Предприятия ракетного комплекса, чтобы ввести империалистов в заблуждение, были замаскированы под «народно-хозяйственные» – молокозавод, кирпичный завод, льнокомбинат… Несли плакаты с соответствующими призывами, а так как все друг друга знали, угорали со смеху. При прохождении, «военторг» напивался в дымину, некоторых тащили под руки. В ожидании очереди все пили. Военторг ещё нагло закусывал дефицитными колбасами, вызывая всеобщую ненависть и презрение трудящихся. Народ пил за очередную годовщину советской власти, поэтому замполиты их не трогали, боялись нарваться на грубость. Поэтому, бывшие на параде, первым делом спешили присоединиться к семьям и пройти ещё раз. Никакой принудиловки не было, каждый хотел повстречаться со знакомыми и «весело провести время». Самое смешное, что на трибунах стояли такие же сизоносые. Только от них шёл лёгкий коньячный дух. То же самое наблюдалось и на выборах. Тогда власть относилась к ним серьёзно. Как-то в нашем доме потекла труба. Бабы залупились:
– Не пойдём на выборы!
Сразу починили. Как-то командир полка поехал с водителем на рыбалку. При подсчёте голосов обнаружили, что одного солдата не хватает. Хватились – командира по заднице мешалкой. Правда, организовано всё было дубово. Утром вместо подъёма включалась музыка. В день выборов агитация запрещалась. Этой формальности строго придерживались. Никто не заставлял идти на выборы. Накануне всех «губарей» выпускали с гауптвахты. Вёл их в баню не кто иной, как начальник гауптвахты Жора Жанабаев. Вёл, как отец родной, даже без автоматчика, даже курил с ними! Солдат распирало от гордости и осознания своей человеческой значимости. Утром могли нагло, не заправив постель, пройти мимо старшины, не замечая того. Некоторые оборзевшие нагло не отдавали честь даже патрулю. Начальники должны были терпеть, скрепя зубами. Задержать нельзя было ни одного солдата, день считался торжеством советской демократии. И рядовые демократы торжествовали. Выборы начинались в шесть утра с огромаднейшей давки перед клубом. Упорно циркулировал слух, что фотографию первого проголосовавшего напечатают в газете и счастливчику даже дадут отпуск. Хотя таких обычно фотографировали накануне вечером. Газета-то выходила утром.
Никому не приходило в голову кого-то вычёркивать. Своих начальников, выбиравшихся в органы местной власти все знали в лицо. Они решали конкретные вопросы. Когда генерал Галкин, замначальника полигона пришёл на встречу с избирателями, ему устроили овацию минут на пятнадцать. Все знали, что район, от которого его выдвигали будет жить без особых социально-бытовых проблем.
Город был привязан к двум вещам: реке Сыр-Дарья, которая значительно обмелела за последние десятилетия, и советской хозяйственной системе, которая могла зарывать деньги в песок. Сейчас только седьмой микрорайон и аэропорт «Крайний» являются базами России. Эта тридцатилетняя аренда спасла город от окончательного разрушения. С наступлением независимости в некоторых домах казахи зимой жгли костры. Теперь они стоят, как в Сталинграде. В городе и тогда все чувствовали себя временщиками. Казахи откручивали даже колёса от детских колясок. Теперь в Ленинске осталось пять тысяч жителей, поэтому особо воровать не получается. Пришлось вернуться к первоначальному состоянию навязчивого нищенства.
Банки казахи не собирали, не видя в них товарной ценности. Открыл эту жилу один грек.
В городе процентов 20 брошенных баб жило с «прапоров». Потом начали гнать самогон. К нам в комитет прибыла даже делегация «жён космодрома». Однажды и я отправился сосватать майора Цацурина – его семейная жизнь в очередной раз дала трещину:
– Я дома не ем, чтобы жена не отравила.
Пошли с ним на смотрины. Входит баба, суёт ему ребёнка месяцев шести на руки. Я ему:
– Это твой?
– Нет.
– Так, что же ты?
– Мы же не жениться, а на смотрины.
Хотя и сам майор имел стойкую репутацию, когда я заикнулся о его предложении одной из «жён» космодрома, та только отмахнулась:
– Тоже мне, Цацурин. Нашёл кого сватать.
Жена Чиркова «ездила продавать шмотки». За городом она выбрасывала товар и жила с любовником 2-3 дня, он ей деньги давал. Когда его доставали, он огрызался:
– Зато не с казахом же живёт, а с мясником. У меня в семье нет проблем с питанием.
Как-то мы с ним пришли к «Дену». Дверь перевёрнута, Чирков нагнулся чтобы прочитать, не может сообразить 6 или 9. Однако вошли. Лежат две бабы. Похожая на калмычку Ольга курит, спрятаться с сигаретой под одеяло не может.
«Ден» рассказал, что нашёл этих двух бесхозных ночью, когда пошёл купаться, им негде было переночевать? А так как устраиваться на полу никто не хотел, решили спать втроём.
– Ты их трахнул?
– А на кой они мне?
Но бабы были голые и он – тоже. Жара. На одной из них он потом женился (просто она из квартиры не ушла).
– Каждый год женюсь и всё неудачно.
И всех жён устраивал на площадке. Половина столовой таких было, пока не нарвался на сестру лейтенанта Гаврика. Великовозрастная девица сразу же родила ему двойню, через год ещё одного. За два года «Ден» превратился из человека в многодетного отца.
«Боб» Федорец в свободное от службы время любил жениться, с гордостью показывал удостоверение личности офицера, испещрённое печатями ЗАГСов. Объяснял:
– После второго брака это становится приятным делом.
На разводе начфин пытается выяснить:
– Федорец, ты скольким алименты платишь?
«Боб» багровеет:
– Двум… одной, нет, трём… наверное.
– Хуй ты угадал. Четвёртая прислала исполнительный лист.
Все:
– Га-га-га!
«Боб» (начинает подсчитывать):
– Сколько же я теперь буду получать?
Начфин:
– Успокойся, больше, чем тридцать три процента не высчитают.
«Боб» остаётся счастливым тем, что его многочисленным жёнам мало что достанется. Начальник политотдела на полном серьёзе допытывался:
– Вы когда остановитесь? Вы что не можете выбрать себе женщину?
– Не могу, всё такие стервы попадаются.
Начальник политотдела сам жил с очередной «стервой», поэтому ему сочувствовал. Наконец «Боб» нарвался на одну даму из Днепропетровской экспедиции и стал примерным семьянином. Она его быстро уволила из ВС СССР и отвезла на историческую родину, где он и поныне батрачит на приусадебном участке.
«Руслан и Людмила»
В центре города, возле парка, стояла загаженная будка керосиновой лавки с проржавевшей вывеской «ГУТ МО» – памятник прошедших времён.
При сравнительном товарном изобилии, в Ленинске, как и везде, распределение происходило по блату. Грели руки на дефицитных тогда товарах: коврах, хрустале, машинах. При Андропове начальник политотдела генерал Паршиков едва не угодил в тюрьму из-за торговли коврами. Товары приходили из Москвы и транзитом отправлялись в Ташкент и Алма-Ату. Судя по размаху поставок ковров в Ташкент, узбекские ковры скорее всего были мифом. Паршикова спасла смерть, со страху помре. Генерала Сергунина, начальника полигона, выгнали из армии за торговлю автомобилями – самый крупный бизнес на полигоне.
Дальше распределение шло по площадкам под чутким руководством начальников управлений, начальников политотделов и командиров частей. На этом этапе распределяли уже не масштабно, а по индивидуальному плану – кто сколько урвёт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79