В этой связи в конце августа – начале сентября 1988 года произошло следующее. На очередной встрече так называемой «рабочей четверки» по Афганистану (Ахромеев, Воронцов, Корниенко, Крючков) при обсуждении путей выхода из тупика, в который зашел процесс национального примирения в Афганистане, мы с Ахромеевым напомнили о сделанном Наджибуллой перед его избранием президентом публичном заявлении о том, что он готов будет пожертвовать своим постом, если этого потребуют высшие интересы афганского народа. Не наступило ли для Наджибуллы время выполнить это свое обещание ради достижения национального согласия? Узнав о таких крамольных рассуждениях, Шеварднадзе тут же пожаловался Горбачеву, что Ахромеев и Корниенко «действуют вопреки линии Политбюро». И в первых числах сентября Горбачев полностью отстранил меня от афганских дел, а вскоре, в ноябре 1988 года, мне было предложено вообще уйти на пенсию «по собственному желанию», что я без колебаний и сделал – к этому времени я был не согласен со многим, что и как делалось во внешней политике Горбачева-Шеварднадзе.
Ахромеев после кляузы Шеварднадзе тоже получил основательную взбучку от Горбачева, а в ноябре и он оставил пост начальника Генерального штаба, о чем он сам попросил незадолго до этого. И в его случае дело не сводилось только к расхождениям по Афганистану, были у него и другие, не менее серьезные мотивы для отставки.
Когда после завершения вывода советских войск из Афганистана в начале 1989 года не произошло немедленного крушения прежнего режима, Шеварднадзе и его единомышленники, конечно, торжествующе заявляли, что они «оказались правы». При этом умалчивалось, во сколько миллиардов обходилась нашей стране продолжавшаяся массированная военная и экономическая поддержка этого режима, благодаря чему он и придержался еще некоторое время. Ну а чем все это кончилось – общеизвестно.
Афганская эпопея, подобно вьетнамской, была не только одним из наиболее острых и затяжных эпизодов в «холодной войне» – она фактически переходила в настоящую, «горячую» войну. С настоящими человеческими жертвами – как среди «пришельцев» (в одном случае американских, а в другом – советских), так и в еще больших масштабах среди местного населения, в том числе мирного, ни в чем не повинного.
Поэтому я лично воспринимал свою служебную причастность ко всему, что касалось афганских дел, не только как профессиональный, но и как моральный долг: в меру своих сил и возможностей пытаться содействовать тому, чтобы как можно скорее был положен конец если не самой гражданской войне в Афганистане, но хотя бы нашему в ней участию.
Оглядываясь назад, я не раз задавался вопросом: а не лучше ли было ввиду моего отрицательного отношения к посылке советских войск в самом начале уйти в отставку, чтобы не иметь вообще никакого касательства, даже самого косвенного, к афганским делам? Другими словами, не быть причастным к выполнению решения, которое представлялось мне со всех точек зрения неправильным и просто неразумным?
Однозначного ответа на этот вопрос я для себя так и не нашел. С одной стороны, в этом случае я не был бы «замаран» афганской трагедией – это, конечно, очень хорошо. Но, с другой стороны, лучше было бы, если бы в этом случае на моем месте оказался более рьяный и бездумный исполнитель того же самого неправедного решения? Было ли у меня моральное право умыть руки и уйти, если сохранялась возможность не только как-то влиять на ход событий, но и способствовать тому, чтобы со временем повернуть развитие конфликта вспять?
Правильно или неправильно поступил я – судить не мне, но, как видно из вышеизложенного, пошел я по второму пути.
Глава 10. ЮЖНОКОРЕЙСКИЙ САМОЛЕТ: ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ТРАГЕДИЯ И ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИГРИЩА
Инцидент с южнокорейским самолетом, сбитым над Сахалином в ночь с 31 августа на 1 сентября 1983 года, и последовавшее за этим резкое ухудшение отношений между СССР и США по своей остроте и глубине негативного воздействия на международную обстановку (хотя об опасности возникновения большой войны речь здесь не шла) были сопоставимы, пожалуй, с берлинским кризисом 1961 года и карибским кризисом 1962 года.
Будучи в то время первым заместителем министра иностранных дел СССР, я оказался непосредственно вовлеченным в связанные с этим инцидентом последующие события, в том числе был одним из немногих гражданских лиц, посвященных в тайну «черных ящиков». Это позволяет мне говорить о случившемся с достаточной степенью достоверности, не занимаясь досужими домыслами, которых всегда было немало на Западе, а в последние годы появилось и у нас.
С первого момента, когда я утром 1 сентября узнал о случившемся, для меня было (и остается по сей день) неизменным и бесспорным одно: гибель находившихся на борту самолета 269 человек – это большая человеческая трагедия, вне зависимости от того, кто и в какой степени повинен в их гибели. Но все остальное в истории с южнокорейским самолетом, включая то, как повели себя советские и американские руководители в этой связи, не может быть правильно понято и оценено при умозрительном подходе, без знания всей совокупности как предшествовавших инциденту, так и последовавших за ним обстоятельств.
На каком фоне произошел инцидент?
С начала 1983 года отношения между Советским Союзом и Соединенными Штатами заметно и по нарастающей ухудшались в результате ряда предпринятых Вашингтоном враждебных акций. Напомню основные из них.
В начале марта без какого-либо конкретного повода к этому президент Рейган объявил Советский Союз «империей зла», а его руководство – «средоточием зла в современном мире». Объявление «крестового похода» против Советского Союза не было простой риторикой. Как вскоре стало известно, в соответствии с принятым Советом национальной безопасности США решением изменение советской внутренней системы было признано приоритетной практической целью американской политики, а одним из главных средств достижения этой цели должно было стать экономическое давление, которое ставило бы Кремль перед трудным выбором распределения средств между военным и гражданским секторами экономики.
В контекст этого замысла вписывалась провозглашенная Рейганом в конце марта 1983 года программа Стратегической оборонной инициативы (СОИ), метко прозванная журналистами программой «звездных войн». При этом американские руководители прямо заявляли, что осуществление задуманной ими программы будет для США равноценно восстановлению того господствующего положения в мире, которое они занимали, обладая атомной монополией, а это будет означать «изменение хода человеческой истории».
Летом 1983 года советскому руководству стало достоверно известно, что новый тупик на афгано-пакистанских переговорах в Женеве, где наметилось было существенное продвижение вперед, возник в результате давления на Пакистан со стороны Вашингтона, где преобладающим в ту пору влиянием, как уже отмечалось, пользовались так называемые «кровопускатели».
В связи с намеченным на конец 1983 года началом размещения в Европе американских ракет средней дальности и для нейтрализации противодействующих этому сил в западноевропейских странах к осени стали заметно наращиваться и другие усилия Вашингтона, направленные на то, чтобы опорочить не только советскую позицию в тех или иных конкретных вопросах, но и Советский Союз как таковой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106