Иди ты к черту! — попыталась было отделаться
от него бабка, но в ко концов приняла благоразумное решение: — Выброс мы из завещания эти четыре года, а ты раз и навсегда прикуси язык!
Панкрац, заметив (Йошко, входившего в комнату с лампой в руках, опять вернулся к дверям и столкнулся здесь с Мицей. Та:
— Как, как ты сказал.
Панкрац, желая услышать ответ, задержался.
— Хорошо, я согбен, чтобы вы это убрали из завещания,— произвол снова ухмыляясь.— Кроме того, я требую, ты об этом бабуся, уже знаешь,—он повысил голос, а звучал он у него вкрадчиво и от этого казался еще более вызывающим— вместо квартиры, которую я не могу получить в доме поскольку Йошко его скорее всего продав я требую повысить мне месячное содержание.
Какое-то мгновение Мица стояла, словно окаменев, затем налетела на него сложив пальцы кукишем,
сунула ему под нос.
— Вот тебе, пиявка/ Вот! Видел это! — и разошлась вовсю, обращаясь то к нему, то к матери, то ко всем остальным.— Он будет вечно учиться, а ты ему плати больше! Ты, наверное, с этим согласишься! Тогда все на него запиши! В таком случае, будете иметь дело со мной! Я сама расскажу! Натравлю Краля, и он по всему селу растрезвонит: Ценека убили здесь, здесь его убили!
Продолжать она не смогла — Йошко, поставив на столик лампу, закрыл рот ладонью.
— Проклятая бабушка сошла?
Короткой паузой, бабкиным внезапным приступом кашля, воспользовался Панкрац, чтобы сказать:
Тебе, Мица не придется этого делать. Ибо на
меня все равно все не зачем будет сделано то, о чем я прошу... остановился и обвел всех
выразительным взглядов
Убили! — снова завопила Мица, освободившись
от ладони Йошко.
Успокойся! К госпоже Резике сразу вернулся голос, и она крикнула, обращаясь одновременно и к Мице, и к Панкрацу. И напряглось от попытки встать, сойти с кровати/ броситься к ним и разнять. Ей показалось даже, будто что-то в парализованной стороне тела отпустило, но затем снова сковало, онемело; так ошеломляюще подействовали на нее слова Панкраца, брошенные им в другую комнату:
— Что с вами, Краль? Куда вы?
— Гм! — сначала все услышали, а потом и увидели Краля. Пошатываясь, он дошел до дверей и заглянул сюда, пиджак, брюки и даже ботинки — все было заблевано. В той, другой комнате икнула Пепа, словно ее стошнило. А Васо, до сих пор молча ухмылявшийся, теперь помрачнел и отшатнулся, отпрянул и Панкрац. Краль же, опершись плечом на дверной косяк, скаля зубы в мерзкой и страшной улыбке и пуская слюну, вместе с ней выплевывал и слова, такие же скользкие и мокрые.
— Убили его, это мы знаем! Гм! — И попытался войти в комнату.
VII
— Выкиньте его вон! Он испортит нам воздух,— закричала госпожа Резика и замахала руками, будто сама его выталкивала.
Не успела она это произнести, как Краль, повернувшись и упершись лбом в дверной косяк, рыгнул, и изо рта его брызнула желтоватая струя. Панкрац отпрянул еще дальше, но в это время подлетел Йошко. Не приближаясь к нему, а только протянув руки, он схватил Краля сзади за сюртук и оттащил от двери, а затем стал выталкивать на улицу через другую комнату.
— Так дело не пойдет, Краль! Это не двор! Идите на улицу и там делайте что хотите! Сережа, Сережа! — Притворившись, будто и впрямь направлялся сюда, в то время как до этой минуты подслушивал в коридоре, Сережа не торопясь вошел в комнату. Йошко ему тут же спихнул Краля.— Пусть на улице отблюется, и отведите его на сеновал!
До сих пор Краль безвольно повиновался, не оказывая Йошко никакого сопротивления, только время от времени у него подгибались колени, словно были резиновыми. Теперь же он уперся. Его больше не рвало, но подбородок был мокрым, и он, насколько мог достать, облизнул его языком, затем вытянул шею и пробормотал:
— А в ту ночь меня не отправляли на сеновал!
— В какую ночь? Что ты опять болтаешь? — Низенький и кругленький Иошко застыл от неожиданности перед высоким и худым Кралем, словно слоненок перед жирафом.— Я сказал: на сеновал отведи! — крикнул он Сереже.— Куда его еще такого пьяного!
— Я пьян, гм! — Краль хоть и сопротивлялся, но все же позволял Сереже тащить себя.— А вы трезвые! — И он еще раз оглянулся на дверь.— Мы еще не готовы, я не иду в сарай!
Сережа, ухмыляясь и подталкивая Краля, вывел его в коридор, Йошко быстро закрыл за ними дверь. В комнате снова собрались все, кроме госпожи Резики, все были бледны и молчали. Красным и по-своему довольным был только Васо; в Мице, напротив, чувствовалась злость и испуг, на лице старого Смуджа ничего, кроме страха, нельзя было прочесть. Собираясь последовать сразу же за Йошко, он пришел сюда последним, ибо сначала достал из-под кровати смятое завещание, затем выслушал жену, наконец, должен был взять лампу, чтобы посветить Йошко. Теперь он стоял с лампой в руках, и руки у него так дрожали, что в наступившей вдруг тишине, в которой слышалось только учащенное дыхание госпожи Резики, печально позвякивал, ударяясь о железный обод, зеленый стеклянный абажур.
Посмотрев на свои руки и понюхав их, Йошко подошел к нему, взял лампу, поставил ее на стол, и тут его взгляд столкнулся со взглядом Мицы, он тихо ее упрекнул:
— Могла бы и попридержать свой язык! Как бы ни был пьян Краль, он все слышал и все понял!
— Это ты ему скажи! — едва успокоившись, Мица снова пришла в возбуждение и показала рукой на Панкраца.— От этой дряни Краль все и узнал!
Это было самое тяжкое обвинение, которое она,— не веря и сама в него,— могла выдвинуть против Панкраца и когда-то за это уже заработала от него оплеуху. Сейчас же Панкрац, стоя у дверей, только презрительно посмотрел на нее и бросил еще более презрительно:
— Дура!
— Сам дурак! И даже хуже...
— И все же виновата ты! — прервал ее Васо, неожиданно напомнив о себе.— Все слышали, как ты кричала!
— Конечно! — быстро согласился с ним Панкрац и, пройдя мимо комнаты бабки, сказал преднамеренно громко: — Мне сегодня и в голову бы не пришло угрожать Кралю!
— Никак снова начинается? — отозвалась бабка, а Мицу уже понесло.
— Ты-то что лезешь? Какое тебе до всего этого дело? — напустилась она на Васо.
— Да ты совсем спятила! — усмехнулся Васо и, продолжая улыбаться, как бы по-дружески и с пониманием посмотрел на Панкраца. Но, направившись к Мице, сразу помрачнел.— Мне не безразлично, когда об этой женщине,— он указал на Пепу, все еще сидевшую на кровати, только теперь более внимательно следящую за происходящим,— когда о той, чьим мужем я являюсь, открыто говорят, что ее родители убийцы! Вот так! А ты грозилась раструбить об этом всему миру.
— Так и сделаю! — снова в запальчивости выкрикнула Мица.— Допустить, чтобы этот бездельник до конца дней моих меня мучил!
— Мица, перестань! — Йошко стукнул кулаком по столу.— И ты, Васо, оставь ее в покое!
— Что ты мне рот затыкаешь? — подбоченилась Мица.— Не перестану до тех пор, пока здесь не перестанут выполнять любую прихоть этой пиявки! Сто лет, что ли, я должна его содержать, да еще, наверное, на тысячу динаров в месяц больше платить на всякие его городские развлечения! Никогда! Никогда этому не бывать!
— Да кто говорит, что так оно и будет? — то ли упрекая ее, то ли удивляясь, но явно заинтересованный, прервал ее Йошко.
— Кто? Мама! Ты что, не слышал, ради него она хочет изменить завещание!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81