Он едва смог выговорить страшные слова:
– Малыш умер!
Парламентарий, Феликс и Жан-Мари не верили своим ушам.
Когда друзья приблизились к несчастному боцману, он еле стоял, обхватив обеими руками ствол злополучного дерева. Силы оставили его. Но минуту спустя Беник уже карабкался наверх, добрался до наблюдательного пункта и вновь вскрикнул.
– Горе! Горе мне! Бедный мой малыш!
– Беник!.. Дорогой мой… – сказал Феликс, всхлипывая, почти рыдая. – Беник! Одно слово… Ради Бога! Скажите хоть что-нибудь. Что с ним? Жив ли он?
– Ответь, матрос! – Жан-Мари плакал, как ребенок. – Ведь они не убили его, правда?..
Боцман, казалось, не слышал их. Он не отрывал взгляда от Ивона, неподвижно сидевшего на ветке.
Теперь стало ясно: мальчика ранило не последним залпом. Беник припомнил странный вскрик племянника и то, что заметили все, но в пылу боя оставили без внимания: голос командира вдруг дрогнул.
Ивона сразила шальная пуля. Но мальчик собрал все свое мужество, все детские силы, чтобы скрыть ранение. Подобно бывалому моряку наш артиллерист не кланялся пулям, свистевшим над головой. Но силы иссякали, он успел лишь привязать себя к самой мощной ветке, чтобы не упасть. Там и застал его Беник.
Подумать только, юный герой, истекая кровью, продолжал командовать своим войском, корректировать огонь. А какие страдания пришлось ему испытать!
Мальчик был бледен, уже не хватало сил открыть глаза и лишь последним, невероятным, нечеловеческим усилием он продолжал держаться обеими руками за спасительную ветку.
Беник не помнил себя. Слезы ручьем текли по щекам, судорожные рыдания сотрясали все его тело, руки дрожали. Он ничего не видел, ничего не слышал. Только без конца окликал племянника по имени. Но не получал ответа.
В конце концов моряк опомнился, взял ребенка на руки и спустился с дерева, держась за ствол одними ногами. Кожа боцмана была изодрана в кровь, но он не чувствовал боли.
На земле Феликс и Жан-Мари подхватили Ивона.
– Посмотрите! Что они сделали с мальчиком!
Юнгу положили на землю, а Беник встал перед ним на колени, рыдая, кусая губы.
Феликса и Жана-Мари, любивших Ивона так, словно он был для каждого родным сыном, охватила смертная тоска.
Так стояли они над бездыханным мальчишкой, бледные, недвижимые, в слабой надежде уловить хоть вздох, хоть дрожь, хоть какое-нибудь движение в его теле.
– Надо же было, чтоб это случилось именно с ним! – кричал Беник и рвал на себе волосы. – Почему не я? Почему пуля не пронзила мое старое тело?!
– Наш бедный мальчик!.. Сынок!.. – плакал Жан-Мари. – Разве дети созданы для этого? Разве Бог дает им жизнь, чтобы их убивали?!
– Несчастный малыш! – вздыхал Феликс. – Он был такой добрый! Такой смелый!.. Нет, я не верю, что он умер!
– Правда? Месье Феликс… – Беник в надежде ухватился за эти слова. Однако действительность, похоже, была жестока к нему.
Феликс осторожно приподнял мальчика и прислонил к дереву. Разорвал окровавленную рубашку, и все увидели кровоточащую рану на плече.
– Воды!.. Скорее воды! – закричал Обертен.
В это время к ним подошел парламентарий, а следом и сержант Педро. Они протянули Синему человеку солдатскую фляжку.
– Бедняга! – прошептал Педро. Глаза его наполнились слезами. – Возьмите, месье.
Парижанин схватил фляжку, быстро открыл ее, разжал губы Ивона и влил ему в рот несколько капель жидкости.
– Такое ощущение, что он проглотил их, – нерешительно проговорил Жан-Мари.
– Тебе так показалось?.. – Беник боялся сглазить.
Бакалейщик влил еще пол-ложки. Жидкость вновь исчезла.
– Еще! Еще немного, месье Феликс! Смотрите, она проходит…
Появилась слабая надежда. Синий человек все лил и лил в рот мальчугану содержимое фляжки.
Внезапно бледность ребенка сменилась пурпуром. Кровь ударила в лицо. Глаза широко открылись, и грудь приподнялась. Раненого бил кашель.
– Жив!.. – подскочил боцман, будто его ударили по пяткам.
– Он кашляет! Крови нет… Значит, не шибко задело.
Ивон застонал, сделал глубокий вздох, увидел полные нежности и любви глаза Феликса, узнал его и, не замечая ни Беника, ни Жана-Мари, жалобно спросил:
– Что с дядей?.. А с Жаном-Мари?..
– Все в порядке, дружок! Все целы и невредимы. Ну и напугал ты нас!
– Почему? Что случилось? Я ничего не помню… Ах да! Бой… Орехи… Погодите, а как я спустился сверху?
Новый, еще более сильный приступ кашля прервал его на полуслове.
– Чем вы меня напоили, месье Феликс?
– Водой… По крайней мере, я так думаю… Сержант! В вашей фляге была вода?
– Простите, месье, но там была водка, и притом отличная водка.
– Водка! Какой ужас! Что я наделал! Ведь ему нужна вода.
– Извините меня, – Жан-Мари говорил тоном доктора, который понимает толк в лекарствах, – но добрый глоток водки никогда еще не вредил раненому, а уж тем более матросу. Для моряков это эликсирnote 216 жизни. Судите сами: наш командир только что лежал здесь бездыханный. А выпил – и тут же очнулся, открыл глаза.
– Это правда… меня ранило, – с трудом проговорил Ивон, – я помню…
– Почему же ты ничего не сказал нам! – Беник уже вновь готов был прочитать племяннику мораль.
– Боялся все испортить, отвлечь вас. Мне нужно было во что бы то ни стало оставаться на посту и умереть, если придется.
– Еще чего! Ладно! Мы тут все не слишком-то сильны в медицине, а рану все же необходимо осмотреть.
– Не беспокойтесь, мне не больно. Я даже могу встать. Смотрите!
Бедняга явно переоценил свои силы. Едва он приподнялся, как опять тяжело запрокинулся назад и побледнел как полотно.
– Это, пожалуй, серьезнее, чем мы думали.
– Делать нечего, месье Феликс, надо осмотреть.
Синий человек, – а все решили что у него самая легкая рука, – осторожно вытер кровь, струившуюся из ранки на плече, и увидел голубоватый шрам на нежной детской коже.
Больше всего опасались, не задета ли кость.
– Ивон, можешь ли ты пошевелить левой рукой?
– Думаю, да. Вот смотрите!
– Прекрасно, мой мальчик! Рука действует, значит, ничего страшного. Однако кровь все идет. Как бы он совсем не ослаб.
– Мне кажется, – вмешался Жан-Мари, – ребенку нужно наложить водочный компресс. Видите ли, месье Феликс, это и для внутреннего употребления годится, и снаружи идет.
– Лучшая водка, – подтвердил владелец фляги.
Тут из-за спин на Ивона радостно бросилась собака.
– Уаруку! Песик мой дорогой!
– Генипа! Где тебя черт носит?
– Я искал смолу сассафрасаnote 217 – самое сильное средство при ранениях. А огненную воду лучше пить.
– Молодец! Ты не слишком разговорчив, но дело свое знаешь!
– Завтра Знаток кураре даст Ивону укууба, лекарство индейцев, и он выздоровеет.
Тем временем Уаруку все облизывал Ивона, а тот трепал его по голове.
– Хватит, Уаруку! Оставь Ивона! Сторожи!
Генипа, который успел набрать полтыквы душистой смолы, разорвал рубашку Беника, сделал компресс, пропитав ткань смолой, и наложил на рану.
Сделав это, индеец добавил:
– Не разговаривай… Не шевелись… Спи!
Вся описанная выше сцена длилась недолго. Однако этого времени было достаточно, чтобы солдаты забеспокоились о судьбе посланного ими парламентария. И в ту самую минуту, когда вождь урити обрабатывал рану, Феликс, Беник и Жан-Мари вдруг вспомнили, что они на войне. Подняв головы, друзья увидели, что баррикада окружена вооруженными людьми. Однако мирная обстановка на поляне убедила их в том, что опасаться нечего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
– Малыш умер!
Парламентарий, Феликс и Жан-Мари не верили своим ушам.
Когда друзья приблизились к несчастному боцману, он еле стоял, обхватив обеими руками ствол злополучного дерева. Силы оставили его. Но минуту спустя Беник уже карабкался наверх, добрался до наблюдательного пункта и вновь вскрикнул.
– Горе! Горе мне! Бедный мой малыш!
– Беник!.. Дорогой мой… – сказал Феликс, всхлипывая, почти рыдая. – Беник! Одно слово… Ради Бога! Скажите хоть что-нибудь. Что с ним? Жив ли он?
– Ответь, матрос! – Жан-Мари плакал, как ребенок. – Ведь они не убили его, правда?..
Боцман, казалось, не слышал их. Он не отрывал взгляда от Ивона, неподвижно сидевшего на ветке.
Теперь стало ясно: мальчика ранило не последним залпом. Беник припомнил странный вскрик племянника и то, что заметили все, но в пылу боя оставили без внимания: голос командира вдруг дрогнул.
Ивона сразила шальная пуля. Но мальчик собрал все свое мужество, все детские силы, чтобы скрыть ранение. Подобно бывалому моряку наш артиллерист не кланялся пулям, свистевшим над головой. Но силы иссякали, он успел лишь привязать себя к самой мощной ветке, чтобы не упасть. Там и застал его Беник.
Подумать только, юный герой, истекая кровью, продолжал командовать своим войском, корректировать огонь. А какие страдания пришлось ему испытать!
Мальчик был бледен, уже не хватало сил открыть глаза и лишь последним, невероятным, нечеловеческим усилием он продолжал держаться обеими руками за спасительную ветку.
Беник не помнил себя. Слезы ручьем текли по щекам, судорожные рыдания сотрясали все его тело, руки дрожали. Он ничего не видел, ничего не слышал. Только без конца окликал племянника по имени. Но не получал ответа.
В конце концов моряк опомнился, взял ребенка на руки и спустился с дерева, держась за ствол одними ногами. Кожа боцмана была изодрана в кровь, но он не чувствовал боли.
На земле Феликс и Жан-Мари подхватили Ивона.
– Посмотрите! Что они сделали с мальчиком!
Юнгу положили на землю, а Беник встал перед ним на колени, рыдая, кусая губы.
Феликса и Жана-Мари, любивших Ивона так, словно он был для каждого родным сыном, охватила смертная тоска.
Так стояли они над бездыханным мальчишкой, бледные, недвижимые, в слабой надежде уловить хоть вздох, хоть дрожь, хоть какое-нибудь движение в его теле.
– Надо же было, чтоб это случилось именно с ним! – кричал Беник и рвал на себе волосы. – Почему не я? Почему пуля не пронзила мое старое тело?!
– Наш бедный мальчик!.. Сынок!.. – плакал Жан-Мари. – Разве дети созданы для этого? Разве Бог дает им жизнь, чтобы их убивали?!
– Несчастный малыш! – вздыхал Феликс. – Он был такой добрый! Такой смелый!.. Нет, я не верю, что он умер!
– Правда? Месье Феликс… – Беник в надежде ухватился за эти слова. Однако действительность, похоже, была жестока к нему.
Феликс осторожно приподнял мальчика и прислонил к дереву. Разорвал окровавленную рубашку, и все увидели кровоточащую рану на плече.
– Воды!.. Скорее воды! – закричал Обертен.
В это время к ним подошел парламентарий, а следом и сержант Педро. Они протянули Синему человеку солдатскую фляжку.
– Бедняга! – прошептал Педро. Глаза его наполнились слезами. – Возьмите, месье.
Парижанин схватил фляжку, быстро открыл ее, разжал губы Ивона и влил ему в рот несколько капель жидкости.
– Такое ощущение, что он проглотил их, – нерешительно проговорил Жан-Мари.
– Тебе так показалось?.. – Беник боялся сглазить.
Бакалейщик влил еще пол-ложки. Жидкость вновь исчезла.
– Еще! Еще немного, месье Феликс! Смотрите, она проходит…
Появилась слабая надежда. Синий человек все лил и лил в рот мальчугану содержимое фляжки.
Внезапно бледность ребенка сменилась пурпуром. Кровь ударила в лицо. Глаза широко открылись, и грудь приподнялась. Раненого бил кашель.
– Жив!.. – подскочил боцман, будто его ударили по пяткам.
– Он кашляет! Крови нет… Значит, не шибко задело.
Ивон застонал, сделал глубокий вздох, увидел полные нежности и любви глаза Феликса, узнал его и, не замечая ни Беника, ни Жана-Мари, жалобно спросил:
– Что с дядей?.. А с Жаном-Мари?..
– Все в порядке, дружок! Все целы и невредимы. Ну и напугал ты нас!
– Почему? Что случилось? Я ничего не помню… Ах да! Бой… Орехи… Погодите, а как я спустился сверху?
Новый, еще более сильный приступ кашля прервал его на полуслове.
– Чем вы меня напоили, месье Феликс?
– Водой… По крайней мере, я так думаю… Сержант! В вашей фляге была вода?
– Простите, месье, но там была водка, и притом отличная водка.
– Водка! Какой ужас! Что я наделал! Ведь ему нужна вода.
– Извините меня, – Жан-Мари говорил тоном доктора, который понимает толк в лекарствах, – но добрый глоток водки никогда еще не вредил раненому, а уж тем более матросу. Для моряков это эликсирnote 216 жизни. Судите сами: наш командир только что лежал здесь бездыханный. А выпил – и тут же очнулся, открыл глаза.
– Это правда… меня ранило, – с трудом проговорил Ивон, – я помню…
– Почему же ты ничего не сказал нам! – Беник уже вновь готов был прочитать племяннику мораль.
– Боялся все испортить, отвлечь вас. Мне нужно было во что бы то ни стало оставаться на посту и умереть, если придется.
– Еще чего! Ладно! Мы тут все не слишком-то сильны в медицине, а рану все же необходимо осмотреть.
– Не беспокойтесь, мне не больно. Я даже могу встать. Смотрите!
Бедняга явно переоценил свои силы. Едва он приподнялся, как опять тяжело запрокинулся назад и побледнел как полотно.
– Это, пожалуй, серьезнее, чем мы думали.
– Делать нечего, месье Феликс, надо осмотреть.
Синий человек, – а все решили что у него самая легкая рука, – осторожно вытер кровь, струившуюся из ранки на плече, и увидел голубоватый шрам на нежной детской коже.
Больше всего опасались, не задета ли кость.
– Ивон, можешь ли ты пошевелить левой рукой?
– Думаю, да. Вот смотрите!
– Прекрасно, мой мальчик! Рука действует, значит, ничего страшного. Однако кровь все идет. Как бы он совсем не ослаб.
– Мне кажется, – вмешался Жан-Мари, – ребенку нужно наложить водочный компресс. Видите ли, месье Феликс, это и для внутреннего употребления годится, и снаружи идет.
– Лучшая водка, – подтвердил владелец фляги.
Тут из-за спин на Ивона радостно бросилась собака.
– Уаруку! Песик мой дорогой!
– Генипа! Где тебя черт носит?
– Я искал смолу сассафрасаnote 217 – самое сильное средство при ранениях. А огненную воду лучше пить.
– Молодец! Ты не слишком разговорчив, но дело свое знаешь!
– Завтра Знаток кураре даст Ивону укууба, лекарство индейцев, и он выздоровеет.
Тем временем Уаруку все облизывал Ивона, а тот трепал его по голове.
– Хватит, Уаруку! Оставь Ивона! Сторожи!
Генипа, который успел набрать полтыквы душистой смолы, разорвал рубашку Беника, сделал компресс, пропитав ткань смолой, и наложил на рану.
Сделав это, индеец добавил:
– Не разговаривай… Не шевелись… Спи!
Вся описанная выше сцена длилась недолго. Однако этого времени было достаточно, чтобы солдаты забеспокоились о судьбе посланного ими парламентария. И в ту самую минуту, когда вождь урити обрабатывал рану, Феликс, Беник и Жан-Мари вдруг вспомнили, что они на войне. Подняв головы, друзья увидели, что баррикада окружена вооруженными людьми. Однако мирная обстановка на поляне убедила их в том, что опасаться нечего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112