«Сибирь всасывала в себя поток людей и затем начинала выбрасывать на внутренний рынок потоки пшеницы, масла и других сельскохозяйственных продуктов», — отмечал в либеральном «Вестнике Европы» экономист Н. Огановский. Более того, и на внешний рынок тоже. Например, стоимость вывезенного в 1912 году только в Англию масла — 68 миллионов рублей — превышала в два раза стоимость добычи сибирского золота.
Конечно, на вырученные от торговли деньги сибиряки-кооператоры могли бы завести у себя не только телефоны, но и авиацию!
По результатам сибирской поездки Столыпин и Кривошеий представили Николаю обширную записку: «...растет сказочно... в несколько последних месяцев выросли большие поселки, чуть ли не города». Кроме насущных задач освоения, в ней ставилась задача перейти с «мужицкого», недостаточно интенсивного ведения хозяйства к интенсивному, а для этого ввести в сибирской деревне межевание общинных земель и право собственности. То есть Реформа должна была реализоваться и тут. Но как реализоваться, ведь не принудительно? Столыпин и Кривошеий видели путь в индустриализации, увеличении потребителей сельскохозяйственной продукции.
Из огромного инертного придатка исторической Руси Сибирь превращалась в «органическую часть становящейся, евразийской географически, но русской по культуре Великой России» (К. А. Кривошеий).
Между тем правительственной политике, нацеленной больше за Урал, противостояло иное настроение, иная идея, — гегемонии на Ближнем Востоке. Напомним, что после соглашения с Англией в 1908 году либеральная интеллигенция вспомнила о Проливах. А осуществление этой идеи неизбежно привело бы к столкновению с Германией, Австро-Венгрией и Турцией.
Впрочем, внешняя политика России отличалась спокойствием и миролюбием. В середине августа 1910 года, когда Столыпин и Кривошеий колесили по Сибири, Николай со всей семьей приехал в Германию и провел там два с половиной месяца на родине жены в Гессенском замке Фридберг, в тихой сельской обстановке.
Перед отъездом Николай захотел встретиться с Вильгельмом и обсудить международные дела. Правда, германский император был настроен скептически: соглашение с Англией не прошло бесследно. К тому же тон русских газет был антигерманским.
Тем не менее 22 и 23 октября Николай с Вильгельмом встретились в Потсдаме. Они признали, что нет прямых столкновений интересов у России и Германии, и обязались не поддерживать политики, направленной против друг друга. Германия обещала не поощрять австрийские устремления на Балканах, Россия — не поддерживать английские действия против Германии. Это означало сохранение на Ближнем Востоке существующего положения (и неприятие царем идеи гегемонии в этом районе).
Неудивительно, что российские газеты холодно отнеслись к Потсдамской встрече.
В Думе произошла открытая дуэль. Милюков выступил с критикой: «Это значит, что наши союзные соглашения перестали быть наступательными и остались только на оборонительной функции». «Ему хочется войны!» воскликнул в ответ правый депутат П. Березовский.
В действительности франко-русский союз был только оборонительным, а с Англией никакого союза не существовало.
В Англии были недовольны Потсдамом.
И российская печать тоже недовольна, открыто солидаризуясь с «Владычицей морей». Новый британский посол сэр Джордж Бьюкенен стремится как можно полнее нейтрализовать Потсдам.
Печатники Петербурга, Москвы, Варшавы, Киева набирают статьи написанные как будто рукой английского дипломата.
Словно отвечая на все это, новый министр иностранных дел С. Д. Сазонов в беседе с корреспондентом «Нового времени» буквально взывал к проявлению терпимости по отношению к Германии: «Должен сказать откровенно, что вы иной раз бываете слишком желчны... В интересах обоих народов был бы полезен более мягкий тон. Если бы я был магом, я свернул бы свиток судеб так, чтобы время сократилось лет на пять. За этот срок сами собой улягутся взаимные недоверие и раздражение. Время прольет бальзам на горячие раны».
Напрасно старался Сазонов. Правительство вело свою политику, интеллигенция — свою. В этом плане мысль П. Б. Струве из статьи в «Вехах» объясняет происходящее: «Идейной формой русской интеллигенции является ее... отчуждение от государства и враждебность к нему».
Конечно, можно было бы порассуждать о действиях английской разведки и нарисовать легко доступный пониманию образ. Однако как ни старалась Интеллидженс Сервис, ей были недоступны корни российской драмы.
Как только Россия заключает с Японией соглашение (лето 1910 года), так раздается голос Милюкова: «Поддерживая Японию, мы ставим деньги не на ту лошадь».
Как только Россия потребовала соблюдения своих торговых прав и привилегий в Монголии и в случае ущемления интересов русских купцов пригрозила ввести войска в китайские пределы, так сразу раздаются протесты, сперва в английской печати, затем в петербургской.
Почему так единодушно? Или русские купцы хуже британских?
В либеральных кругах считалось, что союз с монархическими странами ведет к укреплению консерватизма в России, поэтому надо бороться против сближения с Германией, поддерживать Англию. То есть там главенствовал прежде всего партийный, идеологический интерес.
Отсюда всего шаг к «пораженчеству» большевиков во время первой мировой войны, к провозглашению лозунга «двух культур», буржуазной и пролетарской, к идее уничтожения всего «чужого».
Успокоение страны, обильные урожаи 1909 и 1910 годов, рациональная внешняя политика, активное законодательное обновление (реформа местного суда, расширение народного образования, новый продовольственный устав) — во всем этом заслуга правительства. Кажется, можно предположить, что общественное настроение наконец повернется к нему? Но нет, на земских и городских выборах, после поправения в революционный период, снова стали выдвигаться более левые фигуры.
С другой стороны, правые постоянно обвиняли правительство в либерализме, в разрушительстве.
Но ни то, ни другое не было страшно. Жизнь быстро менялась, обновлялась, становилась бодрее. Столыпин смотрел на этот процесс оптимистично:
«После горечи перенесенных испытании, Россия, естественно, не может не быть недовольной; она недовольна не только правительством, но и Государственной Думой и Государственным Советом, недовольна и правыми партиями, и левыми партиями. Недовольна потому, что Россия недовольна собой. Недовольство это пройдет, когда выйдет из смутных очертаний, когда образуется и укрепится русское государственное самосознание, когда Россия почувствует себя опять Россией. И достигнуть этого возможно, главным образом, при одном условии: при правильной совместной работе правительства с представительными учреждениями» (то есть с Думой. — Авт.).
В этих словах слышится обращение и к царскому окружению, и к думской оппозиции: «Проявите терпение! России одинаково необходимы Дума и реформы».
Показательно направление действий Столыпина при принятии нового продовольственного устава, который определял порядок помощи крестьянам во время неурожаев. Можно подумать, зная земледельческие пристрастия Реформатора, что он будет выступать за щедрую помощь всем нуждающимся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56