теперь Колоредо придется признать Вольфганга равным Брунетти.
Среди публики Леопольд увидел многих друзей и покровителей: семьи Лютцов и Лодрон, фон Робиниг, фон Мельк, Баризани, а также Шахтнера и Буллингера, но он решил не отвлекаться и отдать все внимание музыке.
По желанию архиепископа концерт начался с трио. Колоредо стоял впереди, делая вид, что играет партию первой скрипки, не желая никому уступать первенства, да и никто не смел играть, повернувшись к архиепископу спиной.
Высокий темноволосый обаятельный Антонио Брунетти, один из немногих музыкантов, не уступавших ростом Колоредо, стоял позади архиепископа, но достаточно близко, чтобы прикрыть его ошибки и повести трио, если в этом возникнет необходимость. Брунетти аранжировал небольшую фантазию Нардини так, чтобы она оказалась по силам архиепископу, на долю Вольфганга оставался аккомпанемент, Вольфганг сожалел, что архиепископ изъявил желание играть на скрипке. Колоредо касался струн не пальцами, а ногтями, не водил смычком, а царапал, брал темп, какой ему заблагорассудится, и вообще играл из рук вон плохо. После трио – Брунетти закончил его в одиночестве, без Колоредо, который потерялся где-то в пути, – Брунетти громко зааплодировал и крикнул: «Браво!» Если архиепископ и впрямь заботится о спасении своей души, подумал Вольфганг, ему не следует больше брать в руки скрипку.
Однако он постарался отнестись без предубеждения к исполнению Брунетти его четвертого скрипичного концерта. Первый концертмейстер, бывший солистом зальцбургского оркестра еще до рождения Вольфганга, мог при желании играть прекрасно. Но слишком часто играл небрежно; тем не менее манера исполнения Брунетти, несколько старомодная, напоминавшая Тартини, была весьма приятной, а топ его скрипки звучен и глубок. Начал Брунетти неплохо. Allegro шло задушевно и очень лирично, но в Andante cantabi1е он проявил излишнюю эмоциональность: закатывал глаза, раскачивался, будто раздираемый страстью, и играл медленно и с надрывом, а в Rondо смазывал ноты и слишком спешил.
Леопольд забыл обо всем, слушая музыку. Он заметил все ошибки Брунетти, но исполнение итальянца показалось ему выразительным. Леопольда привели в восхищение чистота мелодии и певучесть ре-мажорного концерта. Музыка была удивительно красива, нежна, грациозна и поражала своей зрелостью.
Наконец Вольфганг сыграл свой пятый концерт – концерт ля мажор, и Леопольд понял, как далеко ушел его сын. Лучшей музыки Вольфганг еще не сочинял. Концерт отличался необыкновенной приподнятостью чувств и тончайшими нюансами, несвойственными прежде Вольфгангу. С его стороны было глупо беспокоиться за исполнение. Каждая нотка прозвучала отчетливо, каждый пассаж был безупречен.
Никто не заметил трудностей концерта в исполнении Вольфганга – лучшая похвала исполнителю, подумал Леопольд, тогда как Брунетти лишь подчеркивал их, и все же итальянцу аплодировали куда больше, чем Вольфгангу.
А тут еще Колоредо подозвал к себе Брунетти и Вольфганга и приказал первому концертмейстеру повторить вторую часть ля-мажорного концерта – он остался недоволен игрой Вольфганга. В огромном зале стояла полная тишина, пока Брунетти играл Adagio.
Леопольд негодовал в душе, но вот Брунетти кончил играть, и заговорил Колоредо; с невозмутимым лицом Леопольд подошел и встал рядом с сыном, которому было приказано ждать, будто нерадивому ученику.
– Синьор Брунетти, что вы думаете об Adagio? – спросил Колоредо.
– Вы хотите знать мое искреннее и непредубежденное мнение, ваша светлость? – спросил Брунетти, и Леопольд подумал: вот сейчас-то он и солжет.
– Разумеется, синьор Брунетти. Ведь вы наш лучший скрипач.
– Ваша светлость, я играл на скрипке, когда этот юноша еще и на свет не родился.
– Не считаете ли вы темп Adagio слишком медленным?
– Оно слишком надуманное, ваша светлость. Его следует переписать.
– Это не составит труда, ваша светлость, – невозмутимо сказал Леопольд, хотя все в нем клокотало. – Вольфганг будет счастлив написать новую часть.
– Прекрасно. Пусть он сделает ее полегче и покороче.
– Только, ваша светлость, не хотелось бы испортить концерт, – добавил Леопольд.
Колоредо повернулся к Вольфгангу:
– Вы тоже этого боитесь? Вольфганг ответил:
– Я подумаю, ваша светлость.
– Синьор Брунетти, а исполнение, по-вашему, каково? – спросил Колоредо.
Брунетти, уже много лет не живший в Италии, но с каждым лишним годом, проведенным вдали от родины, становившийся все более ярым патриотом, с пафосом воскликнул:
– Passabilimente для Зальцбурга! Для Италии – нет!
– Я считаю, Моцарт, что музыка эта чересчур трудна для вашего сына, – сказал Колоредо.
– Прошу прощения, ваша светлость, на мой взгляд, его исполнение было безупречным.
– Вы не понимаете итальянской манеры.
– Ваша светлость, мы три раза ездили в Италию. И Вольфганга горячо приветствовали повсюду.
– Итальянцы – великодушный народ, – заметил Брунетти, – но они не всегда говорят то, что думают.
– Вы совершенно правы, – подтвердил Вольфганг. Брунетти слегка смутился.
– Вы сказали, что мои концерты превосходны и в то же время, что в них нет ничего необычного.
– Не в этом дело, – нетерпеливо перебил Колоредо.
– А в чем же, ваша светлость? – вежливо спросил Вольфганг.
– Довольно оправданий! – Колоредо говорил с непривычным для него жаром. – Самые лучшие скрипачи и композиторы – это итальянцы. Нет ни одного немца, способного сочинить скрипичную музыку, подобную Вивальди и Тартини, или играть так же хорошо, как Нардини и Брунетти. Да что вы знаете о скрипке! Вам бы следовало поехать в Италию и поучиться там в консерватории.
– И нам можно, не откладывая, поехать в Италию? – тут же спросил Вольфганг.
– Ни в коем случае! Вы нужны здесь! – вспылил Колоредо.
Как только они оказались вдвоем, Вольфганг сказал Леопольду:
– Удивляться, что наш Великий Муфтий не понимает музыки, так же нелепо, как удивляться, что глухой не слышит.
40
Не успел Леопольд опомниться от восхищения исключительной плодовитостью Вольфганга, создавшего за девять месяцев пять скрипичных концертов, – это обстоятельство немало облегчило боль, причиненную нападками Колоредо, – как Вольфганга уже охватил новый творческий порыв, который поразил Леопольда ничуть не меньше.
Так Вольфганг ответил на пренебрежение Колоредо. Фортепьяно все больше привлекало его, он сочинил для себя клавирный концерт си-бемоль мажор и, довольный результатом, написал для графини Лодрон и двух ее дочерей концерт фа мажор для трех клавиров. Затем, дабы не обидеть графиню Лютцов, он сочинил и для нее концерт до мажор.
По просьбе Хаффнеров он написал серенаду к свадьбе их дочери Елизаветы. Простенькая камерная вещица разрослась в сложное симфоническое произведение в восьми частях, весьма разнообразных по стилю, прославляющих радости супружеской любви.
Зная, как страдает Наннерль от того, что она до сих пор не замужем, он написал к ее двадцатипятилетию Serenada Notturna («Ночную серенаду»). Сестра так обрадовалась подарку, так нежно расцеловала его, что он сочинил еще и дивертисмент, более живой и веселый.
Графиня Лодрон, позавидовавшая Хаффнерам, попросила Вольфганга написать дивертисмент к балу, который она собиралась дать, и он сочинил сразу два дивертисмента, искрящихся весельем, игривых и очаровательных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205
Среди публики Леопольд увидел многих друзей и покровителей: семьи Лютцов и Лодрон, фон Робиниг, фон Мельк, Баризани, а также Шахтнера и Буллингера, но он решил не отвлекаться и отдать все внимание музыке.
По желанию архиепископа концерт начался с трио. Колоредо стоял впереди, делая вид, что играет партию первой скрипки, не желая никому уступать первенства, да и никто не смел играть, повернувшись к архиепископу спиной.
Высокий темноволосый обаятельный Антонио Брунетти, один из немногих музыкантов, не уступавших ростом Колоредо, стоял позади архиепископа, но достаточно близко, чтобы прикрыть его ошибки и повести трио, если в этом возникнет необходимость. Брунетти аранжировал небольшую фантазию Нардини так, чтобы она оказалась по силам архиепископу, на долю Вольфганга оставался аккомпанемент, Вольфганг сожалел, что архиепископ изъявил желание играть на скрипке. Колоредо касался струн не пальцами, а ногтями, не водил смычком, а царапал, брал темп, какой ему заблагорассудится, и вообще играл из рук вон плохо. После трио – Брунетти закончил его в одиночестве, без Колоредо, который потерялся где-то в пути, – Брунетти громко зааплодировал и крикнул: «Браво!» Если архиепископ и впрямь заботится о спасении своей души, подумал Вольфганг, ему не следует больше брать в руки скрипку.
Однако он постарался отнестись без предубеждения к исполнению Брунетти его четвертого скрипичного концерта. Первый концертмейстер, бывший солистом зальцбургского оркестра еще до рождения Вольфганга, мог при желании играть прекрасно. Но слишком часто играл небрежно; тем не менее манера исполнения Брунетти, несколько старомодная, напоминавшая Тартини, была весьма приятной, а топ его скрипки звучен и глубок. Начал Брунетти неплохо. Allegro шло задушевно и очень лирично, но в Andante cantabi1е он проявил излишнюю эмоциональность: закатывал глаза, раскачивался, будто раздираемый страстью, и играл медленно и с надрывом, а в Rondо смазывал ноты и слишком спешил.
Леопольд забыл обо всем, слушая музыку. Он заметил все ошибки Брунетти, но исполнение итальянца показалось ему выразительным. Леопольда привели в восхищение чистота мелодии и певучесть ре-мажорного концерта. Музыка была удивительно красива, нежна, грациозна и поражала своей зрелостью.
Наконец Вольфганг сыграл свой пятый концерт – концерт ля мажор, и Леопольд понял, как далеко ушел его сын. Лучшей музыки Вольфганг еще не сочинял. Концерт отличался необыкновенной приподнятостью чувств и тончайшими нюансами, несвойственными прежде Вольфгангу. С его стороны было глупо беспокоиться за исполнение. Каждая нотка прозвучала отчетливо, каждый пассаж был безупречен.
Никто не заметил трудностей концерта в исполнении Вольфганга – лучшая похвала исполнителю, подумал Леопольд, тогда как Брунетти лишь подчеркивал их, и все же итальянцу аплодировали куда больше, чем Вольфгангу.
А тут еще Колоредо подозвал к себе Брунетти и Вольфганга и приказал первому концертмейстеру повторить вторую часть ля-мажорного концерта – он остался недоволен игрой Вольфганга. В огромном зале стояла полная тишина, пока Брунетти играл Adagio.
Леопольд негодовал в душе, но вот Брунетти кончил играть, и заговорил Колоредо; с невозмутимым лицом Леопольд подошел и встал рядом с сыном, которому было приказано ждать, будто нерадивому ученику.
– Синьор Брунетти, что вы думаете об Adagio? – спросил Колоредо.
– Вы хотите знать мое искреннее и непредубежденное мнение, ваша светлость? – спросил Брунетти, и Леопольд подумал: вот сейчас-то он и солжет.
– Разумеется, синьор Брунетти. Ведь вы наш лучший скрипач.
– Ваша светлость, я играл на скрипке, когда этот юноша еще и на свет не родился.
– Не считаете ли вы темп Adagio слишком медленным?
– Оно слишком надуманное, ваша светлость. Его следует переписать.
– Это не составит труда, ваша светлость, – невозмутимо сказал Леопольд, хотя все в нем клокотало. – Вольфганг будет счастлив написать новую часть.
– Прекрасно. Пусть он сделает ее полегче и покороче.
– Только, ваша светлость, не хотелось бы испортить концерт, – добавил Леопольд.
Колоредо повернулся к Вольфгангу:
– Вы тоже этого боитесь? Вольфганг ответил:
– Я подумаю, ваша светлость.
– Синьор Брунетти, а исполнение, по-вашему, каково? – спросил Колоредо.
Брунетти, уже много лет не живший в Италии, но с каждым лишним годом, проведенным вдали от родины, становившийся все более ярым патриотом, с пафосом воскликнул:
– Passabilimente для Зальцбурга! Для Италии – нет!
– Я считаю, Моцарт, что музыка эта чересчур трудна для вашего сына, – сказал Колоредо.
– Прошу прощения, ваша светлость, на мой взгляд, его исполнение было безупречным.
– Вы не понимаете итальянской манеры.
– Ваша светлость, мы три раза ездили в Италию. И Вольфганга горячо приветствовали повсюду.
– Итальянцы – великодушный народ, – заметил Брунетти, – но они не всегда говорят то, что думают.
– Вы совершенно правы, – подтвердил Вольфганг. Брунетти слегка смутился.
– Вы сказали, что мои концерты превосходны и в то же время, что в них нет ничего необычного.
– Не в этом дело, – нетерпеливо перебил Колоредо.
– А в чем же, ваша светлость? – вежливо спросил Вольфганг.
– Довольно оправданий! – Колоредо говорил с непривычным для него жаром. – Самые лучшие скрипачи и композиторы – это итальянцы. Нет ни одного немца, способного сочинить скрипичную музыку, подобную Вивальди и Тартини, или играть так же хорошо, как Нардини и Брунетти. Да что вы знаете о скрипке! Вам бы следовало поехать в Италию и поучиться там в консерватории.
– И нам можно, не откладывая, поехать в Италию? – тут же спросил Вольфганг.
– Ни в коем случае! Вы нужны здесь! – вспылил Колоредо.
Как только они оказались вдвоем, Вольфганг сказал Леопольду:
– Удивляться, что наш Великий Муфтий не понимает музыки, так же нелепо, как удивляться, что глухой не слышит.
40
Не успел Леопольд опомниться от восхищения исключительной плодовитостью Вольфганга, создавшего за девять месяцев пять скрипичных концертов, – это обстоятельство немало облегчило боль, причиненную нападками Колоредо, – как Вольфганга уже охватил новый творческий порыв, который поразил Леопольда ничуть не меньше.
Так Вольфганг ответил на пренебрежение Колоредо. Фортепьяно все больше привлекало его, он сочинил для себя клавирный концерт си-бемоль мажор и, довольный результатом, написал для графини Лодрон и двух ее дочерей концерт фа мажор для трех клавиров. Затем, дабы не обидеть графиню Лютцов, он сочинил и для нее концерт до мажор.
По просьбе Хаффнеров он написал серенаду к свадьбе их дочери Елизаветы. Простенькая камерная вещица разрослась в сложное симфоническое произведение в восьми частях, весьма разнообразных по стилю, прославляющих радости супружеской любви.
Зная, как страдает Наннерль от того, что она до сих пор не замужем, он написал к ее двадцатипятилетию Serenada Notturna («Ночную серенаду»). Сестра так обрадовалась подарку, так нежно расцеловала его, что он сочинил еще и дивертисмент, более живой и веселый.
Графиня Лодрон, позавидовавшая Хаффнерам, попросила Вольфганга написать дивертисмент к балу, который она собиралась дать, и он сочинил сразу два дивертисмента, искрящихся весельем, игривых и очаровательных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205