1 Прозвище Венеры как богини продажных женщин.
Она явно была начинающей, так как сразу на свет не вышла.
Пришлось позвать ее:
— Эй! Да покажись хоть!
Усталой, вялой походкой девчонки, простоявшей на панели часов десять кряду, она вышла из темноты на свет луны.
Я тотчас узнал ее!
— Это была Юленька?! — в изумлении прервал я рассказ доктора, хотя после его намеков ясно было, что никто иной на сцене появиться не мог.
— Именно она,— подтвердил доктор Слаба,— вы и сами догадались бы, но меня этот сюрприз просто сразил.
И хотя сначала меня охватила досада: как это я, профессионал, изучавший психологию сестер ордена Венеры, позволил себе так обмануться, сбить себя с толку благословлением матери-мегеры, и не понял тогда, в полдень, на что она свою Юленьку толкает? Меня бросило в жар.
Не оттого, что я узнал в девице Юленьку, встреченную у балюстрады Музея, но прежде всего потому, что в мгновение ока понял, кто она, эта Юленька, хотя до сего дня ни разу в жизни не видел ее. Я мог сейчас же назвать ее по фамилии и чуть было не сделал этого, но вовремя опомнился. Она, конечно же, опрометью кинулась бы прочь.
Я избрал проверенную тактику ученого, желающего не испугать, но вызвать искреннее доверие исследуемого объекта, тем более необходимую, если намереваешься спасти его, выяснив, впрочем, возможно ли еще спасение.
Надобно заметить, что Юленька пока не проронила ни слова, а у опытных девиц на каждый случай припасена расхожая фраза.
Я грубо взял ее за подбородок и повернул лицом к свету.
Она дрожала всем телом, я чувствовал, как подрагивает под моими пальцами ее подбородок — признак либо добрый, либо, напротив, совсем худой...
Она вытаращила от испуга глаза, а рукой в новенькой, с иголочки, перчатке, настолько не по размеру, что кончики пальцев удлинялись пустыми кожаными ноготками, попыталась схватить меня за руку, но промахнулась.
Все это довольно важные детали психологического эксперимента.
Она явно была начинающей; вопрос состоял лишь в том, выражает ли ее поведение принципиальное сопротивление, ломаемое затем жестокой необходимостью, или простой испуг. Но вот на лице ее появилась улыбка или, вернее, подобие улыбки, которое и выдало ее с головой.
Ее небольшие, но искрящиеся черные глаза вспыхнули и тотчас спрятались за полусомкнутыми веками и, обрамленные густыми ресницами, превратились в двух мелких, симметричных, живых... головастиков! Сравнение, признаюсь, не слишком поэтичное, но, заверяю вас, самое подходящее. На ее личике заиграло не менее пяти очень хорошо знакомых мне ямочек: по две на щеках, пятая на подбородке; их число и расположение в точности соответствовало оригиналу — да, это была неотразимо потешная и вместе с тем прекрасная улыбка ее отца!
И смуглая кожа — тоже его.
— Одна, две, три, четыре, пять,— считал я, нежно касаясь каждой ямочки поочередно.
На Юленькином лице заиграло неудержимое, при иных обстоятельствах, возможно, очаровательное озорство. Пять раз кряду она в шутку пыталась схватить губами мой палец, проявляя настоящее, уже не боязливое, но соблазняющее кокетство.
У меня не оставалось сомнений в том, что ее следует отнести к категории женщин, самой природой предназначенных для падения.
Более всего меня интересовало, пошла ли она по их пути, или у нее все еще впереди.
Это я узнаю очень скоро.
И как заправский повеса — простите мне это слово — я взял ее под руку.
— Ну что ж, пошли!
— Здесь так пахнет — голова кружится!..— срывающимся голоском произнесла Юленька свою первую фразу.
Ей и в самом деле было дурно, я чувствовал, как она дрожит и еле передвигает ноги.
Она явно находилась на грани изнурения.
Жесткая необходимость прозвучала в ее словах еще раз.
— У вас дома найдется что-нибудь поесть? — пискнул этот птенец.
— Наверняка что-нибудь да найдется, милочка! — отозвался я.
Она прижала к себе мою руку и поволокла меня вперед.
Когда же, сделав шагов десять, я остановился, она удивилась.
— Мы пришли,— сухо бросил я.
— Куда? — с непередаваемым оттенком в голосе спросила она.
Юленька просто не заметила калитки в темной садовой ограде, которую я отворил в мгновение ока. В темень сада ворвался лунный свет, явив взору царство роскоши, прежде всего купу великолепных магнолий, неожиданно дружно расцветших не в жаркий полдень, а, вероятно, только к ночи,— это были нежно-белые «юланки». Нет прекраснее зрелища, чем вид магнолий при свете луны.
А молоденькие черешенки, словно в белом дыму сбегающие вниз с пригорка, а лужайки майских цветов с их буйством красок! Я отнюдь не мечтатель, но каждый раз, открывая ясной ночью калитку своего сказочного сада, затопленного волшебным лунным светом, я представлял себе, что вот-вот увижу тут хоровод фей из «Сна в летнюю ночь», а если потороплюсь, то наверняка примечу и ножку последней вилы, исчезающей в кустах; сад же в своей призрачной красоте глядит на пришельца как ни в чем не бывало, и лишь из дальнего уголка доносится тихий смех...
Сегодня я привел сюда весьма сомнительную фею; чарующий вид сада так поразил ее, что она не осмеливалась войти.
Я слегка подтолкнул ее вперед и тотчас повернул в замке ключ — теперь ей от меня не убежать!
Как можно более непринужденно я сказал:
— Вот мы и пришли, барышня Юлия Занятая] Слова эти были для нее словно нож острый, разве
что кровь не пролилась. Она бросилась назад к калитке, да так и осталась стоять возле нее как пригвожденная. Черты ее лица перекосились от ужаса.
Судорожно глотнув, Юленька, набравшись смелости, заговорила:
— Умоляю вас, ради бога, отпустите меня сейчас же! — И сунула, глупенькая, палец в замочную скважину, будто он мог заменить ключ.
— Не пущу, потому что я знал вашего отца, Юленька!
— Что это у вас за шутки, да вы наверняка обознались, меня иначе зовут, а это имя я отродясь не слышала!
Все вы одинаковые, подумал я.
— Нет, милая барышня, зовут вас Юлия Занятая, это имя вы получили по отцу, а я знавал доктора Юлиуса Занятого!
— Вот и нет, зовут меня Тонча, а до фамилии моей вам дела нет. И вообще, за кого вы меня принимаете, я совсем не такая, как вы думаете!
Да, все они совершенно одинаковые!
— Знаете что, Юленька,— настаивал я,— выслушайте меня внимательно. Если вы не та, за кого я вас с полным правом принял, то есть еще не успели таковой стать, считайте, что вам повезло и вы, может быть, вовремя попали в мои руки. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы спасти вас! Я обязан сделать это в память о вашем отце, который был когда-то моим ближайшим другом...
Минута ее строптивого молчания полностью соответствовала тому типу поведения, о котором она и понятия не имела.
— ...о докторе медицины Юлиусе Занятом,— выдержав паузу, закончил я, акцентируя каждый слог.
— Если вы не отпустите меня, я закричу!
— А вот этого вы не сделаете, Юленька,— возразил я,— ведь в лучшем случае вы привлечете внимание полицейского патруля и не сможете объяснить ему, что попали в мой сад не иначе как по доброй воле или по желанию, если вам так больше нравится, и вдобавок непременно подтвердится документами то, от чего вы тщетно отрекаетесь, а именно — что вы дочь покойного доктора медицины Юлиуса Занятого.
Она все еще смотрела на меня точно на убийцу и, словно дикая кошка, попавшая в капкан, не отходила от калитки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54