https://www.dushevoi.ru/products/mebel-dlja-vannoj/Briklayer/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

либо разойтись со встречным бортом, либо обледенение, а значит, добавлять обороты и так быстро не снизишься, как на малом газе. А тут удаление у нас всего 45 км – и с прямой! Камнем не упадешь – скорость так разгонится, что не успеешь ее погасить для выпуска шасси и закрылков – а уже вот-вот точка входа в глиссаду.
45 километров и высота 3000 на скорости 600 – это предел пределов. На грани нарушений. Но… у меня были хорошие учителя, в свое время натаскавшие меня «на острие», по самым границам предела пределов. Заранее погасить, погасить скорость, штурвал на себя, на себя… вот: 400, шасси выпустить! Гасить, гасить скорость… закрылки 28! Теперь от себя, от себя, не дать воздушному пузырю, образовавшемуся под брюхом, вздуть машину вверх. Скорость падает, падает – штурвал от себя… от себя… вниз, вниз… Удаление… высота… Успеваем? Не успеваем?
В результате моих своевременных манипуляций машина стала сильнее тормозиться о воздух всеми выпущенными своими частями и посыпалась вниз энергичнее.
Пока руки и дальний уголок мозга занимались срочным гашением скорости и потерей высоты, а «ощетинившийся» закрылками самолет круто проваливался, догоняя траекторию снижения, ближние участки мозга работали по расчету новых параметров захода на посадку, а язык едва успевал отдавать команды.
Штурман сразу взял курс почти под 90 градусов, в район 4-го разворота. Самолет почти не приближался теперь к полосе, а высоту-то мы теряли! Появилась уже твердая уверенность в том, что успеем снизиться вовремя. Быстро перестроили частоты приводов и курсо-глиссадной системы, прочитали контрольную карту… вроде все успели сделать.
Дальний уголок сознания все считал и считал соответствие падения высоты удалению до торца полосы. Да не забыть установить давление аэродрома на эшелоне перехода…
Поспешность была, но не лихорадочная, а просто на раздумья не оставалось времени; внимания хватало на пилотирование, дачу команд и контроль, не более того.
Заработала посадочная система; я решил для надежности заходить в автоматическом режиме, и как только подошло время начала четвертого разворота, с облегчением нажал кнопку «Заход». Убедившись, что автоматика захватила курс и самолет вошел в крен, я продолжал догонять глиссаду, докручивая тугое колесико автопилота вручную. Индекс на шкале прибора уже был близок к норме. Я наконец-то нажал кнопку «Глиссада», нос самолета пошел вниз. Теперь можно было все проверить.
И тут, все трое враз, мы заметили, что крен-то должен быть правый, а он-то левый! Женя вскрикнул «Куда она ведет?» и еще раз проверил частоты. Леша увидел, что мы уже пересекли линию курса и уходим от полосы влево, и тоже что-то спросил. А я углядел, что стрелки радиокомпасов показывают вправо – там, там полоса! – а мы идем с левым креном 25 градусов.
И тут меня осенило: посадочный курс на приборе! В запарке, пилотируя, командуя, контролируя действия членов экипажа, я забыл переставить посадочный курс на своем приборе – а захват курса в автомате идет-то с моего прибора! Вот она, родимая, и сравнивает сигналы с земли с цифрами на моем приборе, и заводит нас с обратным кусом: не к полосе, а от полосы. Мгновенно отключил автопилот, схватил штурвал и заломил энергичный крен вправо, к полосе, одновременно снижаясь по глиссаде. Правой рукой держал штурвал, а левой лихорадочно вертел кремальеру прибора, устанавливая посадочный курс… не вышло… отдал управление Леше, выставил тот курс, вновь забрал управление и стал ждать, когда отшкалится стрелка, чтобы среагировать, энергично вписаться в курс и снова включить автомат.
Столько суеты… эх, молодость.
На высоте 600 метров все стрелки сошлись в кучу, автоматика уверенно вела нас по курсу и глиссаде, все успокоилось. И только дождь бил и бил в лобовое стекло. Мы вывалились из облаков, и желанная полоса открылась, как удар в лицо, причем, вроде как сбоку – из-за приличного бокового ветра. Дворники молотили, как два пулемета; я отключил автопилот и в борьбе за осевую линию сумел победить ветер: касание произошло точно по оси и точно на посадочные знаки.
Ну, спина мокрая. Рейс отдыха…
Вот такое у меня сейчас внимание, подумал я. Конец августа… Правда, никто не заставлял меня садиться именно с прямой, и я мог спокойно выйти на привод, выписать «коробочку», зайти издалека и сесть… и полторы тонны керосина в трубу…
Сейчас я думаю о другом. Да, приходилось иной раз действовать «на острие», и довольно часто. Но не будь этого желания: сделать не просто, а мастерски, в одно касание – вряд ли получился бы из меня мастер. Так, ординар бы вышел. Иные так и до конца летают: подкрался подальше… по накатанным рельсам… лишний кружок… как бы чего не вышло…
Душа не лежит.
А выводы я делал все время. Вот, именно в таких или подобных обстоятельствах, когда азарт, дефицит времени, спешка напрягают нервы, стоит только проявиться еще какому-нибудь отказу матчасти… мозг захлебнется в потоке информации, дрогнет рука – и происшествие. А при разборе этого происшествия – напрочь забудется, какой черт толкал меня в спину. Так надо ничего не забывать!
И я стал вести летные дневники. Тридцать три общих тетради за двадцать лет. Эти картинки – все оттуда. Над этими картинками из реальной летной жизни я размышлял, казнился, ночей не спал – и делал выводы. Может, в немалой степени благодаря этому неустанному труду над собой, Господь меня заметил – и миловал…
А теперь я на земле пытаюсь хоть как-то передать опыт. Да, авиация уже не та, да, летают по другим принципам: в авиацию валом повалил летчик-потребитель. Он уже так не нуждается в тонком анализе поведения машины – многое за него делает автоматика… Посади Шумахера за руль «Тойоты» с автоматической коробкой передач – ему станет скучно. Он же привык тончайше чувствовать всю взаимосвязь работы коробки, сцепления, газа руля и тормозов… и задачи решать на ходу.
Но прогресс не остановить. За штурвалом «Боинга» или «Эрбаса»… ну, Ту-214… решаются другие, более сложные, более высокого порядка задачи, а сам полет… газ-тормоз – как на той «Тойоте», а рука, фигурально выражаясь, занята мобильником, по которому, может быть, в эту секунду решается судьба миллионного контракта.
Я понимаю… Но мне миллионными контрактами не ворочать; я тоскую по звону вант и шкотов моего парусника. Это было мое время! А есть вещи в авиации, которые постоянны всегда, основополагающие принципы. Например, главнейший: самолеты должны падать. Ну таков закон всемирного тяготения. И задача пилота – хоть на «Ньюпоре», хоть на «Эрбасе» – не дать земле притянуть и ударить об себя машину. Всегда помнить о главном: лучше потерять жену, чем скорость на развороте! И вот этот опыт я пытаюсь втолковать, с картинками.
Правильно сказал академик Пономаренко: помимо романтичности, мужественности и прочих громких определений, летная работа прежде всего – опасная. А наш брат-летчик, в упоении обладанием, иногда, самую малость, где-то, чуть-чуть об этом забывает. И уже увидев в последний раз несущуюся в лицо матушку-землю, едва успевает горестно крикнуть:
– Эх, все, пиз…! – И тишина из магнитофона…
Когда мы мостились на полосу, диспетчер объявил, что Емельяново открылось, и шедший следом за нами Ил-76, у которого топлива немерено, развернулся и ушел на Красноярск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
 https://sdvk.ru/Sanfayans/Rakovini/ 

 испания керамогранит