Здесь же речь шла совсем о другом: предполагалось прикомандировать бронетанковые дивизии к различным армейским корпусам прежнего типа. Иначе говоря, намеревались растворить их в общем боевом порядке.
В области политики делались столь же робкие и нерешительные попытки внести некоторые изменения, что и в деле организации национальной обороны. Состояние безмятежного спокойствия, охватившее руководящие круги в начале "странной войны"67, стало постепенно исчезать. Мобилизация миллионов людей, переключение промышленности на производство вооружения, большие военные расходы вызывали в стране брожение, результаты которого становились более чем очевидными для встревоженных политиков. В то же время не было заметно каких-либо признаков постепенного ослабления противника, чего так ждали от блокады. Никто открыто не ратовал за новую военную политику, для проведения которой не было необходимых средств, однако все выражали тревогу и едко критиковали прежнюю политику. В конце концов, как обычно, разразился правительственный кризис. Режим, не способный принять меры, которые обеспечили бы спасение, попытался обмануть самого себя и общественное мнение. 21 марта парламент отправил в отставку кабинет Даладье. 23 марта Поль Рейно сформировал новое правительство.
Новый премьер-министр вызвал меня в Париж. По его поручению я написал ясную и краткую декларацию для зачтения в парламенте, которую он полностью одобрил. За кулисами уже плелись различные интриги. В этот период мне довелось быть в Бурбонском дворце и присутствовать на заседании, где правительство представлялось парламенту.
Это заседание было ужасным. После того как глава правительства выступил перед скептически настроенными и мрачными депутатами с правительственной декларацией, начались прения. В ходе их выступили представители группировок и отдельных лиц, считавших себя обойденными в результате очередной министерской комбинации. Опасность, переживаемая родиной, необходимость усилий со стороны нации, содействие свободного мира - все это упоминалось только для того, чтобы облечь в нарядные одежды свои претензии на власть и свое озлобление. Леон Блюм, также не получивший места в правительстве, был единственным оратором, который выступил с подъемом. Благодаря ему Поль Рейно, правда, с большим трудом, но все же одержал верх. Правительство получило вотум доверия большинством в один голос. "Я еще не вполне уверен, - говорил мне потом председатель палаты Эррио68, - что этот голос действительно был получен".
Прежде чем вернуться к месту службы в Вангенбург, я провел несколько дней у премьер-министра на Кэ д'Орсэ. Этого времени было вполне достаточно, чтобы убедиться, до какой степени деморализации дошел правящий режим. Во всех партиях, в печати и в государственных учреждениях, в деловых и профсоюзных кругах весьма влиятельные группировки открыто склонялись к мысли о необходимости прекратить войну. Люди осведомленные утверждали, что такого мнения придерживается и маршал Петен, бывший послом в Мадриде, которому через испанцев якобы известно, что немцы охотно пошли бы на соглашение. Повсюду говорили: "Если Рейно падет, власть возьмет Лаваль, рядом с которым будет Петен. В самом деле, маршал сможет заставить командование заключить перемирие". В тысячах экземпляров распространялась листовка с тремя изображениями Петена. Сначала он был изображен в виде полководца - победителя Первой мировой войны. Под рисунком было написано: "Вчера - великий солдат!.." Под вторым рисунком, на котором его изобразили в форме посла, стояла подпись: "Сегодня - великий дипломат!.." И наконец, на третьем рисунке он был изображен очень крупно, но в каком-то неопределенном виде. Под рисунком было написано: "А завтра?.."
Надо сказать, что некоторые круги усматривали врага скорее в Сталине, чем в Гитлере. Они были больше озабочены тем, как нанести удар СССР вопросами оказания помощи Финляндии, бомбардировками Баку или высадкой войск в Стамбуле, чем вопросом о том, каким образом справиться с Германией. Многие открыто восхищались Муссолини. Даже в правительстве кое-кто выступал за то, чтобы франция добилась благосклонного отношения дуче, уступив ему Джибути и Чад и согласившись на создание франко-итальянского кондоминиума в Тунисе. Со своей стороны коммунисты, которые с большим шумом выступали в поддержку национальных интересов, пока Берлин был не в ладах с Москвой, принялись поносить "капиталистическую" войну сразу же после того, как Молотов договорился с Риббентропом. Что касается совершенно дезориентированной массы, чувствовавшей, что ничто и никто во главе государства не в состоянии руководить событиями, то она находилась в состоянии сомнения и неуверенности. Ясно было, что серьезное испытание вызовет в стране волну отчаяния и ужаса, которая может погубить все.
В такой напряженнейшей обстановке Поль Рейно пытался утвердить свою власть. Положение еще более осложнялось тем, что он находился в постоянном конфликте с Даладье, своим предшественником на посту главы правительства, который, однако, вошел в кабинет Рейно в качестве министра национальной обороны и военного министра. Но такое странное положение нельзя было изменить, поскольку радикальная партия, без поддержки которой кабинет не мог бы существовать, настаивала на том, чтобы ее лидер оставался в правительстве, надеясь при первой возможности вновь возглавить кабинет.
С другой стороны, Поль Рейно, желая расширить ничтожное правительственное большинство, пытался рассеять предубеждение, с каким относились к нему умеренные политики. Сделать это было очень трудно, так как значительная часть правых стремилась к миру с Гитлером и соглашению с Муссолини. Таким образом, председатель Совета министров был вынужден поручить пост статс-секретаря Полю Бодуэну69, весьма влиятельному в этих кругах человеку, и назначить его секретарем вновь учрежденного Военного комитета.
Поль Рейно предполагал доверить этот пост мне. Военный комитет, занимавшийся вопросами ведения войны, в состав которого в связи с этим входили руководители основных министерств, а также командующие сухопутной армией, военно-морским флотом и военно-воздушными силами, мог играть очень важную роль. Подготавливать различные вопросы к обсуждению в Военном комитете, участвовать в его заседаниях, сообщать о его решениях и наблюдать за их выполнением - таковы были обязанности секретаря. Многое могло зависеть от того, как эти обязанности будут исполняться. Но если Поль Рейно, казалось, хотел поручить исполнение этих обязанностей мне, то Даладье не соглашался на это. Представителю премьер-министра, который прибыл к нему на улицу Сен-Доминик, чтобы сообщить об этом намерении главы правительства, он ответил без обиняков: "Если сюда придет де Голль, я оставляю этот кабинет, спускаюсь вниз и передаю по телефону Рейно, чтобы он посадил его на мое место".
Даладье вовсе не был настроен ко мне враждебно. Он это доказал в свое время, когда, будучи министром, принял решение о внесении меня в список лиц, представляемых к очередному производству, чему всячески препятствовали различные ведомственные интриганы. Но Даладье, который в течение многих лет нес ответственность за состояние национальной обороны, слишком свыкся с существующей системой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231
В области политики делались столь же робкие и нерешительные попытки внести некоторые изменения, что и в деле организации национальной обороны. Состояние безмятежного спокойствия, охватившее руководящие круги в начале "странной войны"67, стало постепенно исчезать. Мобилизация миллионов людей, переключение промышленности на производство вооружения, большие военные расходы вызывали в стране брожение, результаты которого становились более чем очевидными для встревоженных политиков. В то же время не было заметно каких-либо признаков постепенного ослабления противника, чего так ждали от блокады. Никто открыто не ратовал за новую военную политику, для проведения которой не было необходимых средств, однако все выражали тревогу и едко критиковали прежнюю политику. В конце концов, как обычно, разразился правительственный кризис. Режим, не способный принять меры, которые обеспечили бы спасение, попытался обмануть самого себя и общественное мнение. 21 марта парламент отправил в отставку кабинет Даладье. 23 марта Поль Рейно сформировал новое правительство.
Новый премьер-министр вызвал меня в Париж. По его поручению я написал ясную и краткую декларацию для зачтения в парламенте, которую он полностью одобрил. За кулисами уже плелись различные интриги. В этот период мне довелось быть в Бурбонском дворце и присутствовать на заседании, где правительство представлялось парламенту.
Это заседание было ужасным. После того как глава правительства выступил перед скептически настроенными и мрачными депутатами с правительственной декларацией, начались прения. В ходе их выступили представители группировок и отдельных лиц, считавших себя обойденными в результате очередной министерской комбинации. Опасность, переживаемая родиной, необходимость усилий со стороны нации, содействие свободного мира - все это упоминалось только для того, чтобы облечь в нарядные одежды свои претензии на власть и свое озлобление. Леон Блюм, также не получивший места в правительстве, был единственным оратором, который выступил с подъемом. Благодаря ему Поль Рейно, правда, с большим трудом, но все же одержал верх. Правительство получило вотум доверия большинством в один голос. "Я еще не вполне уверен, - говорил мне потом председатель палаты Эррио68, - что этот голос действительно был получен".
Прежде чем вернуться к месту службы в Вангенбург, я провел несколько дней у премьер-министра на Кэ д'Орсэ. Этого времени было вполне достаточно, чтобы убедиться, до какой степени деморализации дошел правящий режим. Во всех партиях, в печати и в государственных учреждениях, в деловых и профсоюзных кругах весьма влиятельные группировки открыто склонялись к мысли о необходимости прекратить войну. Люди осведомленные утверждали, что такого мнения придерживается и маршал Петен, бывший послом в Мадриде, которому через испанцев якобы известно, что немцы охотно пошли бы на соглашение. Повсюду говорили: "Если Рейно падет, власть возьмет Лаваль, рядом с которым будет Петен. В самом деле, маршал сможет заставить командование заключить перемирие". В тысячах экземпляров распространялась листовка с тремя изображениями Петена. Сначала он был изображен в виде полководца - победителя Первой мировой войны. Под рисунком было написано: "Вчера - великий солдат!.." Под вторым рисунком, на котором его изобразили в форме посла, стояла подпись: "Сегодня - великий дипломат!.." И наконец, на третьем рисунке он был изображен очень крупно, но в каком-то неопределенном виде. Под рисунком было написано: "А завтра?.."
Надо сказать, что некоторые круги усматривали врага скорее в Сталине, чем в Гитлере. Они были больше озабочены тем, как нанести удар СССР вопросами оказания помощи Финляндии, бомбардировками Баку или высадкой войск в Стамбуле, чем вопросом о том, каким образом справиться с Германией. Многие открыто восхищались Муссолини. Даже в правительстве кое-кто выступал за то, чтобы франция добилась благосклонного отношения дуче, уступив ему Джибути и Чад и согласившись на создание франко-итальянского кондоминиума в Тунисе. Со своей стороны коммунисты, которые с большим шумом выступали в поддержку национальных интересов, пока Берлин был не в ладах с Москвой, принялись поносить "капиталистическую" войну сразу же после того, как Молотов договорился с Риббентропом. Что касается совершенно дезориентированной массы, чувствовавшей, что ничто и никто во главе государства не в состоянии руководить событиями, то она находилась в состоянии сомнения и неуверенности. Ясно было, что серьезное испытание вызовет в стране волну отчаяния и ужаса, которая может погубить все.
В такой напряженнейшей обстановке Поль Рейно пытался утвердить свою власть. Положение еще более осложнялось тем, что он находился в постоянном конфликте с Даладье, своим предшественником на посту главы правительства, который, однако, вошел в кабинет Рейно в качестве министра национальной обороны и военного министра. Но такое странное положение нельзя было изменить, поскольку радикальная партия, без поддержки которой кабинет не мог бы существовать, настаивала на том, чтобы ее лидер оставался в правительстве, надеясь при первой возможности вновь возглавить кабинет.
С другой стороны, Поль Рейно, желая расширить ничтожное правительственное большинство, пытался рассеять предубеждение, с каким относились к нему умеренные политики. Сделать это было очень трудно, так как значительная часть правых стремилась к миру с Гитлером и соглашению с Муссолини. Таким образом, председатель Совета министров был вынужден поручить пост статс-секретаря Полю Бодуэну69, весьма влиятельному в этих кругах человеку, и назначить его секретарем вновь учрежденного Военного комитета.
Поль Рейно предполагал доверить этот пост мне. Военный комитет, занимавшийся вопросами ведения войны, в состав которого в связи с этим входили руководители основных министерств, а также командующие сухопутной армией, военно-морским флотом и военно-воздушными силами, мог играть очень важную роль. Подготавливать различные вопросы к обсуждению в Военном комитете, участвовать в его заседаниях, сообщать о его решениях и наблюдать за их выполнением - таковы были обязанности секретаря. Многое могло зависеть от того, как эти обязанности будут исполняться. Но если Поль Рейно, казалось, хотел поручить исполнение этих обязанностей мне, то Даладье не соглашался на это. Представителю премьер-министра, который прибыл к нему на улицу Сен-Доминик, чтобы сообщить об этом намерении главы правительства, он ответил без обиняков: "Если сюда придет де Голль, я оставляю этот кабинет, спускаюсь вниз и передаю по телефону Рейно, чтобы он посадил его на мое место".
Даладье вовсе не был настроен ко мне враждебно. Он это доказал в свое время, когда, будучи министром, принял решение о внесении меня в список лиц, представляемых к очередному производству, чему всячески препятствовали различные ведомственные интриганы. Но Даладье, который в течение многих лет нес ответственность за состояние национальной обороны, слишком свыкся с существующей системой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231