«Здесь жил и умер известный советский писатель Фурманов». В конце девяностых дом продали какой-то иностранной фирме, доску убрали, а переулку вернули прежнее имя.
На Северный Кавказ бежали не только из Москвы и Санкт-Петербурга, а со всей России, по которой катилась волна большевистской власти. Пятигорск стал местом, куда наряду с Крымом съезжалась российская аристократия, чудом избежавшая ареста и репрессий. Новая власть там еще не установилась, обстановку контролировали казачьи атаманы, поэтому все было спокойно. Создавалось впечатление, будто прибывающие люди просто приезжают на курорт и нет никакой революции и большевистского путча.
* * *
Они сели в поезд. Началось путешествие из Москвы на Кавказ. Паровоз по дороге останавливался, иногда прямо посреди поля или леса, и никто не мог предсказать, сколько будет длиться остановка и двинется ли состав дальше. Люди ехали в тамбурах, в проходах и даже на крышах вагонов, обложившись тюками и плетеными корзинками со снедью.
В вагоне бывшего первого класса на каждой нижней полке сидели по четыре-пять человек, да еще по трое забирались на верхние полки, с которых вниз свисали ноги в рваных сапогах и вонючих портянках. Была страшенная духота, а когда открывали окна – становилось ужасно холодно, и все замерзали.
Прадед не мог прийти в себя очень долго. Он просиживал дни с окаменевшим лицом, на котором застыла гримаса ужаса и стыда. Сестры, Мария Георгиевна и Элеонора, свернувшись в клубочки, старались хоть немного поспать на верхней полке. Маленький Димка спал по очереди у всех на руках. Наталья Николаевна сидела внизу и безучастно смотрела в окно, то и дело прикладывая к губам ажурный батистовый платочек.
Неожиданные остановки в пути всех приводили в замешательство. Многие слышали о набегах банд на поезда, и на каждой остановке казалось, что вот сейчас ворвутся и станут грабить и насиловать. Но боже милостивый – обошлось!
Они доехали быстро – всего за двенадцать суток. На Пятигорском вокзале царила обстановка благодушия. Дамы в длинных платьях неспешно прогуливались по перрону, держа в руках матерчатые зонтики от солнца и весело общаясь с кавалерами. Те, в свою очередь, были в сюртуках, цилиндрах и с тросточками в руках.
Революция доберется сюда постепенно, только к двадцатым годам. А тогда шел год девятнадцатый, и все это казалось миром старым, нетронутым и до боли дорогим своей незащищенностью.
Прямо на вокзале они прочли объявление о предоставлении жилплощади внаем, недорого и в самом центре города. Как раз искали для проживания интеллигентную семью из Москвы или Санкт-Петербурга.
В доме, куда они срочно поехали с вокзала, Георгий Христофорович договорился арендовать флигель.
…Я видел этот дом! Так случилось, что спустя шестьдесят лет я попал в Пятигорск. Бабушка заранее мне поведала, где искать этот дом, и я его достаточно легко нашел. Построенный из красного кирпича, он так и стоял на своем месте. Длинный, вытянутый вдоль двора и слегка изогнутый в середине – двухэтажное строение XIX века в форме дуги. Бабушке было уже семьдесят девять лет. Она к этому времени похоронила всех своих родных, живших в этом доме. Я увидел слезы на ее лице, когда передал ей свою фотографию, сделанную в Пятигорске на фоне этого дома. Ведь он сыграл самую большую роль в жизни моей семьи…
* * *
Дом в Пятигорске принадлежал Тарасовым. Они купили его и переехали туда в последний момент, перед тем как был конфискован Северо-Кавказский коммерческий банк в Армавире, фактически принадлежавший Александру Тарасову.
Александр Тарасов был личностью незаурядной. Он владел и правил банком настолько профессионально и успешно, что банк стал головным финансовым учреждением на Северном Кавказе и пользовался исключительным авторитетом и почетом во всем мире. Именно через этот банк производились все торговые и финансовые операции, связанные с азербайджанской нефтью, недвижимостью на Кавказе и транспортом.
Из воспоминаний моей бабушки я узнал об одном случае, который дает яркое впечатление об Александре Тарасове.
Как-то на заседании правления банка между акционерами возник спор. Один из должников банка в погашение долга предлагал заложить имущество: мельницу в Армавире, конезавод и рыбацкую артель на Дону. Акционеры в один голос отказались принять залог. Они требовали проведения экспертизы недвижимости, проверки состоятельности конного завода и доказательств эффективности работы рыболовецкой артели. Спор разгорался, шум стоял невообразимый, и только Александр Тарасов молчал.
Через некоторое время он встал и, дождавшись, пока все умолкли, глядя в его сторону, объявил:
– Мне кажется, нашу встречу пора закончить. Время стоит денег. Сколько просит должник ему погасить?
– Десять миллионов золотом.
– Так вот, я лично выкупаю его долги и вношу за это свои собственные деньги. А вы, любезный, – обратился он к должнику, – свое имущество обратно у меня и выкупите. Если всех устраивает, собрание считаю закрытым.
Теперь в Пятигорске семья Тарасовых жила бедно и тихо. Так же, как и основная масса беженцев от революции. Все продолжали надеяться на изменение ситуации, на Антанту, на помощь Европы и на скорый конец большевизма.
Александр Тарасов переживал случившееся очень тяжело. Он винил себя в том, что не уехал из России в начале 17-го года вместе со своими братьями, которые из Москвы эмигрировали в Париж. Они, впрочем, никогда особенно близки не были и, по сравнению с Александром проживали в столице весьма небогато. Пользуясь великодушием брата, часто просили у него денег по-родственному – без расписок и обязательств возврата.
Но московские Тарасовы вовсе не бедствовали. Достаточно успешно продолжала свою торговую деятельность компания «Товарищество мануфактур братьев Тарасовых», которая приносила высокие доходы.
Племянник Александра Тарасова слыл повесой и прожигателем жизни в столичном обществе. Он держал, как и Манташев, огромный легковой автомобиль, щеголял в костюмах, сшитых в Париже на заказ, и не пропускал ни одного светского мероприятия. Его звали Николай Лазаревич Тарасов.
Александру Тарасову казалось, что племянник бессмысленно проматывал деньги, доставшиеся ему по наследству после смерти старшего брата.
Однако Николай Лазаревич навсегда остался в истории России как известный меценат и покровитель театра.
Был случай, когда в Германии труппа Московского Художественного театра не смогла продолжать гастроли: у них не было денег даже на возвращение в Москву. Николай Лазаревич оказался тогда в Берлине и, встретившись с Немировичем-Данченко, предложил ему тридцать тысяч рублей без всяких условий. Деньги были приняты, театр продолжил гастроли, а Николая Лазаревича сразу же записали в состав пайщиков и сделали членом дирекции МХТа.
В Москве Николай Лазаревич вместе с несколькими друзьями из артистической среды решил подыскать дом, чтобы организовать там кабаре, где было бы уютно и приятно собираться вместе, проводить время в обществе актеров и ухаживать за барышнями.
В результате нашли совершенно заброшенное помещение – подвал в доме Перцова недалеко от храма Христа Спасителя на Пречистенке. Когда взломали заколоченную дверь и Тарасов с другом впервые вошли в подвал, оттуда вылетела летучая мышь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168
На Северный Кавказ бежали не только из Москвы и Санкт-Петербурга, а со всей России, по которой катилась волна большевистской власти. Пятигорск стал местом, куда наряду с Крымом съезжалась российская аристократия, чудом избежавшая ареста и репрессий. Новая власть там еще не установилась, обстановку контролировали казачьи атаманы, поэтому все было спокойно. Создавалось впечатление, будто прибывающие люди просто приезжают на курорт и нет никакой революции и большевистского путча.
* * *
Они сели в поезд. Началось путешествие из Москвы на Кавказ. Паровоз по дороге останавливался, иногда прямо посреди поля или леса, и никто не мог предсказать, сколько будет длиться остановка и двинется ли состав дальше. Люди ехали в тамбурах, в проходах и даже на крышах вагонов, обложившись тюками и плетеными корзинками со снедью.
В вагоне бывшего первого класса на каждой нижней полке сидели по четыре-пять человек, да еще по трое забирались на верхние полки, с которых вниз свисали ноги в рваных сапогах и вонючих портянках. Была страшенная духота, а когда открывали окна – становилось ужасно холодно, и все замерзали.
Прадед не мог прийти в себя очень долго. Он просиживал дни с окаменевшим лицом, на котором застыла гримаса ужаса и стыда. Сестры, Мария Георгиевна и Элеонора, свернувшись в клубочки, старались хоть немного поспать на верхней полке. Маленький Димка спал по очереди у всех на руках. Наталья Николаевна сидела внизу и безучастно смотрела в окно, то и дело прикладывая к губам ажурный батистовый платочек.
Неожиданные остановки в пути всех приводили в замешательство. Многие слышали о набегах банд на поезда, и на каждой остановке казалось, что вот сейчас ворвутся и станут грабить и насиловать. Но боже милостивый – обошлось!
Они доехали быстро – всего за двенадцать суток. На Пятигорском вокзале царила обстановка благодушия. Дамы в длинных платьях неспешно прогуливались по перрону, держа в руках матерчатые зонтики от солнца и весело общаясь с кавалерами. Те, в свою очередь, были в сюртуках, цилиндрах и с тросточками в руках.
Революция доберется сюда постепенно, только к двадцатым годам. А тогда шел год девятнадцатый, и все это казалось миром старым, нетронутым и до боли дорогим своей незащищенностью.
Прямо на вокзале они прочли объявление о предоставлении жилплощади внаем, недорого и в самом центре города. Как раз искали для проживания интеллигентную семью из Москвы или Санкт-Петербурга.
В доме, куда они срочно поехали с вокзала, Георгий Христофорович договорился арендовать флигель.
…Я видел этот дом! Так случилось, что спустя шестьдесят лет я попал в Пятигорск. Бабушка заранее мне поведала, где искать этот дом, и я его достаточно легко нашел. Построенный из красного кирпича, он так и стоял на своем месте. Длинный, вытянутый вдоль двора и слегка изогнутый в середине – двухэтажное строение XIX века в форме дуги. Бабушке было уже семьдесят девять лет. Она к этому времени похоронила всех своих родных, живших в этом доме. Я увидел слезы на ее лице, когда передал ей свою фотографию, сделанную в Пятигорске на фоне этого дома. Ведь он сыграл самую большую роль в жизни моей семьи…
* * *
Дом в Пятигорске принадлежал Тарасовым. Они купили его и переехали туда в последний момент, перед тем как был конфискован Северо-Кавказский коммерческий банк в Армавире, фактически принадлежавший Александру Тарасову.
Александр Тарасов был личностью незаурядной. Он владел и правил банком настолько профессионально и успешно, что банк стал головным финансовым учреждением на Северном Кавказе и пользовался исключительным авторитетом и почетом во всем мире. Именно через этот банк производились все торговые и финансовые операции, связанные с азербайджанской нефтью, недвижимостью на Кавказе и транспортом.
Из воспоминаний моей бабушки я узнал об одном случае, который дает яркое впечатление об Александре Тарасове.
Как-то на заседании правления банка между акционерами возник спор. Один из должников банка в погашение долга предлагал заложить имущество: мельницу в Армавире, конезавод и рыбацкую артель на Дону. Акционеры в один голос отказались принять залог. Они требовали проведения экспертизы недвижимости, проверки состоятельности конного завода и доказательств эффективности работы рыболовецкой артели. Спор разгорался, шум стоял невообразимый, и только Александр Тарасов молчал.
Через некоторое время он встал и, дождавшись, пока все умолкли, глядя в его сторону, объявил:
– Мне кажется, нашу встречу пора закончить. Время стоит денег. Сколько просит должник ему погасить?
– Десять миллионов золотом.
– Так вот, я лично выкупаю его долги и вношу за это свои собственные деньги. А вы, любезный, – обратился он к должнику, – свое имущество обратно у меня и выкупите. Если всех устраивает, собрание считаю закрытым.
Теперь в Пятигорске семья Тарасовых жила бедно и тихо. Так же, как и основная масса беженцев от революции. Все продолжали надеяться на изменение ситуации, на Антанту, на помощь Европы и на скорый конец большевизма.
Александр Тарасов переживал случившееся очень тяжело. Он винил себя в том, что не уехал из России в начале 17-го года вместе со своими братьями, которые из Москвы эмигрировали в Париж. Они, впрочем, никогда особенно близки не были и, по сравнению с Александром проживали в столице весьма небогато. Пользуясь великодушием брата, часто просили у него денег по-родственному – без расписок и обязательств возврата.
Но московские Тарасовы вовсе не бедствовали. Достаточно успешно продолжала свою торговую деятельность компания «Товарищество мануфактур братьев Тарасовых», которая приносила высокие доходы.
Племянник Александра Тарасова слыл повесой и прожигателем жизни в столичном обществе. Он держал, как и Манташев, огромный легковой автомобиль, щеголял в костюмах, сшитых в Париже на заказ, и не пропускал ни одного светского мероприятия. Его звали Николай Лазаревич Тарасов.
Александру Тарасову казалось, что племянник бессмысленно проматывал деньги, доставшиеся ему по наследству после смерти старшего брата.
Однако Николай Лазаревич навсегда остался в истории России как известный меценат и покровитель театра.
Был случай, когда в Германии труппа Московского Художественного театра не смогла продолжать гастроли: у них не было денег даже на возвращение в Москву. Николай Лазаревич оказался тогда в Берлине и, встретившись с Немировичем-Данченко, предложил ему тридцать тысяч рублей без всяких условий. Деньги были приняты, театр продолжил гастроли, а Николая Лазаревича сразу же записали в состав пайщиков и сделали членом дирекции МХТа.
В Москве Николай Лазаревич вместе с несколькими друзьями из артистической среды решил подыскать дом, чтобы организовать там кабаре, где было бы уютно и приятно собираться вместе, проводить время в обществе актеров и ухаживать за барышнями.
В результате нашли совершенно заброшенное помещение – подвал в доме Перцова недалеко от храма Христа Спасителя на Пречистенке. Когда взломали заколоченную дверь и Тарасов с другом впервые вошли в подвал, оттуда вылетела летучая мышь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168