- Да! я подслушивал! да, я решился на подлость, но зато я узнал, что вы
самая... Я даже не знаю, как и выразиться, чтоб сказать вам... какая вы
теперь выходите! - отвечал он, все более и более робея перед взглядом Зины.
- А хоть бы и слышали, в чем же вы можете обвинить меня? Какое право вы
имеете обвинять меня? Какое право имеете так дерзко говорить со мной?
- Я? Я какое имею право? И вы можете это спрашивать? Вы выходите за князя,
а я не имею никакого права!.. да вы мне слово дали, вот что!
- Когда?
- Как когда?
- Но еще сегодня утром, когда вы приставали ко мне, я решительно отвечала,
что не могу сказать ничего положительного.
- Однакоже вы не прогнали меня, вы не отказали мне совсем; значит, вы
удерживали меня про запас! значит, вы завлекали меня.
В лице раздраженной Зины показалось болезненное ощущение, как будто от
острой, пронзительной внутренней боли; но она перемогла свое чувство.
- Если я вас не прогоняла, - отвечала она ясно и с расстановкой, хотя в
голосе ее слышалось едва заметное дрожание, - то единственно из жалости. Вы
сами умоляли меня повременить, не говорить вам "нет", но разглядеть вас
поближе, и "тогда, - сказали вы, - тогда, когда вы уверитесь, что я человек
благородный, может быть, вы мне не откажете". Это были ваши собственные
слова, в самом начале ваших исканий. Вы не можете от них отпереться! Вы
осмелились сказать мне теперь, что я завлекала вас. Но вы сами видели мое
отвращение, когда я увиделась с вами сегодня, двумя неделями раньше, чем вы
обещали, и это отвращение я не скрыла перед вами, напротив, я его
обнаружила. Вы это сами заметили, потому что сами спрашивали меня: не
сержусь ли я за то, что вы раньше приехали? Знайте, что того не завлекают,
перед кем не могут и не хотят скрыть своего к нему отвращения. Вы
осмелились выговорить, что я берегла вас про запас. На это отвечу вам, что
я рассуждала про вас так: "Если он и не одарен умом, очень большим, то
все-таки может быть человеком добрым, и потому можно выйти за него". Но
теперь, убедясь, к моему счастью, что вы дурак, и еще вдобавок злой дурак,
- мне остается только пожелать вам полного счастья и счастливого пути.
Прощайте!
Сказав это, Зина отвернулась от него и медленно пошла из комнаты.
Мозгляков, догадавшись, что все потеряно, закипел от ярости.
- А! так я дурак, - кричал он, - так я теперь уж дурак! Хорошо! Прощайте!
Но прежде чем уеду, всему городу расскажу, как вы с маменькой облапошили
князя, напоив его допьяна! Всем расскажу! Узнаете Мозглякова.
Зина вздрогнула и остановилась было отвечать, но, подумав с минуту, только
презрительно пожала плечами и захлопнула за собою дверь.
В это мгновение на пороге показалась Марья Александровна. Она слышала
восклицание Мозглякова, в одну минуту догадалась, в чем дело, и вздрогнула
от испуга. Мозгляков еще не уехал, Мозгляков около князя, Мозгляков
раззвонит по городу, а тайна, хотя бы на самое малое время, была
необходима! У Марьи Александровны были свои расчеты. Она мигом сообразила
все обстоятельства, и план усмирения Мозглякова был уже создан.
- Что с вами, mon ami? - сказала она, подходя к нему и дружески протягивая
ему свою руку.
- Как: mon ami! - вскричал он в бешенстве, - после того, что вы натворили,
да еще: mon ami. Морген-фри, милостивая государыня! И вы думаете, что
обманете меня еще раз?
- Мне жаль, мне очень жаль, что вижу вас в таком странном состоянии духа,
Павел Александрович. Какие выражения! вы даже не удерживаете слов ваших
перед дамой.
- Перед дамой! Вы... вы все, что хотите, а не дама! - вскричал Мозгляков.
Не знаю, чт`о именно хотелось ему выразить своим восклицанием, но,
вероятно, что-нибудь очень громовое.
Марья Александровна кротко поглядела ему в лицо.
- Сядьте! - грустно проговорила она, показывая ему на кресла, в которых,
четверть часа тому, покоился князь.
- Но послушайте наконец, Марья Александровна! - вскричал озадаченный
Мозгляков. - Вы смотрите на меня так, как будто вы вовсе не виноваты, а как
будто я же виноват перед вами! Ведь это нельзя же-с!.. такой тон!.. ведь
это, наконец, превышает меру человеческого терпения... знаете ли вы это?
- Друг мой! - отвечала Марья Александровна, - вы позволите мне все еще
называть вас этим именем, потому что у вас нет лучшего друга, как я; друг
мой! вы страдаете, вы измучены, вы уязвлены в самое сердце - и потому не
удивительно, что вы говорите со мной в таком тоне. Но я решаюсь открыть вас
все, все мое сердце, тем скорее, что я сама себя чувствую несколько
виноватой перед вами. Садитесь же, поговорим.
Голос Марьи Александровны был болезненно мягкий.
В лице выражалось страдание. Изумленный Мозгляков сел подле нее в кресла.
- Вы подслушивали? - продолжала она, укоризненно глядя ему в лицо.
- Да, я подслушивал! еще бы не подслушивать; вот бы олух-то был! По крайней
мере узнал все, что вы против меня затеваете, - грубо отвечал Мозгляков,
ободряя и подзадоривая себя собственным гневом.
- И вы, и вы, с вашим воспитанием, с вашими правилами, могли решиться на
такой поступок? О боже мой!
Мозгляков даже вскочил со стула.
- Но, Марья Александровна! - вскричал он, - это, наконец, невыносимо
слушать! Вспомните, на что вы-то решились, с вашими правилами, а тогда
осуждайте других!
- Еще вопрос, - сказала она, не отвечая на его вопросы, - кто вас надоумил
подслушивать, кто рассказал, кто тут шпионил? - вот что я хочу знать.
- Ну уж извините, - этого не скажу-с.
- Хорошо. Я сама узнаю. Я сказала, Поль, что я перед вами виновата. Но если
вы разберете все, все обстоятельства, то увидите, что если я и виновата, то
единственно тем, что вам же желала возможно больше добра.
- Мне? добра? Это уж из рук вон! Уверяю вас, что больше не надуете! Не
таков мальчик!
И он повернулся в креслах так, что они затрещали.
- Пожалуйста, мой друг, будьте хладнокровнее, если можете. Выслушайте меня
внимательно, и вы сами во всем согласитесь. Во-первых, я хотела немедленно
вам объяснить все, все, и вы узнали бы от меня все дело, до малейшей
подробности, не унижаясь подслушиванием. Если же не объяснилась с вами
заранее, давеча, то единственно потому, что все дело еще было в проекте.
Оно могло и не состояться. Видите: я с вами вполне откровенна. Во-вторых,
не вините дочь мою. Она вас до безумия любит, и мне стоило невероятных
усилий отвлечь ее от вас и согласить ее принять предложение князя.
- Я сейчас имел удовольствие слышать самое полное доказательство этой любви
до безумия, - иронически проговорил Мозгляков.
- Хорошо. А вы как с ней говорили? Так ли должен говорить влюбленный? Так
ли говорит, наконец, человек хорошего тона? Вы оскорбили и раздражили ее.
- Ну, не до тону теперь, Марья Александровна! А давеча, когда вы обе делали
мне такие сладкие мины, я поехал с князем, а вы меня ну честить! Вы чернили
меня, - вот что я вам говорю-с! Я это все знаю, все!
- И, верно, из того же грязного источника? - заметила Марья Александровна,
презрительно улыбаясь. - Да, Павел Александрович, я чернила вас, я
наговорила на вас и, признаюсь, немало билась. Но уж одно то, что я
принуждена была вас чернить перед нею, может быть, даже клеветать на вас, -
уж одно это доказывает, как тяжело было мне исторгнуть из нее согласие вас
оставить!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37