Нет.
Денег, денег, с этого и начинать. Достал, отсчитал пятнадцать красненьких и положил в растяпистую лутовиновскую ладонь:
– Вот, Юра, пока всё. Оборачивайся.
В лутовиновской горсти они ещё меньшими выглядят, сто пятьдесят, чем и есть.
– Маловато, Гаврилыч.
Что ж на них? Что на них? На поездки, на устройство, на технику столько ли нужно? И на самого себя?
Вздохнул, подумал. Двадцатку добавить? А – Нижний? А Ивано-Вознесенск? А Тула? А, может, кто на Урал ещё соберётся?
– Нет.
В прошлом году бюджет был побольше. Придумали с зятем-фотографом: распечатать открытки с портретами арестованных депутатов в арестантских халатах. И здорово пошло по заводам. А ещё привёз тогда Шляпников много “Социал-Демократов” да два номера “Коммуниста” и давали читать за плату. А сейчас…
(А сейчас – тянет сердце: что же решать?)
– Не поверишь, Юра, гонял в Америку заработать – еле дорогу оплатил.
Лутовинов зенки распахнул:
– Да ты – разве зарабатывать…?
Дело не такое секретное, можно и рассказать.
– Когда я уходил , один человек тут… (Горький. Но об этом не надо).
– …передал мне материалы о преследовании евреев. Уже в военные годы. Чтоб их на Западе опубликовать. Да не так отдать, а – продать, евреи должны много заплатить! Да на Западе всё за монету. Например, в Копенгагене сейчас спекулянтов, мародёров – полгорода. И социал-демократы тоже не отстают.
– Наши?!
– Там все портятся. Спекулируют военными консервами, немецкими карандашами, лекарствами… Их из Дании вышлют – они на новом месте спекулируют. А есть такой Парвус – уже несколько миллионов нагнал. Теперь – благотворитель, пройда!
О Парвусе мутном, социал-демократе-толстосуме, только сказал – всё сердце чернотой затмилось. Отмахнулся, не стал. Да на него Ленин есть, с гребешочком железным.
– Или, например, в Америке сейчас. Нужен паспорт был для обратного выезда. Даёт его русское консульство. Но нельзя ж открыть, кто я. Надо – будто я в Америке и жил. Посоветовали взять удостоверение в церковном приходе, что я – ихний. Пошёл к попу. И за два доллара он мне – удостоверение. Вот так у них.
У нас бы, у старообрядцев, – ни-и-и!
– Вообще в Америке – все о наживе. Или сегодня уже наживаются или назавтра мечтают. А жизнь – дешёвая, лёгкая. Меня наши товарищи здорово уговаривали остаться – мол, и тут рабочий класс, и тут можно помогать Интернационалу. А я – не, не поддался. Правда, две газеты у них там на русском. Несколько – на еврейском. “Новый мир”, а во главе – меньшевик. Поставил я им доклад о положении в России и уже этого меньшевика валил, хотел большевиком заменять, – так не нашлось ни одного порядочного, вот ни одного, поверишь?
Засмеялся.
– А туда по какому документу?
Правильно мысли направлены, конспиративная голова у Юрки.
– Туда – ещё трудней. В Нью-Йоркском порту – кордон, проверяют здоровье, больных не допускают, не нужно им. Проверяют деньги, доходы, виды на имущество, или хоть знакомых состоятельных. А голодранцев – назад.
– И что ж у тебя нашлось? – распялил Лутовинов голубые, но и заранее успеху радовался.
– А у меня… – гордость в горле. Всякий такой раз – гордость. – Удостоверение токаря. First turner, по-английски, высший разряд. Я в Англии испытание сдавал.
И, как сидели, приобнял Лутовинова по пальтишку серо-буро-рыжему, потерявшему единый цвет, и с петлями разлохмаченными, уже больше похожими на дыры. Шляпников своё европейское в Питере тоже сменил на такое примерно, нитки оттёрты чуть не добела. Только сапоги хорошие оставил.
– Прошлым летом отпросился я у ЦК из Норвегии в Англию, сперва не пускали. И как стал к станку – так и на партию заработал и на себя, и ещё им в Швейцарию послал. Рабочий класс, браток, везде основа. Рабочий человек нигде не пропадёт. И знаешь, тебе скажу, ты вот за партийными делами только от станка не отбивайся, не отвыкай. Ты – мастеровой настоящий. А ещё становись – интеллигентный пролетарий. Нам без таких партию не построить. Или – не та партия будет.
Доверчиво слушал Юрка под рукою. Как брат младшой. Да три года меж ними всего, но Юрка столького не видел.
– А то это быстро – нос задирают и чёрт-те в кого превращаются, балаболки. Вот с Гвоздевым боремся – а люблю его всё равно. Стать с ним рядом на станках – любо-дорого! Ничего не скажешь, руки!
Дверца из будки распахнута, чтобы подходы видать. Серенький день с туманцем, уже клочьями к земле. Борозды выкопанной картошки. Ботва рыжая намоклая.
А там где-то заграницы, заграницы…
– И что ж, пропустили?
– Кого?
– В Америку.
– А! Токарь! Без звука.
– А пока допрос, пока что, – еврейские материалы где же? – опять по правильному направлению соображал Лутовинов.
– В машинном отделении, у товарища, – успокоил Шляпников.
– Ну а продал?
– Смехота одна, опозорился. Ещё стокгольмские евреи брали охотно и цену давали. А я побоялся: ведь это прямо в германский штаб пойдёт, и для их целей? В Швеции, в Дании – тут, знаешь, на каждом шагу немецкие шпионы. Революционный борец то и дело может замараться об немецкую разведку. По виду европейская жизнь не строгая, а ухо держи. Так тебе деньги и суют, липнут. И предложил я шведским евреям так: вы нам дайте деньги на издательство, мы первым делом ваше издадим, а потом – своё будем. Так нет, отдай им в собственность. Я и заподозрил. Оттого и махнул в Америку – думаю, уж тамошние евреи денег не пожалеют, миллионеры! Ещё – на что ехать? денег партийных на дорогу надо, на самый дешёвый класс. Ну и что? Приехал в июле, время самое неудачное: все богатые евреи на лето из города уехали, а эти торгуются. И продал за 500 долларов, сказать стыдно. А дорога туда-сюда и прожил – 250. Вот так рабочему человеку коммерция…
На таком обороте приругнуться по матери бывает хорошо. Но Шляпников такой привычки не имел. С детства, от веры.
– Нью-Йорк – это камень, железо и дым, не знаю, как там люди живут. У нас в Питере вот и рощи, и огороды, а там так не посидишь.
Да и у нас не посидишь. Обманчив этот слякотный тихий денёк. Тут рядом, за спинами их, вдоль Большого Сампсоньевского, вдоль Выборгского шоссе, Выборгской и Полюстровской набережной – закрыты были, кто нашею стачкой, а кто прихлопнутый встречным локаутом, – уже третий или четвёртый, или пятый день – Эриксон, Старый и Новый Лесснеры, Старый и Новый Парвиайнены, Айваз, Рено, Феникс, Нобель, Экваль, Промет, Барановского, а всего по Петербургу и ещё, ещё, там 120 ли тысяч или меньше, а судьбу их решать – Шляпникову. То есть – БЦК и ПК, но как собраться вместе нельзя, и не с занудой же Молотовым советоваться, то придёт вечером на квартиру Павлова кто-нибудь от ПК и решим окончательно. Решим, а листовки уже, небось, отпечатаны. Решим – а уже решено.
– Слушай, Юра, – не спустил ещё с его плеча потяжелевшую руку Шляпников. – Ты знаешь, что мы делать хотим? Чтоб локаут сорвать – с завтрашнего дня объявить по Питеру самую всеобщую стачку – до последней малой мастерской, до последнего рабочего, все !
Ещё тяжелела рука. И вид Шляпникова из-под картузика – тёмный, как закопченный, глаза больные и усы книзу.
– Как думаешь? Поддержит нас пролетариат? Возьмётся?
Молчал Лутовинов.
– Или нет?
Соображал Юрий.
– Как тебе сказать, Гаврилыч. По мелким, по всем, где организовать твёрдой рукой нельзя, – это дело всегда гаданое… Может взяться, может нет… Отсыревает…
Ещё темней и больней осунулся Шляпников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315
Денег, денег, с этого и начинать. Достал, отсчитал пятнадцать красненьких и положил в растяпистую лутовиновскую ладонь:
– Вот, Юра, пока всё. Оборачивайся.
В лутовиновской горсти они ещё меньшими выглядят, сто пятьдесят, чем и есть.
– Маловато, Гаврилыч.
Что ж на них? Что на них? На поездки, на устройство, на технику столько ли нужно? И на самого себя?
Вздохнул, подумал. Двадцатку добавить? А – Нижний? А Ивано-Вознесенск? А Тула? А, может, кто на Урал ещё соберётся?
– Нет.
В прошлом году бюджет был побольше. Придумали с зятем-фотографом: распечатать открытки с портретами арестованных депутатов в арестантских халатах. И здорово пошло по заводам. А ещё привёз тогда Шляпников много “Социал-Демократов” да два номера “Коммуниста” и давали читать за плату. А сейчас…
(А сейчас – тянет сердце: что же решать?)
– Не поверишь, Юра, гонял в Америку заработать – еле дорогу оплатил.
Лутовинов зенки распахнул:
– Да ты – разве зарабатывать…?
Дело не такое секретное, можно и рассказать.
– Когда я уходил , один человек тут… (Горький. Но об этом не надо).
– …передал мне материалы о преследовании евреев. Уже в военные годы. Чтоб их на Западе опубликовать. Да не так отдать, а – продать, евреи должны много заплатить! Да на Западе всё за монету. Например, в Копенгагене сейчас спекулянтов, мародёров – полгорода. И социал-демократы тоже не отстают.
– Наши?!
– Там все портятся. Спекулируют военными консервами, немецкими карандашами, лекарствами… Их из Дании вышлют – они на новом месте спекулируют. А есть такой Парвус – уже несколько миллионов нагнал. Теперь – благотворитель, пройда!
О Парвусе мутном, социал-демократе-толстосуме, только сказал – всё сердце чернотой затмилось. Отмахнулся, не стал. Да на него Ленин есть, с гребешочком железным.
– Или, например, в Америке сейчас. Нужен паспорт был для обратного выезда. Даёт его русское консульство. Но нельзя ж открыть, кто я. Надо – будто я в Америке и жил. Посоветовали взять удостоверение в церковном приходе, что я – ихний. Пошёл к попу. И за два доллара он мне – удостоверение. Вот так у них.
У нас бы, у старообрядцев, – ни-и-и!
– Вообще в Америке – все о наживе. Или сегодня уже наживаются или назавтра мечтают. А жизнь – дешёвая, лёгкая. Меня наши товарищи здорово уговаривали остаться – мол, и тут рабочий класс, и тут можно помогать Интернационалу. А я – не, не поддался. Правда, две газеты у них там на русском. Несколько – на еврейском. “Новый мир”, а во главе – меньшевик. Поставил я им доклад о положении в России и уже этого меньшевика валил, хотел большевиком заменять, – так не нашлось ни одного порядочного, вот ни одного, поверишь?
Засмеялся.
– А туда по какому документу?
Правильно мысли направлены, конспиративная голова у Юрки.
– Туда – ещё трудней. В Нью-Йоркском порту – кордон, проверяют здоровье, больных не допускают, не нужно им. Проверяют деньги, доходы, виды на имущество, или хоть знакомых состоятельных. А голодранцев – назад.
– И что ж у тебя нашлось? – распялил Лутовинов голубые, но и заранее успеху радовался.
– А у меня… – гордость в горле. Всякий такой раз – гордость. – Удостоверение токаря. First turner, по-английски, высший разряд. Я в Англии испытание сдавал.
И, как сидели, приобнял Лутовинова по пальтишку серо-буро-рыжему, потерявшему единый цвет, и с петлями разлохмаченными, уже больше похожими на дыры. Шляпников своё европейское в Питере тоже сменил на такое примерно, нитки оттёрты чуть не добела. Только сапоги хорошие оставил.
– Прошлым летом отпросился я у ЦК из Норвегии в Англию, сперва не пускали. И как стал к станку – так и на партию заработал и на себя, и ещё им в Швейцарию послал. Рабочий класс, браток, везде основа. Рабочий человек нигде не пропадёт. И знаешь, тебе скажу, ты вот за партийными делами только от станка не отбивайся, не отвыкай. Ты – мастеровой настоящий. А ещё становись – интеллигентный пролетарий. Нам без таких партию не построить. Или – не та партия будет.
Доверчиво слушал Юрка под рукою. Как брат младшой. Да три года меж ними всего, но Юрка столького не видел.
– А то это быстро – нос задирают и чёрт-те в кого превращаются, балаболки. Вот с Гвоздевым боремся – а люблю его всё равно. Стать с ним рядом на станках – любо-дорого! Ничего не скажешь, руки!
Дверца из будки распахнута, чтобы подходы видать. Серенький день с туманцем, уже клочьями к земле. Борозды выкопанной картошки. Ботва рыжая намоклая.
А там где-то заграницы, заграницы…
– И что ж, пропустили?
– Кого?
– В Америку.
– А! Токарь! Без звука.
– А пока допрос, пока что, – еврейские материалы где же? – опять по правильному направлению соображал Лутовинов.
– В машинном отделении, у товарища, – успокоил Шляпников.
– Ну а продал?
– Смехота одна, опозорился. Ещё стокгольмские евреи брали охотно и цену давали. А я побоялся: ведь это прямо в германский штаб пойдёт, и для их целей? В Швеции, в Дании – тут, знаешь, на каждом шагу немецкие шпионы. Революционный борец то и дело может замараться об немецкую разведку. По виду европейская жизнь не строгая, а ухо держи. Так тебе деньги и суют, липнут. И предложил я шведским евреям так: вы нам дайте деньги на издательство, мы первым делом ваше издадим, а потом – своё будем. Так нет, отдай им в собственность. Я и заподозрил. Оттого и махнул в Америку – думаю, уж тамошние евреи денег не пожалеют, миллионеры! Ещё – на что ехать? денег партийных на дорогу надо, на самый дешёвый класс. Ну и что? Приехал в июле, время самое неудачное: все богатые евреи на лето из города уехали, а эти торгуются. И продал за 500 долларов, сказать стыдно. А дорога туда-сюда и прожил – 250. Вот так рабочему человеку коммерция…
На таком обороте приругнуться по матери бывает хорошо. Но Шляпников такой привычки не имел. С детства, от веры.
– Нью-Йорк – это камень, железо и дым, не знаю, как там люди живут. У нас в Питере вот и рощи, и огороды, а там так не посидишь.
Да и у нас не посидишь. Обманчив этот слякотный тихий денёк. Тут рядом, за спинами их, вдоль Большого Сампсоньевского, вдоль Выборгского шоссе, Выборгской и Полюстровской набережной – закрыты были, кто нашею стачкой, а кто прихлопнутый встречным локаутом, – уже третий или четвёртый, или пятый день – Эриксон, Старый и Новый Лесснеры, Старый и Новый Парвиайнены, Айваз, Рено, Феникс, Нобель, Экваль, Промет, Барановского, а всего по Петербургу и ещё, ещё, там 120 ли тысяч или меньше, а судьбу их решать – Шляпникову. То есть – БЦК и ПК, но как собраться вместе нельзя, и не с занудой же Молотовым советоваться, то придёт вечером на квартиру Павлова кто-нибудь от ПК и решим окончательно. Решим, а листовки уже, небось, отпечатаны. Решим – а уже решено.
– Слушай, Юра, – не спустил ещё с его плеча потяжелевшую руку Шляпников. – Ты знаешь, что мы делать хотим? Чтоб локаут сорвать – с завтрашнего дня объявить по Питеру самую всеобщую стачку – до последней малой мастерской, до последнего рабочего, все !
Ещё тяжелела рука. И вид Шляпникова из-под картузика – тёмный, как закопченный, глаза больные и усы книзу.
– Как думаешь? Поддержит нас пролетариат? Возьмётся?
Молчал Лутовинов.
– Или нет?
Соображал Юрий.
– Как тебе сказать, Гаврилыч. По мелким, по всем, где организовать твёрдой рукой нельзя, – это дело всегда гаданое… Может взяться, может нет… Отсыревает…
Ещё темней и больней осунулся Шляпников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315