– с напускным равнодушием спросил Цезарь.
– Молится и кается... должно быть, за чужие грехи, – ответил Мигуэлото с кривой усмешкой. – Вероятно, в честь ваших побед и вашего счастливого возвращения, его святейшество провозгласил свою дочь герцогиней Непийской. Поэтому она очень часто бывает в Непи, где имеется сильная крепость.
– Не шути со мной, Мигуэлото! – сказал Цезарь таким суровым тоном, что насмешливое настроение его спутника исчезло в одно мгновение, но затем, как будто забыв об этом, он прибавил: – однако, действительно, этот неожиданный успех французов меняет все мои планы! Кто мог бы предположить такую внезапную перемену счастья!
– Ваши враги, благородный господин, теперь повсюду поднимут голову, – озабоченно проговорил Мигуэлото.
– А все-таки из этого обстоятельства может получиться некоторая выгода, – возразил Цезарь. – Я не могу больше рассчитывать на французов, а папа разрешит мне для себя самого собрать итальянское войско, что, несомненно, посоветует ему и Никколо.
Мигуэлото с легкой гримасой покачал головой.
– Он скорее заключит мир с Колонна, чем даст вам в руки такую силу.
– Не говорил ли я, что даже эта неудача с Орсини предназначена судьбой к моему же благу! – воскликнул Цезарь. На всякий случай мне необходим мир с его партией, чтобы не допустить Колонна, и потому я радуюсь его спасению. Но вернемся к нашим новостям. Что поделывает кардинал Борджиа, мой двоюродный братец? Ему что-то нездоровилось, когда он уезжал от меня из Фаэнцы.
– Ах, ваша светлость, он скончался по дороге в Рим от какой-то внезапной болезни, словно это была чума. Прошло уже три дня со дня его смерти, – с лицемерным выражением грусти произнес Мигуэлото.
– Он не был другом мне, и я только сожалею, что он умер, именно возвращаясь из моего лагеря. Будут говорить, что я отравил его, тогда как он слишком много ел дынь. Но у тебя найдутся лучшие вести о моем дорогом друге, монсиньоре Анвелли, архиепископе Козенцы, секретаре святого престола и вицелегате в Витербо?
– В день моего отъезда из Рима его нашли в постели мертвым, после хорошего ужина накануне! – расхохотался Мигуэлото.
– Бедняга, это произошло так внезапно! Но ведь такие святые люди постоянно готовы к своему последнему часу, – улыбаясь ответил Цезарь. – А какую же часть его наследства назначил мне отец?
– Как я слышал, оно все предназначено на торжество вашего приема и на празднества святой недели. Но меня удивляет, что ваша светлость ни разу не спросили о своей царственной супруге.
– Так она еще жива, и в Риме? – равнодушно спросил Цезарь.
– Я не слыхал, государь, чтобы она умерла! – испуганно ответил Мигуэлото.
– Ну, тогда она бесспорно, жива. Скажи, а донна Фиамма, должно быть, очень раздражена моим браком, – продолжал Цезарь.
– Ваша светлость должны были видеть ее, когда я полгода тому назад передавал ей ваше письмо из Франции с известием о вашей свадьбе, – проговорил Мигуэлото с легким ужасом, который у человека его натуры имел особое значение.
– Она, поди, металась, кричала, и безумствовала, как всякая брошенная девушка? – с презрительной усмешкой воскликнул Цезарь.
– В продолжение нескольких минут, синьор, она не проронила ни звука, а уставилась на меня неподвижным взором. Ее лицо побледнело, как мрамор, и искривилось так, словно Медуза на Капитолии! – ответил Мигуэлото. – Затем у нее вырвался такой вздох, будто разорвалось сердце, и, тем не менее, у нее скатилась только одна слеза, большая и тяжелая, как капля расплавленного свинца. Она сейчас же презрительно вытерла ее и дала мне драгоценный перстень – за хорошую новость, как она сказала. Потом она расхохоталась, сказала, что день для свадьбы выбран удачно, и без чувств упала на пол!
– Я поквитался с ней за султана Зема, – поспешно проговорил Цезарь.
– Нет, ваша светлость. Если вы хотите знать мое мнение, то вы приревновали ее без всякого повода, – боязливо заметил Мигуэлото.
– Может быть! Может быть, я думаю также, как и ты, но ты не знаешь, как приятно иметь наготове ответы беснующейся женщине!.. И ты увидишь, как легко уверить эти глупые души, когда они любят, если только дать себе труд произнести несколько ласковых слов и лицемерных обещаний. Сначала женщина будет плакать и безумствовать, но затем она успокоится, как море после бури, когда проглянет солнце. Ведь любовь в сердце женщины даже в то время, когда она раздражена, – солнце, лишь омраченное тучами. Стремительность ее собственной бури проложит путь золотому лучу, и после пережитых волнений все будет еще спокойнее и лучше. Посмотри, какой дивный ландшафт внизу!
Действительно, путешественники поднялись на возвышение среди гор, образующих долину Нара. Они видели отсюда тибрские равнины. Внизу долина была покрыта лесами, а посредине протекала знаменитая река, извиваясь, словно громадная золотая змея. У подножия горы, на которой находились путники, возвышались освещенные розовым светом колонны римских руин. По другую сторону реки простиралась бесконечная равнина, на которой паслись стада буйволов. Цепь синеватых гор закрывала вид с севера.
– Там Непи! – сказал Мигуэлото, останавливая лошадь и указывая налево, где на вершине крутой горы виднелись серебристые зубцы древнего собора.
– Какую же епитимью исполняет Лукреция в Непи? Может быть, она подражает паломничеству Изабеллы Висконти к святому Марку в Венеции, которое было настолько удачно, что при своем возвращении прекрасная дама должна была отравить своего супруга, чтобы защитить его уши от сплетников? – после краткого раздумья спросил Цезарь.
– Нет! Ведь за донной Лукрецией следит строгий доминиканец, – ответил Мигуэлото, – а это – такой человек, который может обуздать Венеру и готов обвинить Диану.
– Ах, доминиканец! Если бы я мог предположить, что Лукреция так высоко ставит Орсини, и для его спасения послала монаха, то никакая политика не удержала бы меня, чтобы пощадить его, – сказал Борджиа. – Мне необходимо пролить свет в этом деле. А пока... Но вот они въезжают на мост, мы должны решить, что нам делать.
Предоставим на время итальянского полководца и его наперсника своим размышлениям и присоединимся к конному отряду в долине. Отряд только что переправился через реку и Бембо в поэтическом экстазе процитировал и тут же перевел своим не понимающим латыни слушателям:
– Смотрите, вот возвышается снежок покрытый Соракте! – И указал рукой на гору, громадным валом вздымавшуюся на горизонте.
– Святой Орест! – повторили все, и мгновенно обнажились все головы перед воображаемым святым.
– Нет, нет, братия! – промолвил озадаченный Бембо. – Впрочем, все равно, судя по коротким теням деревьев, теперь должен быть полдень, час молитвы Пресвятой Богородице против турок, и мы помолимся вместе.
С этими словами он остановил своего мула, сложил руки и, возведя очи к горячему синему небу, зашептал молитвы Пресвятой Деве, прося у нее защиты не только от турок, но от всех врагов, дальних и ближних, к которым он про себя от всей души присоединял всю династию Борджиа.
– Итак, благословясь, дети, смелей вперед!.. Я твердо верю, что в лице нашем или моих спутников, благочестивых паломников, никакой обиды не будет нанесено святой церкви!
В это время приблизился Мигуэлото. Он уже избавился от своего седока и с большой дороги повернул отряд в сторону, в печальную вулканическую местность, где на больших расстояниях на высоких, как казалось, почти недоступных, вершинах, гнездились города и монастыри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148