Уныние – тяжёлый грех.
Вообще – вдруг почувствовал облегчение. Война – не больше как на год, а то на три месяца. От войны укрепятся национальные чувства, после войны Россия станет ещё более могучей.
А день был опять солнечный. И дух поднимался. Очищался.
С двумя дочерьми поехал к обедне. Там – ещё успокоился, ещё утвердился.
Завтракали – одни, никого не было.
Весь мир вокруг Петергофа был безгранично тих.
Хотя сегодня был Ильин день – ничто не намекало на грозу.
Ещё со вчерашнего дня у всех одновременно возникла мысль, что надо появиться перед народом. Народ, как сирота, потянется к безлюдному Зимнему – и никто не выйдет?
Днём по сверкающему морю поехали на яхте в Петербург – и катером подошли прямо к набережной у Зимнего. В Николаевской зале – много офицеров гвардии, дамы и придворные. Прочтён был манифест, отслужен молебен перед иконой Казанской Божьей матери (которой молился Кутузов, отправляясь к Смоленску). Вся зала пела “Спаси, Господи, люди Твоя” и “Многая лета”. Кричали ура, многие плакали.
А тогда – вышли с Аликс на балкон Дворцовой площади.
И что поднялось! Какие клики! Сколько видно было пространства, замкнутого дугою Главного Штаба, – всё было море голов и царских портретов, и знамён, и хоругвей.
И Николай кланялся, кланялся на все стороны. А те пели – и становились на колени перед Дворцом.
Вот, он стоял перед своим народом, над своим народом, – благословляюще, открыто и царственно – так, как мечтал всегда, – и отчего же вышел только впервые с коронации?
(В мыслях тут же настиг его опять Вильгельм, и не враждебно. Ведь вот, сбылось его давнишнее предсказание: ты – выйди на балкон, и народ на площади падёт на колени перед своим царём).
Отчего он не выходил так и часто? Пели церковно, молились, кланялись, – и по сверкающей глади воспоминаний лишь слегка проморщились неприятные годы – лет пять их было, или десять, или пятнадцать? – со своими огорчениями, страхами – всё мимолётными, как видно теперь. Двадцати лет его царствования как не бывало, он ещё не совершал ошибок, он никогда не ссорился со своим народом, он сегодня был юно-коронованный царь, только начинающий славное царствие.
ДОКУМЕНТЫ – 8
Июль 1914
ПИСЬМО РАСПУТИНА ИЗ СИБИРСКОЙ БОЛЬНИЦЫ – ГОСУДАРЮ
Милай друг ещё раз скажу грозна туча над Расеей беда горя много темно и просвета нету. Слёс то море и меры нет а крови? что скажу? Слов нету неописуемый ужас. Знаю все от тебя войны хотят и верная не зная что ради гибели. Тяжко Божье наказанье когда ум отымет. Тут начало конца. Ты царь отец народа не попусти безумным торжествовать и погубить себя и народ. Вот Германию победят а Расея? Подумать так воистину не было от веку горшей страдалицы вся тонет в крови. Велика погибель без конца печаль.
Григорий
75
– После всех прошлых лет – кто мог ждать такого народного единодушия? Чтобы студенты стояли на коленях и пели “Боже, царя храни”? Тысячи людей под национальными знамёнами и кричат царю восторженное? Общество примирилось с государством! Прекратились разногласия между партиями, сословиями, народностями – осталась одна великая Россия! Могли мы ждать этого недавно? Такого подъёма не было с Восемьсот Двенадцатого года! Вот так мы сами не знаем себя, а Россию тем более.
Рослая решительная курсистка в крупно-клетчатом платьи, с большим лицом упрощённого склада, как из деревни, но и с напором уверенного развития, без утончённости внешних черт, как это бывает в великорусском типе, крупно двигала руками и полногласно это всё объявляла своей группке, слышно и для смежных и проходящих. И месяц назад – непроизносимое! фальшивое! – вот не только не высмеивалось, но слышались голоса в поддержку:
– Примирение общества с государством – это чудо!
– А чего стоит воззвание к Польше? Мы протягиваем руку полякам!
– И вот мы не “жандарм Европы”, но защищаем от поругания Сербию!
– Как будто с первыми пушками стал нарождаться новый мир!
– Да! – встряхивала головой та рослая в клетчатом платьи, в крупном тугом навиве светлых волос, – война была нам нужна ! Даже прежде всего не для сербов нужна, но для нашего собственного спасения! Потому что мы стёрлись характерами, мы разуверились, мы одряхлели, мы скатились ниже некуда – до “Синего журнала” и до “танго”. Нам нужен подвиг, чтобы обновиться! Нам нужна победа, чтоб освежить атмосферу, в которой мы задыхались!
И на неё не шикали, не кричали “позор”. Потому что все пришли с этих новых удивительных улиц, расцвеченных обилием белых косынок и красных крестов сестёр милосердия, и бинтами первых раненых, и согретых внезапною добротой людей друг ко другу, чего никогда не бывало в Петербурге. И пришли из домов, где женщины уже сбирались готовить перевязочное, уже начали вязать рукавицы, носки и фуфайки для солдат.
Вероника думала. Вид первых раненых наводил и на другую мысль: сколько же, сколько же будет их?…
Но раздался и гордый отклик:
– Как можно щепкой вливаться в патриотические хождения толп? Для чего же мы столько лет искали сознания и открытых глаз?
И ещё одна бойкая сухолицая возражала тонко, резко:
– Мы задыхаемся? – да! Но от внутренних неустройств! Нам не война нужна, а долгий мир! А если б мы в эту войну не вмешивались?
На неё почти прикрикнула совсем не молодая курсистка, не ровесница им всем:
– Надо мыслить в категориях национального существования! Это – дуэль насмерть между славянством и германизмом. И если б мы оставили Францию одну – уже в этих бы днях её Германия разбила, и повернулась бы на нас, – и нам пришлось бы один на один! Мы – в Союзе, и выход – только победа союзников!
Ещё одна чёрненькая, со схваченным хвостиком волос, протестовала:
– Вы говорите – национальное единодушие. Это – опасная вещь. Это значит, какая-то из двух сторон – общество или государство – ошибалась. А – какая? Это надо проверить!
Рослая – вся в её сторону и торжествующе:
– Национальное единодушие – не опасно, это нормальное состояние народа! И очень жаль, что мы не могли прийти в него раньше, а – только такой ценой. Всё русское общество десятилетиями имело антинациональный характер! Может, хоть теперь мы почерпнём истину в единении.
Ещё возражали, но и в возражениях было не возражение:
– He в патриотизме дело! А вот случай слиться с народом, идти с ним на равных, чтоб он нас признал за своих, – то самое состояние, о котором мы грезили десятилетиями…
Сливаться с народом – это многие тут чувствовали. Но не видели ясно, каким путём. Прямое дело ниоткуда тотчас не выступало, и администрация Бестужевских курсов никаким объявлением или призывом ни к какому делу не приглашала слушательниц. И вот, за десять дней до учебного года, они сами во множестве собирались тут возбуждённо в вестибюле и ждали открыть себе что-то в разговорах или по случайности. Вот шёл разговор о завтрашнем дне флагов, сборе пожертвований, везде по столице объявленном, и многие курсистки уже записались ходить, а другие говорили, что это – мало и смешно, однодневный кружечный сбор, – вон сколько молодых женщин бросают всё и идут сестрами милосердия. И правда, может быть сестрами? Как будто нелепо – с высших курсов, но и так же была неуклюжа, непримерена война, врезанная в существование. Первые дни войны разразились как гром, обещали ужас, и эгоистическое движение было – остаться в стороне, но сразу и выше того, и настойчивей порыв – участвовать всеми силами тела и духа!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269
Вообще – вдруг почувствовал облегчение. Война – не больше как на год, а то на три месяца. От войны укрепятся национальные чувства, после войны Россия станет ещё более могучей.
А день был опять солнечный. И дух поднимался. Очищался.
С двумя дочерьми поехал к обедне. Там – ещё успокоился, ещё утвердился.
Завтракали – одни, никого не было.
Весь мир вокруг Петергофа был безгранично тих.
Хотя сегодня был Ильин день – ничто не намекало на грозу.
Ещё со вчерашнего дня у всех одновременно возникла мысль, что надо появиться перед народом. Народ, как сирота, потянется к безлюдному Зимнему – и никто не выйдет?
Днём по сверкающему морю поехали на яхте в Петербург – и катером подошли прямо к набережной у Зимнего. В Николаевской зале – много офицеров гвардии, дамы и придворные. Прочтён был манифест, отслужен молебен перед иконой Казанской Божьей матери (которой молился Кутузов, отправляясь к Смоленску). Вся зала пела “Спаси, Господи, люди Твоя” и “Многая лета”. Кричали ура, многие плакали.
А тогда – вышли с Аликс на балкон Дворцовой площади.
И что поднялось! Какие клики! Сколько видно было пространства, замкнутого дугою Главного Штаба, – всё было море голов и царских портретов, и знамён, и хоругвей.
И Николай кланялся, кланялся на все стороны. А те пели – и становились на колени перед Дворцом.
Вот, он стоял перед своим народом, над своим народом, – благословляюще, открыто и царственно – так, как мечтал всегда, – и отчего же вышел только впервые с коронации?
(В мыслях тут же настиг его опять Вильгельм, и не враждебно. Ведь вот, сбылось его давнишнее предсказание: ты – выйди на балкон, и народ на площади падёт на колени перед своим царём).
Отчего он не выходил так и часто? Пели церковно, молились, кланялись, – и по сверкающей глади воспоминаний лишь слегка проморщились неприятные годы – лет пять их было, или десять, или пятнадцать? – со своими огорчениями, страхами – всё мимолётными, как видно теперь. Двадцати лет его царствования как не бывало, он ещё не совершал ошибок, он никогда не ссорился со своим народом, он сегодня был юно-коронованный царь, только начинающий славное царствие.
ДОКУМЕНТЫ – 8
Июль 1914
ПИСЬМО РАСПУТИНА ИЗ СИБИРСКОЙ БОЛЬНИЦЫ – ГОСУДАРЮ
Милай друг ещё раз скажу грозна туча над Расеей беда горя много темно и просвета нету. Слёс то море и меры нет а крови? что скажу? Слов нету неописуемый ужас. Знаю все от тебя войны хотят и верная не зная что ради гибели. Тяжко Божье наказанье когда ум отымет. Тут начало конца. Ты царь отец народа не попусти безумным торжествовать и погубить себя и народ. Вот Германию победят а Расея? Подумать так воистину не было от веку горшей страдалицы вся тонет в крови. Велика погибель без конца печаль.
Григорий
75
– После всех прошлых лет – кто мог ждать такого народного единодушия? Чтобы студенты стояли на коленях и пели “Боже, царя храни”? Тысячи людей под национальными знамёнами и кричат царю восторженное? Общество примирилось с государством! Прекратились разногласия между партиями, сословиями, народностями – осталась одна великая Россия! Могли мы ждать этого недавно? Такого подъёма не было с Восемьсот Двенадцатого года! Вот так мы сами не знаем себя, а Россию тем более.
Рослая решительная курсистка в крупно-клетчатом платьи, с большим лицом упрощённого склада, как из деревни, но и с напором уверенного развития, без утончённости внешних черт, как это бывает в великорусском типе, крупно двигала руками и полногласно это всё объявляла своей группке, слышно и для смежных и проходящих. И месяц назад – непроизносимое! фальшивое! – вот не только не высмеивалось, но слышались голоса в поддержку:
– Примирение общества с государством – это чудо!
– А чего стоит воззвание к Польше? Мы протягиваем руку полякам!
– И вот мы не “жандарм Европы”, но защищаем от поругания Сербию!
– Как будто с первыми пушками стал нарождаться новый мир!
– Да! – встряхивала головой та рослая в клетчатом платьи, в крупном тугом навиве светлых волос, – война была нам нужна ! Даже прежде всего не для сербов нужна, но для нашего собственного спасения! Потому что мы стёрлись характерами, мы разуверились, мы одряхлели, мы скатились ниже некуда – до “Синего журнала” и до “танго”. Нам нужен подвиг, чтобы обновиться! Нам нужна победа, чтоб освежить атмосферу, в которой мы задыхались!
И на неё не шикали, не кричали “позор”. Потому что все пришли с этих новых удивительных улиц, расцвеченных обилием белых косынок и красных крестов сестёр милосердия, и бинтами первых раненых, и согретых внезапною добротой людей друг ко другу, чего никогда не бывало в Петербурге. И пришли из домов, где женщины уже сбирались готовить перевязочное, уже начали вязать рукавицы, носки и фуфайки для солдат.
Вероника думала. Вид первых раненых наводил и на другую мысль: сколько же, сколько же будет их?…
Но раздался и гордый отклик:
– Как можно щепкой вливаться в патриотические хождения толп? Для чего же мы столько лет искали сознания и открытых глаз?
И ещё одна бойкая сухолицая возражала тонко, резко:
– Мы задыхаемся? – да! Но от внутренних неустройств! Нам не война нужна, а долгий мир! А если б мы в эту войну не вмешивались?
На неё почти прикрикнула совсем не молодая курсистка, не ровесница им всем:
– Надо мыслить в категориях национального существования! Это – дуэль насмерть между славянством и германизмом. И если б мы оставили Францию одну – уже в этих бы днях её Германия разбила, и повернулась бы на нас, – и нам пришлось бы один на один! Мы – в Союзе, и выход – только победа союзников!
Ещё одна чёрненькая, со схваченным хвостиком волос, протестовала:
– Вы говорите – национальное единодушие. Это – опасная вещь. Это значит, какая-то из двух сторон – общество или государство – ошибалась. А – какая? Это надо проверить!
Рослая – вся в её сторону и торжествующе:
– Национальное единодушие – не опасно, это нормальное состояние народа! И очень жаль, что мы не могли прийти в него раньше, а – только такой ценой. Всё русское общество десятилетиями имело антинациональный характер! Может, хоть теперь мы почерпнём истину в единении.
Ещё возражали, но и в возражениях было не возражение:
– He в патриотизме дело! А вот случай слиться с народом, идти с ним на равных, чтоб он нас признал за своих, – то самое состояние, о котором мы грезили десятилетиями…
Сливаться с народом – это многие тут чувствовали. Но не видели ясно, каким путём. Прямое дело ниоткуда тотчас не выступало, и администрация Бестужевских курсов никаким объявлением или призывом ни к какому делу не приглашала слушательниц. И вот, за десять дней до учебного года, они сами во множестве собирались тут возбуждённо в вестибюле и ждали открыть себе что-то в разговорах или по случайности. Вот шёл разговор о завтрашнем дне флагов, сборе пожертвований, везде по столице объявленном, и многие курсистки уже записались ходить, а другие говорили, что это – мало и смешно, однодневный кружечный сбор, – вон сколько молодых женщин бросают всё и идут сестрами милосердия. И правда, может быть сестрами? Как будто нелепо – с высших курсов, но и так же была неуклюжа, непримерена война, врезанная в существование. Первые дни войны разразились как гром, обещали ужас, и эгоистическое движение было – остаться в стороне, но сразу и выше того, и настойчивей порыв – участвовать всеми силами тела и духа!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269