По дороге, проходящей около летного поля, с раннего утра до позднего вечера шли люди, двигались покрытые пылью повозки с измученными детьми и стариками, с домашним имуществом. По обочинам дороги брели стада коров и гурты овец.
С какой болью в душе смотрели мы на этот нескончаемый поток. Выйти из посадок и поговорить с людьми просто не позволяла совесть. Ведь уходящие на восток люди так надеялись на нашу армию. А мы не смогли сдержать врага…
Среди беженцев иногда появлялись подразделения безоружных солдат, в пропитанном потом обмундировании, запыленные, уставшие, они двигались в направлении Одессы. У одной такой группы поздно вечером спросил:
— Почему идете в тыл, а не к линии фронта?
— Приказано двигаться на Одессу, — хрипло ответил старший. — Новобранцы.
— А где оружие?
— Винтовок не выдали. Сказали, что в пути или на месте должны будем получить…
Как-то вечером над аэродромом пролетела с востока девятка Ю-88, прикрытая истребителями сопровождения. Без команды с КП взлетело трое летчиков, оказавшихся около своих заправленных горючим и боеприпасами самолетов. На этот раз бой был неудачным, не дал таких результатов, как это было в аналогичной ситуации в районе Котовска. Неорганизованная атака на малой скорости в наборе высоты не принесла успеха. Более того, вырвавшегося вперед Селиверстова истребители сопровождения противника атаковали и подожгли. Оставляя шлейф дыма в вечернем небе, «миг» упал. Но Селиверстов сумел спастись, выбросившись с парашютом.
Приехал он в полк на телеге. Селиверстов появился перед нами как раз во время ужина. Он был в обгоревших сапогах, в реглане с покоробленной от огня полой. Но летчики оставались летчиками. Увидев, что боевой товарищ жив и здоров, не обошлись без шутки.
— Кузьма! Ты так красиво опускался на парашюте в ореоле лучей заходящего солнца, что эту картину трудно забыть! Жаль, не было фотографа, — подтрунил Ивачев.
— Теперь Кузьме придется летать в обгоревшем реглане и босиком, — дополнил Фигичев. — Командир БАО ни за что не выдаст ему новых сапог и реглана. Срок их носки-то еще не кончился.
Утром за примитивным артельным столом около КП в одной из посадок собрались все летчики и работники штаба на завтрак, привезенный из села. В это время восточнее аэродрома послышался нарастающий гул летящих самолетов. Начальник штаба Матвеев, посмотрев в сторону и подойдя к столу, спокойно сказал:
— Наши бомберы летят!
Все глянули в ту сторону. Вскоре увидели знакомые очертания Ю-88. Пятерка шла на высоте пятьсот метров прямо на нас.
— Какие наши?! Это же «юнкерсы»! — раздался крик, и я, как и другие летчики, бросился через гречишное поле к самолетам. Пока добежал, раза два упал, запутавшись ногами в густой гречихе.
Надевая парашют, крикнул технику Чувашкину:
— На взлет! Снимай маскировку!
Но рядом его не оказалось, он уже был в укрытии. Группа «юнкерсов» встала на курс сбрасывания бомб, в створе которого находились стоящие в конце летного поля незамаскированные У-2 и мой самолет.
Посыпались бомбы. Взрывы приближались. Личная безопасность у меня всегда была связана с самолетом. И сейчас инстинкт самосохранения заставил меня прижаться к «мигу». Недалеко упали три бомбы. Врезавшись в грунт, они выбросили вверх комья земли. Но ни одна не взорвалась.
Если бы эти три, очень крупные бомбы взорвались, то ни самолету, ни мне, конечно бы, несдобровать.
Но вот бомбардировщики с набором высоты ушли на запад. Выскочил из укрытия Чувашкин. Мы быстро разбросали ветки маскировки. Пока я привязывался, техник запустил мотор. Я вырулил и взлетел. Но что это? Шасси не убирались. Глянул на манометр давления воздуха — стрелка стояла на нуле. Чувашкин в спешке не закрыл вентиль баллона сжатого воздуха. С выпущенным шасси пытался было нагнать уходящих «юнкерсов». Но скорость была мала, мотор начал перегреваться из-за закрытых заслонок воздухозаборника. В этих условиях оставалось только вернуться и заходить на посадку. Вскоре приехал на машине Осипенко, грозно спросил:
— Почему не стал догонять бомбардировщиков?
— Товарищ командир дивизии, при запуске мотора стравил весь воздух, а с выпущенными шасси догнать «юнкерсов» не смог, — взял я на себя вину Чувашкина.
— Иванов! — резко обратился комдив к командиру полка. — Я не одобряю ваше ходатайство о назначении Покрышкина командиром эскадрильи. Подберите другую кандидатуру.
Вот так обернулась инициатива. Не скрою, меня обожгла обида: ведь старался сделать как лучше….
От бомбежки в тот раз никто из личного состава и ни один самолет не пострадали. Лишь У-2 имел осколочные пробоины. К концу боевого дня на КП собрали весь летный состав и объявили приказ о перебазировании на аэродром в Тузлы. Выдали новые полетные карты. Нижнюю часть их занимала голубая полоса
— Черное море. Некоторые из нас никогда еще не бывали на море, с интересом и, пожалуй, с тревогой рассматривали голубой кусок карты. Что нам готовил приморский район? Обстановка все время осложнялась. Противник с запада и севера прижимал нас к морю. Отступать было некуда.
Получив указания командира полка, направились к самолетам. Иванов шел впереди меня. Он видел, что настроение у меня в эти дни было, мягко говоря, пасмурное. Неожиданно повернулся ко мне:
— Покрышкин, в полк прибыли связистки. Очень красивые девчата. В Тузлах я тебя познакомлю с ними.
— Вы что же, товарищ командир полка, собираетесь меня женить в такое горячее время?
— Можно и женить. Твоему крутому характеру на пользу будет рядом нежность.
Садимся в Тузлах. Круг на посадку частью проходит над самым берегом. А за ним — ослепительное от солнечных бликов голубое море.
Поздним вечером поехали купаться. Теплый вечер, ласковый шум волн, убегающая вдаль лунная дорожка как-то сразу сняли напряженность. На душе стало спокойнее. Такого состояния я не испытывал с самого начала войны. Глядя в эти минуты на тихое, ласковое море, я вспомнил его другим: бурным и холодным. Шесть лет тому назад, в ноябре, приехал в дом отдыха «Хоста». Мечтая с детства стать летчиком, я постоянно физически закалял себя. Находясь в «Хосте», ежедневно плавал в холодных волнах, а то выходил на лодке в штормовое море. Однажды, вернувшись из заплыва, с трудом вытащил лодку на берег. Неожиданно увидел стоящего рядом известного летчика Степана Супруна. Договорились с ним вместе выходить на лодке в море, даже в штормовую погоду. Так состоялось наше знакомство. На следующий день, переборов прибрежные волны, мы ушли в бушующее море. В доме отдыха забеспокоились. По берегу, вглядываясь в гребни волн, бегали начальник и его помощники. Этот заплыв едва не закончился для меня исключением из отдыхающих. Только заступничество Степана спасло меня от наказания. Я тогда сказал ему:
— Вот видите, к чему привело наше совместное плавание. Когда в шторм я плавал один, это никого не беспокоило. А с вами — другая реакция. Вы же знаменитый летчик-испытатель, а я всего лишь технарь.
— Как техник? Я считал тебя летчиком. Ничего, Саша! Я верю в тебя. Ты будешь летать и летать хорошо.
Совместный отдых сдружил нас. Степан обещал мне помочь стать летчиком. Но я старался не испортить наши дружеские отношения просьбами. Прошло время, и я сам стал истребителем.
Сейчас мне так хотелось встретиться с ним, поделиться мыслями о первых днях войны, высказать наболевшее, спросить совета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129