Настала очередь Рибье; в руках у него было два пистолета.
Направившись к решетке и подойдя к ней вплотную, он прицелился в жандармов из обоих пистолетов.
Но он не выстрелил — это сделали жандармы.
Раздалось несколько выстрелов, и Рибье упал, пронзенный двумя пулями. Смешанные чувства, обуревавшие зрителей при виде этих трагических самоубийств, трех подряд, уступили место невольному восхищению.
Народ понял, что эти юноши были готовы умереть, но хотели умереть с честью, и главное, подобно римским гладиаторам, умереть красиво.
Все оцепенели, когда Морган, последний из всех, улыбаясь, спустился по ступенькам и дал знак, что хочет говорить.
В сущности, чего ей не хватало, этой толпе, жаждущей крови, алчущей зрелищ? Она получила больше, чем ожидала.
Ей обещали четыре казни, но все одинаковые, четыре отрубленных головы. А ей удалось увидеть три смерти, совершенно разные, яркие, неожиданные. Вполне понятно, что, когда Морган выступил вперед, наступило молчание.
У Моргана в руках не было ни пистолетов, ни кинжалов; оружие было заткнуто за пояс.
Он прошел мимо трупа Валансоля и встал между мертвыми телами Жайа и Рибье.
— Господа, — сказал он, — давайте заключим соглашение!
Воцарилась мертвая тишина, как будто все присутствующие затаили дыхание. Морган продолжал:
— Вы видели человека, который пустил себе пулю в лоб (он указал на Жайа), видели другого, который закололся кинжалом (он оглянулся на Валансоля), и, наконец, третьего, которого расстреляли (он показал на Рибье); теперь вам хочется поглядеть, как четвертого казнят на гильотине. Я вас понимаю.
Толпа содрогнулась от ужаса.
— Так вот, — продолжал Морган, — я охотно доставлю вам это удовольствие. Я согласен на казнь, но хочу взойти на эшафот сам, добровольно; я требую, чтобы никто не трогал меня. Всякого, кто подойдет близко, я тут же прикончу, за исключением вот этого господина (тут Морган указал на палача). Это дело касается только нас двоих, и мы завершим его по всем правилам.
Требования Моргана, видимо, не показались толпе чрезмерными; со всех сторон раздались крики:
— Да! Да! Да!
Жандармский офицер понял, что разумнее всего согласиться на условия Моргана.
— Вы даете обещание, что не будете пытаться бежать, если вам не свяжут руки и ноги? — спросил он.
— Даю честное слово! — заверил Морган.
— Тогда отойдите и дайте унести тела ваших товарищей, — предложил капитан.
— Вы совершенно правы, — отвечал осужденный.
И, отступив на десять шагов назад, он прислонился к стене.
Ворота растворились.
Три одетых в черное человека вошли во двор и подобрали с земли три тела.
Рибье был еще жив; приоткрыв глаза, он искал взглядом Моргана.
— Я здесь, — проговорил Шарль, — будь спокоен, милый друг, я следую за вами.
Рибье снова закрыл глаза, не проронив ни слова. Когда тела троих унесли, жандармский офицер спросил Моргана:
— Сударь, вы готовы?
— Да, сударь, — отвечал молодой человек, учтиво поклонившись.
— Тогда пойдемте.
— Иду, — отозвался Морган.
И он занял место между взводом жандармов и эскадроном драгун.
— Желаете сесть в повозку, сударь, или пойдете пешком? — спросил капитан.
— Пешком, пешком, сударь: мне важно показать всем, что я по собственной воле иду на гильотину и ничуть не боюсь.
Зловещая процессия пересекла площадь Стычек и проследовала вдоль ограды парка особняка Монбазон.
Повозка, где лежали три трупа, ехала впереди; за ней следовали драгуны, затем на расстоянии десяти шагов шел Морган, и позади — жандармы во главе с капитаном.
Дойдя до угла ограды, процессия повернула налево.
Вдруг между парком и рыночной площадью, еще не застроенной в те годы, Морган увидал эшафот, вздымавший к небу, точно окровавленные руки, два красных столба.
— Тьфу! — воскликнул он. — Я никогда в жизни не видел гильотины и не представлял себе, что это такая мерзость!
И, выхватив кинжал из-за пояса, он без всяких объяснений всадил его себе в грудь по самую рукоятку.
Жандармский капитан, не успев предотвратить удар, направил своего коня к Моргану, который, ко всеобщему изумлению, еще стоял на ногах.
Но молодой человек, схватив пистолет, взвел курок.
— Ни с места! — вскричал он. — Мы же условились, никто не смеет меня тронуть! Я умру один, или мы умрем оба: выбирайте!
Капитан осадил лошадь.
— Пойдем дальше! — заявил Морган. И в самом деле, снова зашагал вперед.
Подойдя к подножию гильотины, Морган вытащил клинок из груди и вонзил его опять, столь же глубоко, как и в первый раз.
У него вырвался вопль, в котором было больше ярости, чем боли.
— Должно быть, я живучий как кошка! — воскликнул он. Потом, когда подручные хотели ему помочь взойти на эшафот, где его ждал палач, он крикнул:
— Я же говорил: не смейте меня трогать!
И твердым шагом поднялся по шести ступенькам.
Поднявшись на помост, он выдернул клинок из раны и нанес себе третий удар.
Тут он разразился отчаянным хохотом и швырнул к ногам палача кинжал — третья рана была столь же безрезультатна, как и первые две.
— Клянусь честью! — бросил он палачу. — С меня довольно! Теперь дело за тобой, справляйся как знаешь!
Минуту спустя голова бесстрашного молодого человека упала на эшафот и, как будто сохранив его неукротимую жизненную силу, подпрыгивая, откатилась от гильотины.
Побывайте в Бурке, как побывал там я, и местные жители поведают вам, будто, скатившись с эшафота, эта отрубленная голова произнесла имя Амели.
Мертвые были обезглавлены после живого, так что зрителям, не упустившим ни одной подробности из описанной нами трагедии, довелось увидеть спектакль дважды.
LIV. ПРИЗНАНИЕ
Через три дня после событий, уже известных читателю, около семи часов вечера у ограды замка Черных Ключей остановилась забрызганная грязью карета, запряженная парой почтовых лошадей, взмыленных от усталости.
К великому изумлению приезжего, который, видимо, очень спешил сюда, ворота замка были широко раскрыты, во дворе толпились нищие, а на крыльце стояли на коленях мужчины и женщины.
Слух путника, обостренный волнением, как и все его чувства, внезапно уловил звон колокольчика.
Он поспешно отворил дверцу, выскочил из кареты, быстрым шагом пересек двор, поднялся на крыльцо и увидел на лестнице, ведущей во второй этаж, толпу людей.
Путник стремительно взбежал по ступенькам и услышал приглушенные слова молитв, доносившихся как будто из спальни Амели.
Он бросился туда; двери были распахнуты настежь.
У изголовья кровати стояли на коленях г-жа де Монтревель и маленький Эдуард, немного подальше — Шарлотта и Мишель с сыном.
Священник из церкви святой Клары после соборования причащал Амели в последний раз; эта печальная церемония происходила при свете церковных свечей.
В путешественнике, который вышел из кареты у ворот замка, молящиеся узнали Ролана и расступились перед ним; обнажив голову, он вошел в комнату Амели и встал на колени рядом с матерью.
Умирающая лежала на спине, скрестив руки на груди; голова ее покоилась высоко на подушке, глаза были устремлены к небу, точно в экстазе.
Амели как будто не заметила появления Ролана.
Казалось, ее тело еще было на земле, а душа уже витала где-то в небесах.
Госпожа де Монтревель ощупью отыскала руку Ролана и, крепко сжав ее, с плачем склонила голову на плечо сына.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181