир, ошеломленный, опустился было на землю, однако сразу же вскочил на ноги и бросился к Фирузу.
— Насир, прекрати!— крикнул Шариф-шабкур, становясь между ними.— Не видишь разве, у парня мозги протухли! Зачем равняешь себя с ним? Пропади он пропадом со своей пшеницей!
Бормоча ругательства и угрозы, Насир отступил, а Шариф-шабкур подтолкнул Фируза в плечо.
— Иди, парень, куда шел...
— Я-то пойду, только сначала поднимите мешок и высыпьте все, что есть, в кузов,— решительно ответил Фируз, не двигаясь с места.
— Лучше бы ты ушел поскорее, парень, стыдно ведь.
— Стыдно, говорите?— Фируз невольно повысил голос.— Воровать, значит, не стыдно, а возвращать ворованное...
— Ай-яй-яй, что он говорит!
С выражением ненависти на лице Шариф-шабкур схватил мешок.
— Поднимись на борт, Насир, помоги. Будь эта пшеница из золота, все равно не нужна она мне.— Он с отвращением оглядел Фируза с ног до головы и покачал головой.— Смотри, какой заботливый, вместо того чтоб самому жить и другим давать... Знай, парень, завидуя другим, никогда не разбогатеешь.
— Ладно, приятель, ты у меня еще попомнишь этот день,— добавил Насир, забираясь на борт машины.— Пусть я не буду Насиром, если не увидишь свою мать несчастной. Дней и ночей у бога много!
Шариф-шабкур подошел с мешком к борту машины.
Из кабины по-прежнему доносился голос магнитофона:
Заплаканы и упрека полны твои глаза...
Насир принял мешок, высыпал зерно б кузов и вернул пустой мешок Шарифу. Спрыгнул на землю, залез
в кабину — тут же заработал мотор, и машина рванула вперед.
Шариф-шабкур ушел во двор, запер за собой ворота.
Улица опустела.
Фируз глядел вслед грузовику и думал: «Что, если бы собрать все зерно, которое украли Насир и такие, как он, сколько же его наберется? Однако скажешь им слово, и они станут твоими заклятыми врагами...»
Он проснулся — кто-то громко колотил в их ворота. Значит, это не сон, действительно, стучат. Встревожился: кто может быть, да еще и ночью? Спустился во двор — темень, до рассвета еще далеко. Из своей комнаты на айван вышла и тетушка Шарофат.
Фируз отворил ворота и увидел перед собой дядю Хидоята.
— Вы?! Что случилось?
Старик бросил на землю камень, которым стучал в ворота, и обнял Фируза; на глазах его были слезы.
— Что случилось, дядя? Скажите...
— Крепись, сынок... Твой отец скончался.
Тетушка Шарофат, стоявшая за спиной Фируза,
только и смогла вымолвить: «О боже...»—и без сил опустилась на землю, словно ее согнула и придавила непомерная тяжесть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34