Только самое жесткое рентгеновское излучение (а
больше ничего не распространяется со световой скоростью) способно
проникнуть в пассажирскую зону, да и то немного. Но чуть погодя приходит
настоящая опасность - тяжелые, средние, легкие частицы - весь обычный
мусор ядерного взрыва. Все это летит быстро, но не со скоростью света. До
встречи с ними людей надо укрыть в убежище.
Капитан Дарлинг, исходя из положения корабля и сводки "Гермеса",
назначил отсрочку в 25 секунд. Я спросила, почему он выбрал именно этот
интервал, а он только осклабился без особого веселья и сказал:
"Посоветовался с духом моей бабушки".
Пока я была в рубке, дежурный пять раз включал секундомер... и пять
раз связь с "Гермесом" восстанавливалась.
На шестой раз секунды истекли одна за другой, связь не
восстановилась, и, словно труба Страшного Суда, завыл сигнал тревоги.
Капитан с каменным лицом подошел к люку, ведущему в убежище. Я
осталась на месте, надеясь, что мне позволят остаться в рубке. Собственно,
рубка - тоже часть убежища, сообщается с ним и защищена не хуже.
Просто удивительно, сколько людей уверены, будто капитан управляет
кораблем, глядя в иллюминатор, вроде как автомобилем. Все, конечно,
по-другому. Рубка расположена в центре корабля, а управлять гораздо
удобнее с помощью экранов и навигационных приборов. Единственный смотровой
иллюминатор расположен на носовом конце главной оси "Трезубца". Он сделан
для того, чтобы пассажиры могли полюбоваться звездами. Но мы все время
движемся "носом к Солнцу", так что он всегда задраен.
Я знала, что рубка в безопасности, и чуть задержалась - авось меня
как "любимицу капитана" оставят здесь, и не придется проводить часы или
даже дни на тесной полке среди балаболок и истеричек.
Я могла бы и сама догадаться. Капитан чуть задержался, входя в люк и
отрывисто произнес: "Пойдемте, мисс Фрайз".
Я пошла. Он всегда называл меня просто "Подди", но на этот раз в его
голосе сквозил металл.
В убежище уже вваливались пассажиры третьего класса, идти им было
ближе всех, а члены команды распределяли их по койкам. После первого
предупреждения с "Гермеса" экипаж перешел на особый график: вместо одной
вахты в сутки они дежурили четыре часа и четыре часа отдыхали. Часть
команды всегда в скафандрах (надо думать, это ДЬЯВОЛЬСКИ неудобно). Они
просто присутствуют в пассажирской зоне. Им запрещено снимать скафандры,
пока не придет смена, тоже в скафандрах. Это "охотники", они рискуют
жизнью, проверяя пассажирскую зону, выковыривают копуш из кают и после
всего этого пытаются вовремя добраться до убежища, не получив лучевого
удара. Все они - добровольцы. "Охотники", занятые по сигналу тревоги,
получают солидную премию, а те, кто к этому времени сменился, - премию
поменьше.
Первым отрядом "охотников" командует старший помощник, вторым -
казначей. Они не получают ни гроша, хотя по закону и традициям последними
входят в убежище... это считается не только обязанностью, но и делом
чести.
Остальные члены команды дежурят в убежище.
Разумеется, из-за того что часть команды оторвана от своих обычных
обязанностей, обслуживание резко ухудшилось. Большинство постов по
тревожному расписанию занимает именно обслуживающий персонал: инженеров,
связистов и иже с ними нельзя отрывать от работы. Так что каюты весь день
остаются неприбранными, если не прибирать самой, обед затягивается вдвое,
а обслуживание в холле и вовсе отменено.
Казалось бы, пассажиры должны понимать неизбежность этих мелких
неудобств и благодарить людей, которые обеспечивают их безопасность.
Как бы не так! Поверьте этому - и вы поверите чему угодно. Вы ничего
не видели в жизни, если не видели пожилого богатого землянина, которому
приходится обходиться без привычных удобств. Он думает, что купил все и
вся, заплатив за билет. Я видела, как одного такого чуть удар не хватил, а
ведь он в возрасте дяди Тома и должен бы соображать, что к чему. А он
побагровел, полиловел, понес околесицу, и все потому, что официант не
сразу принес ему новую колоду карт.
Официант в это время сидел в скафандре, а стюард пытался успеть в три
места разом, да еще отвечал на вызовы из кают. Но нашему славному
попутчику на все это было наплевать, он угрожал вчинить иск Линии и всем
ее директорам.
Конечно, не все ведут себя так. Миссис Грю, несмотря на полноту, сама
заправляет постель и никогда не теряет терпения. И некоторые из тех, кто
раньше требовал массу услуг, тоже стараются обойтись собственными силами.
А некоторые ведут себя, прямо как избалованны дети. Это и в детях-то
неприятно, а уж в дедушках и бабушках - просто отвратительно.
Итак, я вошла вслед за Капитаном в убежище и сразу же убедилась, как
четко работает тревожная команда "Трезубца". Меня схватили прямо в
воздухе, как мяч, и передали из рук в руки. Конечно, при 0,1 "g" это
нетрудно, но все равно дух захватывает. Меня запихнули на полку так же
небрежно и безразлично, как хозяйка укладывает чистое белье. Кто-то
крикнул: "Фрайз Подкейн!", а другой ответил: "Есть".
Места вокруг меня заполнялись удивительно быстро - команда работала с
невозмутимым автоматизмом робота-сортировщика почтовых капсул. Где-то
плакал ребенок, и сквозь плач я услышала, как Капитан спросил: "Это
последняя?"
"Последняя, капитан, - ответил казначей. - Как со временем?"
"Две минуты тридцать семь секунд. Твои ребята могут подсчитывать
фишки - тревога не учебная".
"Я так и подумал, Шкипер. Значит, я выиграл пари у старпома".
Тут казначей пронес кого-то мимо моей полки. Я попыталась
приподняться, треснулась головой и глаза мои полезли на лоб.
Пассажирка, которую он нес, была в обмороке - голова ее моталась.
Сначала я не узнала ее, потому что лицо у нее было ярко-ярко красное.
Потом чуть не упала в обморок сама: это была миссис Роуйер.
Эритема - первый симптом при любом сильном облучении. Даже когда
перекалишься на солнце или под ультрафиолетовой лампой, первое, что
бросается в глаза, - розовая или ярко-красная кожа.
Но как ее угораздило схватить ТАКУЮ дозу? Или это потому, что ее
принесли последней?
В таком случае, обморок здесь ни при чем. Она была мертва.
А это значило, что те из пассажиров, кто последними добрался до
убежища, получили две или три смертельные дозы. Они еще ничего не
чувствуют и могут прожить еще несколько дней. Но они так же мертвы, как
если бы лежали в морге.
Сколько их! Догадаться я не могла. Возможно, точнее, вероятно, - все
пассажиры первого класса, им дольше всех добираться, да и защита тоньше.
Дядя Том и Кларк...
Тут на меня накатила черная тоска и я пожалела, что была в это время
в рубке. Если дядя Том и Кларк при смерти, мне и самой незачем жить.
Не помню, чтобы я хоть в малой степени жалела миссис Роуйер. Конечно,
ее полыхающее лицо меня потрясло. Но ведь, правду сказать, я считала ее
саму паразитом, а ее суждения - достойными лишь презрения. Умри она от
сердечной недостаточности, клянусь, я не потеряла бы аппетита.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
больше ничего не распространяется со световой скоростью) способно
проникнуть в пассажирскую зону, да и то немного. Но чуть погодя приходит
настоящая опасность - тяжелые, средние, легкие частицы - весь обычный
мусор ядерного взрыва. Все это летит быстро, но не со скоростью света. До
встречи с ними людей надо укрыть в убежище.
Капитан Дарлинг, исходя из положения корабля и сводки "Гермеса",
назначил отсрочку в 25 секунд. Я спросила, почему он выбрал именно этот
интервал, а он только осклабился без особого веселья и сказал:
"Посоветовался с духом моей бабушки".
Пока я была в рубке, дежурный пять раз включал секундомер... и пять
раз связь с "Гермесом" восстанавливалась.
На шестой раз секунды истекли одна за другой, связь не
восстановилась, и, словно труба Страшного Суда, завыл сигнал тревоги.
Капитан с каменным лицом подошел к люку, ведущему в убежище. Я
осталась на месте, надеясь, что мне позволят остаться в рубке. Собственно,
рубка - тоже часть убежища, сообщается с ним и защищена не хуже.
Просто удивительно, сколько людей уверены, будто капитан управляет
кораблем, глядя в иллюминатор, вроде как автомобилем. Все, конечно,
по-другому. Рубка расположена в центре корабля, а управлять гораздо
удобнее с помощью экранов и навигационных приборов. Единственный смотровой
иллюминатор расположен на носовом конце главной оси "Трезубца". Он сделан
для того, чтобы пассажиры могли полюбоваться звездами. Но мы все время
движемся "носом к Солнцу", так что он всегда задраен.
Я знала, что рубка в безопасности, и чуть задержалась - авось меня
как "любимицу капитана" оставят здесь, и не придется проводить часы или
даже дни на тесной полке среди балаболок и истеричек.
Я могла бы и сама догадаться. Капитан чуть задержался, входя в люк и
отрывисто произнес: "Пойдемте, мисс Фрайз".
Я пошла. Он всегда называл меня просто "Подди", но на этот раз в его
голосе сквозил металл.
В убежище уже вваливались пассажиры третьего класса, идти им было
ближе всех, а члены команды распределяли их по койкам. После первого
предупреждения с "Гермеса" экипаж перешел на особый график: вместо одной
вахты в сутки они дежурили четыре часа и четыре часа отдыхали. Часть
команды всегда в скафандрах (надо думать, это ДЬЯВОЛЬСКИ неудобно). Они
просто присутствуют в пассажирской зоне. Им запрещено снимать скафандры,
пока не придет смена, тоже в скафандрах. Это "охотники", они рискуют
жизнью, проверяя пассажирскую зону, выковыривают копуш из кают и после
всего этого пытаются вовремя добраться до убежища, не получив лучевого
удара. Все они - добровольцы. "Охотники", занятые по сигналу тревоги,
получают солидную премию, а те, кто к этому времени сменился, - премию
поменьше.
Первым отрядом "охотников" командует старший помощник, вторым -
казначей. Они не получают ни гроша, хотя по закону и традициям последними
входят в убежище... это считается не только обязанностью, но и делом
чести.
Остальные члены команды дежурят в убежище.
Разумеется, из-за того что часть команды оторвана от своих обычных
обязанностей, обслуживание резко ухудшилось. Большинство постов по
тревожному расписанию занимает именно обслуживающий персонал: инженеров,
связистов и иже с ними нельзя отрывать от работы. Так что каюты весь день
остаются неприбранными, если не прибирать самой, обед затягивается вдвое,
а обслуживание в холле и вовсе отменено.
Казалось бы, пассажиры должны понимать неизбежность этих мелких
неудобств и благодарить людей, которые обеспечивают их безопасность.
Как бы не так! Поверьте этому - и вы поверите чему угодно. Вы ничего
не видели в жизни, если не видели пожилого богатого землянина, которому
приходится обходиться без привычных удобств. Он думает, что купил все и
вся, заплатив за билет. Я видела, как одного такого чуть удар не хватил, а
ведь он в возрасте дяди Тома и должен бы соображать, что к чему. А он
побагровел, полиловел, понес околесицу, и все потому, что официант не
сразу принес ему новую колоду карт.
Официант в это время сидел в скафандре, а стюард пытался успеть в три
места разом, да еще отвечал на вызовы из кают. Но нашему славному
попутчику на все это было наплевать, он угрожал вчинить иск Линии и всем
ее директорам.
Конечно, не все ведут себя так. Миссис Грю, несмотря на полноту, сама
заправляет постель и никогда не теряет терпения. И некоторые из тех, кто
раньше требовал массу услуг, тоже стараются обойтись собственными силами.
А некоторые ведут себя, прямо как избалованны дети. Это и в детях-то
неприятно, а уж в дедушках и бабушках - просто отвратительно.
Итак, я вошла вслед за Капитаном в убежище и сразу же убедилась, как
четко работает тревожная команда "Трезубца". Меня схватили прямо в
воздухе, как мяч, и передали из рук в руки. Конечно, при 0,1 "g" это
нетрудно, но все равно дух захватывает. Меня запихнули на полку так же
небрежно и безразлично, как хозяйка укладывает чистое белье. Кто-то
крикнул: "Фрайз Подкейн!", а другой ответил: "Есть".
Места вокруг меня заполнялись удивительно быстро - команда работала с
невозмутимым автоматизмом робота-сортировщика почтовых капсул. Где-то
плакал ребенок, и сквозь плач я услышала, как Капитан спросил: "Это
последняя?"
"Последняя, капитан, - ответил казначей. - Как со временем?"
"Две минуты тридцать семь секунд. Твои ребята могут подсчитывать
фишки - тревога не учебная".
"Я так и подумал, Шкипер. Значит, я выиграл пари у старпома".
Тут казначей пронес кого-то мимо моей полки. Я попыталась
приподняться, треснулась головой и глаза мои полезли на лоб.
Пассажирка, которую он нес, была в обмороке - голова ее моталась.
Сначала я не узнала ее, потому что лицо у нее было ярко-ярко красное.
Потом чуть не упала в обморок сама: это была миссис Роуйер.
Эритема - первый симптом при любом сильном облучении. Даже когда
перекалишься на солнце или под ультрафиолетовой лампой, первое, что
бросается в глаза, - розовая или ярко-красная кожа.
Но как ее угораздило схватить ТАКУЮ дозу? Или это потому, что ее
принесли последней?
В таком случае, обморок здесь ни при чем. Она была мертва.
А это значило, что те из пассажиров, кто последними добрался до
убежища, получили две или три смертельные дозы. Они еще ничего не
чувствуют и могут прожить еще несколько дней. Но они так же мертвы, как
если бы лежали в морге.
Сколько их! Догадаться я не могла. Возможно, точнее, вероятно, - все
пассажиры первого класса, им дольше всех добираться, да и защита тоньше.
Дядя Том и Кларк...
Тут на меня накатила черная тоска и я пожалела, что была в это время
в рубке. Если дядя Том и Кларк при смерти, мне и самой незачем жить.
Не помню, чтобы я хоть в малой степени жалела миссис Роуйер. Конечно,
ее полыхающее лицо меня потрясло. Но ведь, правду сказать, я считала ее
саму паразитом, а ее суждения - достойными лишь презрения. Умри она от
сердечной недостаточности, клянусь, я не потеряла бы аппетита.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43