Ровно в пять король явился во дворец Рамбуйе.
Слухи о том, как прошел день, уже распространились среди придворных. Все были наслышаны о рассеянности Людовика, и эта королевская озабоченность создала атмосферу некоей печали, веяние которой достигло даже покоев графини Тулузской.
Каждый из присутствующих придал своей физиономии выражение, подобное тому, что затуманивало лик их юного господина. Так друзья и приближенные Александра Великого по примеру этого завоевателя держали свои головы склоненными набок.
Когда король проходил по галерее, направляясь в салон, было замечено, что его красивые ясные глаза чаще обращаются к мужчинам, чем к женщинам.
Казалось, он искал кого-то, кто здесь не присутствовал.
За обедом он то и дело вздыхал.
Графиня Тулузская сидела за столом возле короля. В отношениях с ним она пользовалась привилегиями старшей сестры.
Печаль короля, эта его стойкая меланхолия, которую не смогли прогнать ни поездка, ни охота, ни все удовольствия, придуманные и собранные здесь для монаршьей забавы, эта его столь глубокая душевная грусть беспокоила графиню.
Пользуясь особыми правами дамы, родственницы и любимой женщины, графиня Тулузская наклонилась к своему царственному сотрапезнику.
— Государь, — тихо окликнула она его.
Голос ее, казалось, вывел Людовика XV из длительной мечтательности. Он взглянул на нее.
— Государь, — произнесла она, — вам скучно в Рамбуйе?
— Сударыня, — отвечал он, — мне понемногу скучно везде, но только не здесь, уверяю вас.
— Охота вашего величества была неудачной?
— Я даже не знаю, была ли охота, — вздохнул король. Эта фраза достигла слуха присутствующих и привела их в полный ужас. Если король так бледен, так мало ест, да к тому же настолько рассеян, значит, он все еще болен.
Чему же приписать его недуг теперь, когда регент мертв? Во времена, когда регент был жив, тут был бы хоть повод для клеветы — какое ни на есть утешение.
Короля не пристало расспрашивать, и графиня Тулузская сидела как на иголках.
Она ждала, что Людовик заговорит первым.
Но король молчал.
Покончив с трапезой, король направился в театральную залу, где музыканты исполняли для него маленькую оперу.
Как только он расположился в своем кресле, вошел герцог де Ришелье.
В то же мгновение королевское чело прояснилось, взгляд стал сосредоточенным, и Людовик приветствовал вошедшего легким, почти дружеским жестом, приглашающим его приблизиться.
Судя по тому, как быстро повиновался этому жесту знатный придворный, следует признать, что этот призыв не был столь уж неожиданный для него.
И опера началась.
Невозможно вообразить зрелища более волшебного, чем заполненная таким образом зала.
Здесь были сто дам в очаровательных нарядах того времени, все молодые, красивые и знатные, и сто мужчин, украшенных орденами и шитьем; здесь были представлены воинское ремесло, политика, финансы — от министерства до суперинтендантства; здесь присутствовали кардиналы, архиепископы, епископы — в этой зале было кем полюбоваться.
Ришелье пребывал в восторге; король же слушал музыку.
«Итак, — сказал себе герцог, — мы имеем под рукой сто женщин; теперь посмотрим, на кого обратит внимание король».
И он стал поочередно глядеть то на короля, то на дам.
Вдруг король, склонившись к Пекиньи, спросил:
— Герцог, когда уже играешь какие-нибудь одни роли, можно ли играть еще и некоторые другие?
— Да, государь, разумеется, можно, — отвечал капитан гвардейцев, понятия не имея, к чему клонит король, — некоторые другие, потом еще другие.
Отвечать, когда король о чем-то спрашивает, было совершенно необходимо, хотя бы отвечающий сказал при этом чушь или солгал. Людовик XV с юных лет возымел привычку задавать вопросы, но никогда не слушать ответа.
Поэтому не имело значения, каким будет ответ, лишь бы он так или иначе прозвучал.
Но на этот раз, против обыкновения, король ждал ответа.
Пекиньи, крайне этим удивленный, испугался, не сказал ли он глупость.
— Ах, вот как! — протянул король. — Стало быть, когда говоришь, можно также и петь?
— Да, государь, — кивнул Пекиньи.
На этот раз тон вопроса был таков, что настоятельно требовал именно этого ответа.
Господин де Ришелье прислушивался к этим вопросам и ответам.
«На кой черт он пристал с этим к Пекиньи?» — заинтригованный, недоумевал герцог.
Он вспомнил, что, прибыв в Париж в вечер дебюта Олимпии во Французской комедии, он не смог присутствовать на этом представлении и, следовательно, не знал никаких подробностей, король же, видимо, намекал на тот самый дебют; да и Пекиньи со своей стороны после двух вопросов, заданных ему королем, тоже не мог понять, чего от него хотят.
«Подождем, пусть выскажется яснее», — подумал про себя капитан гвардейцев.
Прозвучала еще одна ария, и еще одна.
— Кто поет в этой опере? — спросил Людовик XV. Ему перечислили имена певцов.
— Как? — удивился он. — И это все? Никаких других актеров, актрис? Догадка молнией блеснула в мозгу капитана гвардейцев. «А-а! — сказал он себе. — Отлично! Все ясно».
— Вашему величеству хотелось бы чего-то другого? — осведомился Ришелье. Король хранил молчание. Прервал его Пекиньи.
— Бьюсь об заклад, — сказал он, — что ваше величество ожидали увидеть на этой сцене другие лица. Не так ли?
— Я? С какой стати вы мне это говорите, герцог? — спросил Людовик XV.
— Потому что не похоже, чтобы опера доставляла особенное удовольствие вашему величеству.
— Терпеть не могу музыку, — ответил король. Затем он помолчал с минуту и вдруг спросил, краснея:
— А та девица, которую я видел на днях, разве не поет? Было заметно, что королю не без труда далась эта фраза.
— Какая девица? — вмешался Ришелье, на лету подхватив королевский вопрос.
— Мадемуазель Олимпия, комедиантка, — объяснил Пекиньи. — Нет, государь, она не поет.
— Что это за Олимпия? — взглядом спросил герцог у Пекиньи.
— Она чудо, мой дорогой, — усмехнулся капитан гвардейцев.
— Это девица, которую я в тот вечер видел в «Британике». Хорошая актриса, — прибавил король.
«А-а! Так он кое-кого присмотрел! — подумал Ришелье. — Ладно, теперь я предупрежден».
«Решительно, он влюблен, — сказал себе Пекиньи. — И хорошо сделал, что высказался, из этого можно исходить…»
Король больше не проявлял к представлению ни малейшего интереса; до самого конца он беседовал с графиней Тулузской и окончание оперы встретил без аплодисментов.
«Он определенно скучает, — отметил про себя Ришелье. — И как досадно не иметь под рукой того лекарства, что ему требуется!»
Он достал свою записную книжку и на всякий случай записал, стараясь, чтобы никто не заметил, что он делает:
«Олимпия, из Французской комедии».
Потом, медленно пробегая глазами ослепительное общество прекрасных дам, на которых, несмотря на весь блеск их очарования и нарядов, король ни на миг не остановил взгляда, он сказал себе: «Странно! В его возрасте я бы любил всех этих женщин».
Не успел он так подумать, как нечто лучезарное, неотразимо обаятельное привлекло его взор, заставив обратить его к тем, кто стоял слева от короля. В ряду дам, с краю, он заметил бледное наперекор придворным румянам лицо, роскошные волосы, большие черные глаза, расширенные от лихорадочно напряженного внимания.
Глаза эти были все время с почти фанатической настойчивостью обращены в его сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247