"Пришли ответы от всех командующих...
Суть та, что во имя спасения России, удержания армии на фронте... нужно
сделать этот шаг. Я согласился... В час ночи уехал из Пскова с тяжелым
чувством пережитого. Кругом измена, и трусость, и обман".
Царь был низложен. Значение этого судьбоносного события еще никто не
успел по-настоящему осознать - ни в России, ни за ее пределами.
[(Обращаясь к французским депутатам-социалистам, приехавшим в Петроград,
французский посол так охарактеризовал создавшееся положение: "Русская
Революция по существу анархична и разрушительна. Представленная самой
себе, она может привести лишь к ужасной демагогии черни и солдатчины, к
разрыву всех национальных связей, к полному развалу России. При
необузданности, свойственной русскому характеру, она скоро дойдет до
крайности: она неизбежно погибнет среди опустошения и варварства, ужаса и
хаоса. Вы не подозреваете огромности сил, которые теперь разнузданны...
Можно ли еще предотвратить катастрофу такими средствами, как созыв
Учредительного Собрания или военный переворот? Я сомневаюсь в этом. А
между тем, движение еще только начинается. Итак, можно более или менее
овладеть им, задержать, маневрировать, выиграть время. Передышка, которую
вы оказываете крайним элементам, ускорит окончательную катастрофу".)]
Морис Палеолог побывал в тот день в трех храмах. "Везде одна и та же
картина: публика серьезная, сосредоточенная, обменивается изумленными и
грустными взглядами. У некоторых мужиков вид растерянный, удрученный, у
многих на глазах слезы. Однако даже среди наиболее взволнованных я не вижу
ни одного, который не был бы украшен красным бантом или красной повязкой.
Они все поработали для революции, они все ей преданы, и все-таки они
оплакивают своего "батюшку-царя".
У английского посла, Бьюкенена, сложилось такое же впечатление:
"Страна устала не от императора, а от правительства. Один солдат заявил:
"Конечно, у нас должна быть республика. Но во главе ее должен стоять
хороший царь". В степном селе на юге России вокруг манифеста об отречении
собрались крестьяне. "Подумать только, теперь у нас нет царя, - произнес
кто-то. - Сколько лет правил - и на тебе. Когда он от нас уедет, все
останется по-прежнему. Поедет, верно, к себе в имение. Он всегда любил
работать на земле". "Бедный он, бедный, - запричитала старуха, - ведь он
никому не сделал ничего плохого. Зачем его прогнали?"
- Молчи, старая дура, - оборвал ее кто-то. - Никто его не собирается
убивать. Он сбежал, только и всего.
- Да, был у нас царь, а теперь нет никого!" [(Один из красноармейцев,
сопровождавших царя при перевозке его с государыней и великой княжной
Марией Николаевной из Тобольска в Екатеринбург, рассказывал, что в пути
какой-то старик-крестьянин спросил его:
- Паря, а паря, а куда это вы, черти, нашего царя-батюшку везете? В
Москву, что ль?
- В Москву, дедушка, в Москву.
- Ну, слава Те, Господи, что в Москву. Таперича в России будет у нас
опять порядок.
Обманул старика солдат, нет в Москве царя, нет и порядка в России.)]
Но и правительство Великобритании, Франции и Соединенных Штатов
понимали значение происходящего в России не больше, чем русские мужики.
[(Иного мнения великий Александр Михайлович: "Я узнал, как поощрял
заговорщиков британский посол при императорском дворе сэр Джордж Бьюкенен.
Он вообразил себе, что грядущее либеральное русское правительство поведет
Россию от победы к победе. Он понял свою ошибку уже через 24 часа после
торжества революции.)] В Англии, где царя представляли в виде тирана,
размахивающего кнутом, большинство либералов и лейбористов торжествовали.
Эндрю Бонар Лоу, спикер Палаты Общин, по этому случаю процитировал
Вордсворта: "Какой восторг - увидеть тот рассвет, быть молодым -
блаженство рая". Социалист Альбер Тома, французский министр снабжения,
направил Керенскому поздравительную телеграмму с выражением братских
чувств.
В Соединенных Штатах известие о революции было воспринято с еще
большим энтузиазмом. 9 (22) марта, всего неделю после отречения царя, США
первыми из иностранных государств признали Временное правительство. Для
Америки, готовой встать начать боевые действия против Германии, которая
вела неограниченную подводную войну против союзных торговых судов, падение
царского режима устранило последнее препятствие, мешавшее американцам
сражаться бок о бок с самодержавной монархией. 2 апреля 1917 года
президент Вудро Вильсон призвал Конгресс объявить войну Германии, чтобы
"обезопасить демократию". В той же речи он прочувствованно говорил о
"чудесных, согревающих душу событиях, происходящих в России в течение
нескольких последних недель... Самодержавие свергнуто, и великий русский
народ, которому свойственно простодушие, величие и мощь, примкнет к
когорте сил, сражающихся за торжество свободы, справедливости и мира. Вот
достойный член Лиги Чести".
Этот чуть ли не всеобщий восторг и оптимизм не разделял оригинальный
и блестящий аналитик Уинстон Черчилль, восходящая звезда, блеск которой
несколько померк после неудачной операции под Галлиполи, разработанной им,
как военным министром. Даже десяток лет спустя роль, какую сыграл в
мировой войне Николай II и императорская Россия, все еще игнорировалась
или подвергалась сомнению, и он один высказал свое беспристрастное
суждение о последнем русском монархе: "Согласно поверхностной моде нашего
времени, царский строй принять рассматривать как слепую, прогнившую, ни на
что не способную тиранию. Но разбор тридцати месяцев войны с Германией и
Австрией должен бы исправить эти легковесные представления. Силу
Российской империи мы можем измерить по ударам, которые она вытерпела, по
бедствиям, которые она пережила, по неисчерпаемым силам, которые она
развила, и по восстановлению сил, на которые она оказалась способна.
В управлении государствами, когда творятся великие события, вождь
нации, кто бы он ни был, осуждается за неудачи и прославляется за успехи.
Дело не в том, кто проделывает работу, кто начертывает план борьбы;
порицание или хвала за исход довлеют тому, на ком авторитет верховной
ответственности. Почему отказывают Николаю II-му в этом суровом испытании...
Бремя последних решений лежало на Нем. На Вершине, где события
превосходят разумение человека, где все неисповедимо, давать ответы
приходилось Ему. Стрелкою компаса был Он. Воевать или не воевать? Идти
вправо или влево? Согласиться на демократизацию или держаться твердо? Уйти
или устоять? Вот - поля сражений Николая II-го. Почему не воздать Ему за
эту честь? Самоотверженный порыв русских армий, спасших Париж в 1914 году;
преодоление мучительного бесснарядного отступления; медленное
восстановление сил; брусиловские победы; вступление России в компанию 1917
года непобедимой, более сильной, чем когдалибо; разве во всем этом не было
Его доли?. [(Вот одна тому иллюстрация: "4-го марта Государь пришел в
последний раз в генерал-квартирмейстерскую часть для принятия доклада
генерала Алексеева о положении на фронтах, - рассказывал очевидец ген.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175