В глазах нового президента Вьетнам был тестом «американской способности справиться с провозглашенными Хрущевым национально-освободительными войнами». Достаточно ясное представление о его взглядах на этот счет дает меморандум, который Джонсон, тогда еще вице-президент, представил Кеннеди в мае 1961 года после своей поездки по странам Юго-Восточной Азии. В нем Джонсон пространно доказывал, что США должны взять на себя основное бремя борьбы против коммунизма в этом регионе, не останавливаясь перед применением силы, «иначе США неизбежно должны будут потерять Тихий океан и занять оборону на своих собственных берегах», а Тихий океан в этом случае превратится в «красное море».
И теперь, начиная с 1964 года, Джонсон на практике осуществлял то, что рекомендовал Кеннеди в 1961 году, – масштабы американской военной вовлеченности во Вьетнаме быстро нарастали, особенно после инспирированного самими США (это впоследствии было доказано в результате расследования, проведенного конгрессом США) инцидента в Тонкинском заливе в начале августа 1964 года, когда северовьетнамские торпедные катера будто бы атаковали американские военные корабли.
Расширение американской агрессии во Вьетнаме не только оказало пагубное влияние на дальнейшее развитие отношений между США и СССР, но и перечеркнуло некоторые из ранее достигнутых договоренностей, прежде всего о замораживании военных бюджетов. В значительной мере из-за Вьетнама (помимо особой деликатности предмета) не получил достаточно быстрого и энергичного развития начатый в октябре предыдущего года диалог по вопросам, касающимся стратегических вооружений. Но полностью он не прервался. С большими паузами время от времени эти вопросы затрагивались в контактах между Москвой и Вашингтоном на протяжении 1964–1966 годов.
Так, например, в августе 1964 года с американской стороны было выдвинуто предложение заморозить количества и характеристики имевшихся у сторон стратегических наступательных и оборонительных систем доставки ядерного оружия, а также запретить разработку новых таких систем. Но Москву это предложение не могло заинтересовать, так как простое замораживание статус-кво в области стратегических вооружений было бы определенно более выгодным для США – к тому времени они все еще сохраняли серьезные преимущества перед СССР в этой области, хотя постепенно и утрачивали свое былое стратегическое превосходство. Кроме того, неприемлемым для Москвы было и то, что американское предложение предусматривало широкий контроль, включая инспекции на местах, за реализацией договоренности в случае ее достижения. Как позже признали американские представители, «идея взаимного инвентарного контроля путем инспекций в действительности была не более приемлемой для американцев, чем для русских».
Выдвижение подобных предложений свидетельствовало скорее о желании поддерживать диалог по стратегическим вооружениям, но еще не о готовности к по-настоящему серьезным переговорам с целью нахождения взаимоприемлемых решений. И действительно, как видно из рассекреченных впоследствии документов, только к концу 1966 года руководство США окончательно пришло к выводу, что наступило время для серьезных переговоров с Москвой по ограничению стратегических вооружений. В декабре 1966 года президент Джонсон согласился с предложением своего министра обороны Макнамары запросить у конгресса ассигнования на создание системы ПРО, но не расходовать их до тех пор, пока не будет «прозондирована идея проведения переговоров с Москвой об ограничении стратегических вооружений, особенно противоракетных». Провести такой зондаж поручалось Томпсону, который был вторично назначен послом США в СССР.
В январе 1967 года перед отъездом в Москву Томпсон в беседе с советским послом в Вашингтоне Добрыниным сказал, что везет с собой письмо от президента советскому премьеру А. Н. Косыгину с предложением провести конфиденциальные переговоры по ограничению стратегических вооружений, в первую очередь по вопросу о системах противоракетной обороны. Когда же Добрынин указал на необходимость одновременного обсуждения и вопроса о наступательных вооружениях, Томпсон уклонился от ясного ответа. В письме Джонсона от 27 января 1967 года, которое Томпсон привез в Москву, действительно содержалось предложение начать переговоры с обсуждения проблемы ПРО.
Далее события развивались следующим образом. В начале февраля, еще до того, как в советском руководстве состоялся обмен мнениями по поводу предложения Джонсона, Косыгин отправился с официальным визитом в Англию. В связи с тем, что в американской прессе было разглашено содержание адресованного ему письма Джонсона, на пресс-конференции 9 февраля журналисты стали одолевать Косыгина вопросами, готов ли СССР отказаться от создания ПРО вообще или ввести какие-то ограничения на ее развертывание. Поскольку же он уехал из Москвы до обсуждения этих вопросов, Косыгин уклонился от прямых ответов на вопросы журналистов, выразив вместе с тем в общей форме мнение, что главную опасность представляет наступательное, а не оборонительное оружие. Это было истолковано на Западе как его отрицательное отношение к предложению Джонсона.
Тем временем в Москве в ходе выработки нашей позиции в связи с письмом Джонсона вырисовывалась более сбалансированная формула ответа на его предложение начать переговоры с вопроса о ПРО. Имелось в виду выдвинуть контрпредложение: обсуждать одновременно ограничения и на наступательные, и на оборонительные системы стратегического оружия. Поэтому, чтобы скорректировать превратное истолкование ответов Косыгина на пресс-конференции в Лондоне, в газете «Правда» 14 февраля был опубликован официозный материал, в котором говорилось о готовности Советского правительства обсуждать проблему предотвращения новой гонки вооружений – и наступательных, и оборонительных. В Вашингтоне был правильно понят наш сигнал, и уже 18 февраля Томпсон информировал Косыгина о готовности США обсуждать ограничения не только на оборонительные, но и на наступательные стратегические вооружения. Соответственно, в направленном в конце февраля ответе Косыгина на письмо Джонсона от 27 января говорилось о согласии Советского правительства начать доверительные переговоры с США по ограничению наступательных и оборонительных ядерных ракет.
Общей предпосылкой для вступления СССР и США в серьезные переговоры по проблеме ограничения стратегических вооружений было осознание обеими сторонами опасности бесконтрольной гонки таких вооружений и ее обременительности. Вместе с тем у каждой стороны был и свой особый побудительный мотив к таким переговорам. У США – желание предотвратить ситуацию, когда Советский Союз, напрягая все свои возможности, стал бы в чем-то поджимать США, вынуждая их корректировать свои программы сверх того, что они сами планировали. У СССР – опасения, как бы еще больше не отстать в гонке вооружений от США ввиду их более широких материальных и технологических возможностей. Во всяком случае, мне помнится, что, когда готовился наш ответ на предложение Джонсона начать переговоры по стратегическим вооружениям, в пользу принятия этого предложения среди других высказался и министр обороны Малиновский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
И теперь, начиная с 1964 года, Джонсон на практике осуществлял то, что рекомендовал Кеннеди в 1961 году, – масштабы американской военной вовлеченности во Вьетнаме быстро нарастали, особенно после инспирированного самими США (это впоследствии было доказано в результате расследования, проведенного конгрессом США) инцидента в Тонкинском заливе в начале августа 1964 года, когда северовьетнамские торпедные катера будто бы атаковали американские военные корабли.
Расширение американской агрессии во Вьетнаме не только оказало пагубное влияние на дальнейшее развитие отношений между США и СССР, но и перечеркнуло некоторые из ранее достигнутых договоренностей, прежде всего о замораживании военных бюджетов. В значительной мере из-за Вьетнама (помимо особой деликатности предмета) не получил достаточно быстрого и энергичного развития начатый в октябре предыдущего года диалог по вопросам, касающимся стратегических вооружений. Но полностью он не прервался. С большими паузами время от времени эти вопросы затрагивались в контактах между Москвой и Вашингтоном на протяжении 1964–1966 годов.
Так, например, в августе 1964 года с американской стороны было выдвинуто предложение заморозить количества и характеристики имевшихся у сторон стратегических наступательных и оборонительных систем доставки ядерного оружия, а также запретить разработку новых таких систем. Но Москву это предложение не могло заинтересовать, так как простое замораживание статус-кво в области стратегических вооружений было бы определенно более выгодным для США – к тому времени они все еще сохраняли серьезные преимущества перед СССР в этой области, хотя постепенно и утрачивали свое былое стратегическое превосходство. Кроме того, неприемлемым для Москвы было и то, что американское предложение предусматривало широкий контроль, включая инспекции на местах, за реализацией договоренности в случае ее достижения. Как позже признали американские представители, «идея взаимного инвентарного контроля путем инспекций в действительности была не более приемлемой для американцев, чем для русских».
Выдвижение подобных предложений свидетельствовало скорее о желании поддерживать диалог по стратегическим вооружениям, но еще не о готовности к по-настоящему серьезным переговорам с целью нахождения взаимоприемлемых решений. И действительно, как видно из рассекреченных впоследствии документов, только к концу 1966 года руководство США окончательно пришло к выводу, что наступило время для серьезных переговоров с Москвой по ограничению стратегических вооружений. В декабре 1966 года президент Джонсон согласился с предложением своего министра обороны Макнамары запросить у конгресса ассигнования на создание системы ПРО, но не расходовать их до тех пор, пока не будет «прозондирована идея проведения переговоров с Москвой об ограничении стратегических вооружений, особенно противоракетных». Провести такой зондаж поручалось Томпсону, который был вторично назначен послом США в СССР.
В январе 1967 года перед отъездом в Москву Томпсон в беседе с советским послом в Вашингтоне Добрыниным сказал, что везет с собой письмо от президента советскому премьеру А. Н. Косыгину с предложением провести конфиденциальные переговоры по ограничению стратегических вооружений, в первую очередь по вопросу о системах противоракетной обороны. Когда же Добрынин указал на необходимость одновременного обсуждения и вопроса о наступательных вооружениях, Томпсон уклонился от ясного ответа. В письме Джонсона от 27 января 1967 года, которое Томпсон привез в Москву, действительно содержалось предложение начать переговоры с обсуждения проблемы ПРО.
Далее события развивались следующим образом. В начале февраля, еще до того, как в советском руководстве состоялся обмен мнениями по поводу предложения Джонсона, Косыгин отправился с официальным визитом в Англию. В связи с тем, что в американской прессе было разглашено содержание адресованного ему письма Джонсона, на пресс-конференции 9 февраля журналисты стали одолевать Косыгина вопросами, готов ли СССР отказаться от создания ПРО вообще или ввести какие-то ограничения на ее развертывание. Поскольку же он уехал из Москвы до обсуждения этих вопросов, Косыгин уклонился от прямых ответов на вопросы журналистов, выразив вместе с тем в общей форме мнение, что главную опасность представляет наступательное, а не оборонительное оружие. Это было истолковано на Западе как его отрицательное отношение к предложению Джонсона.
Тем временем в Москве в ходе выработки нашей позиции в связи с письмом Джонсона вырисовывалась более сбалансированная формула ответа на его предложение начать переговоры с вопроса о ПРО. Имелось в виду выдвинуть контрпредложение: обсуждать одновременно ограничения и на наступательные, и на оборонительные системы стратегического оружия. Поэтому, чтобы скорректировать превратное истолкование ответов Косыгина на пресс-конференции в Лондоне, в газете «Правда» 14 февраля был опубликован официозный материал, в котором говорилось о готовности Советского правительства обсуждать проблему предотвращения новой гонки вооружений – и наступательных, и оборонительных. В Вашингтоне был правильно понят наш сигнал, и уже 18 февраля Томпсон информировал Косыгина о готовности США обсуждать ограничения не только на оборонительные, но и на наступательные стратегические вооружения. Соответственно, в направленном в конце февраля ответе Косыгина на письмо Джонсона от 27 января говорилось о согласии Советского правительства начать доверительные переговоры с США по ограничению наступательных и оборонительных ядерных ракет.
Общей предпосылкой для вступления СССР и США в серьезные переговоры по проблеме ограничения стратегических вооружений было осознание обеими сторонами опасности бесконтрольной гонки таких вооружений и ее обременительности. Вместе с тем у каждой стороны был и свой особый побудительный мотив к таким переговорам. У США – желание предотвратить ситуацию, когда Советский Союз, напрягая все свои возможности, стал бы в чем-то поджимать США, вынуждая их корректировать свои программы сверх того, что они сами планировали. У СССР – опасения, как бы еще больше не отстать в гонке вооружений от США ввиду их более широких материальных и технологических возможностей. Во всяком случае, мне помнится, что, когда готовился наш ответ на предложение Джонсона начать переговоры по стратегическим вооружениям, в пользу принятия этого предложения среди других высказался и министр обороны Малиновский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106