Собрания эти продолжались часов до одиннадцати, редко дольше. Беседовали, пели, читали стихи, угощались мороженым, сладостями. Иной раз, в хорошую погоду, когда на море бывало тихо, а луна украшала залив серебряными блестками, садились в лодку; тогда с морской глади поднимались к небу чудесные песни, дивные гармонические созвучия, приводившие славного Чимарозу в восторг; или же Элеонора Пиментель, стоя на корме, бросала на ветер, как античная сивилла, строфы, казавшиеся как бы отзвуками Пиндара или Алкея, а ветер развевал ее длинные черные волосы, разметавшиеся по простой тунике в греческом вкусе.
На другой день, с такой же пунктуальностью, повторялось то же самое. Ничто никогда не нарушало и не омрачало эту жизнь.
Как же могло случиться, что Луиза, которую он, возвратясь в два часа ночи, застал в постели спящею безмятежным сном, как могло быть, что она, всегда встававшая в семь утра, в девять часов все еще не выходила из спальни, а служанка Джованина на все его вопросы отвечала:
— Госпожа спит и просила ее не будить.
Но вот пробило четверть десятого, и кавалер уже собирался, не в силах побороть тревогу, сам постучаться в спальню Луизы, как вдруг она появилась на пороге столовой, немного побледневшая, с несколько усталым взглядом, но в этом новом, необычном облике еще более привлекательная.
Он шел с намерением побранить ее и за столь долгий сон, и за беспокойство, которое она причинила ему; но, когда увидел нежную, ясную улыбку, озарившую это прелестное лицо, словно утренний луч зари, он в силах был только любоваться ею; он улыбнулся в ответ, ласково сжал ладонями ее белокурую головку, поцеловал в лоб и в мифологическом стиле, в то время еще не успевшем устареть, любезно произнес:
— Супруга дряхлого Тифона заставляет себя ждать; значит, она наряжалась, чтобы предстать как возлюбленная Марса!
Луиза густо покраснела и склонила головку на грудь кавалера, словно хотела укрыться в его сердце.
— Друг мой, этой ночью мне снились такие страшные сны, что право, до сих пор мне не по себе.
— Неужели эти ужасные сновидения лишили тебя аппетита?
— Боюсь, что лишили, — отвечала Луиза, садясь за стол. Она сделала над собою усилие, но тщетно: ей казалось, будто горло ее сжато железной рукой.
Муж с удивлением наблюдал на нею, а она чувствовала, что под его взглядом краснеет и бледнеет, хотя он смотрел на нее скорее с тревогой, чем с недоумением. Внезапно до их слуха донеслись три размеренных удара — кто-то стучался в калитку сада.
Кто бы то ни был, появление его было для Луизы желанно, ибо отвлекало кавалера от беспокойства, а ее избавляло от смущения.
Поэтому она торопливо встала из-за стола, чтобы самой отворить калитку.
— А где же Нина? — спросил Сан Феличе.
— Не знаю, — отвечала Луиза, — должно быть, вышла.
— Во время завтрака? Зная, что хозяйке нездоровится? Быть того не может, дорогая!
В калитку снова постучали.
— Позвольте мне отворить, — сказала Луиза.
— Нет, нет. Это мое дело. Тебе нездоровится, ты устала. Сиди спокойно, я так хочу.
Кавалер изредка говорил: «Я так хочу», но говорил так ласково, так мягко, что это звучало как просьба отца, обращенная к дочери, а отнюдь не как приказание мужа жене.
И Луиза предоставила кавалеру спуститься с крыльца и отворить калитку. Но каждая новая мелочь, которая могла бы зародить у мужа подозрение насчет ночного происшествия, пугала ее, и она подбежала к окну, высунулась наружу и, еще не понимая, кто это, увидела немолодого человека в широкополой шляпе; он так внимательно разглядывал калитку, к которой прислонился Сальвато, и порог, где Сальвато упал, что Луизу пробрала дрожь.
Калитка отворилась, человек вошел в сад, но Луиза так и не узнала его. Только когда муж, явно обрадовавшись, пригласил гостя в дом, Луиза поняла, что это друг.
В волнении, совсем побледнев, она снова села за стол.
Кавалер вошел; с ним был Чирилло.
Она вздохнула с облегчением. Чирилло очень любил ее, и Луиза тоже была расположена к нему, потому что он, будучи некогда врачом князя Караманико, часто говорил о нем с любовью и уважением, хотя и не знал о родственных узах, связывающих ее с князем.
При виде его она поднялась с места и радостно вскрикнула; со стороны Чирилло она не могла ждать ничего дурного.
Увы, не раз в течение этой ночи, которую она почти всю провела у изголовья раненого, она думала о добром враче и, не вполне полагаясь на познания Нанно, уже собиралась послать за ним Микеле. Но она не решилась сделать это. Что подумал бы Чирилло, узнав, что она скрывает от мужа страшное происшествие, став его свидетельницей, и как отнесется он к доводам, побудившим ее сохранить все это в полнейшей тайне?
Теперь Луиза недоумевала, каким образом Чирилло, которого она не видела уже несколько месяцев, появился здесь именно теперь, когда присутствие его так желательно?
Войдя в комнату, Чирилло на мгновение остановил взор на Луизе, потом, следуя приглашению Сан Феличе, пододвинул стул к столу, за которым завтракали супруги, и Луиза по восточному обычаю, принятому и в Неаполе как в преддверии Востока, подала ему чашку черного кофе.
— Что и говорить, — сказал Сан Феличе, кладя руку ему на колено, — только визит в половине десятого утра и может искупить вашу вину, — вы ведь совсем забыли нас. Мы могли раз двадцать умереть, милый друг, прежде чем узнали, не умерли ли вы сами!
Чирилло посмотрел на Сан Феличе так же внимательно, как раньше посмотрел на его жену, и заметил, что, в то время как на лице жены лежит загадочный отпечаток беспокойной, тревожной ночи, выражение лица мужа говорит о простодушной беззаботности и счастье.
— Значит, вы рады видеть меня сегодня утром, любезный кавалер? — сказал Чирилло, особенно подчеркивая слова «сегодня утром».
— Я всегда рад вас видеть, дорогой доктор, и утром и вечером, и вечером и утром; но сегодня утром я особенно рад вам.
— Почему так? Объясните!
— По двум причинам… Но пейте же кофе… Хотя, что касается кофе, вам не повезло, сегодня его варила не Луиза… Ленивица встала… В котором часу? Угадайте.
— Лучано! — промолвила Луиза, краснея.
— Видите! Ей самой совестно… В девять часов! Чирилло заметил румянец Луизы, тут же сменившийся мертвенной бледностью.
Еще не зная, чем вызвано это волнение, Чирилло пожалел бедную женщину.
— Вы хотели видеть меня по двум причинам, дорогой Сан Феличе… По каким же?
— Во-первых, — отвечал Сан Феличе, — представьте себе: вчера я принес из дворцовой библиотеки «Эпохи природы» графа де Бюффона. Принц выписал этот труд тайком: он запрещен цензурою, быть может, потому — не знаю наверное, — что не вполне согласуется с Библией.
— Ну, мне это безразлично, лишь бы он согласовался со здравым смыслом, — смеясь, заметил Чирилло.
— Вот как! — воскликнул кавалер. — Значит, вы не разделяете его мнения, что Земля — обломок Солнца, оторвавшийся при столкновении с кометой?
— Так же как не думаю, дорогой кавалер, что зарождение живых существ совершается посредством органических молекул и неких «внутренних форм». Это ведь теория того же автора, и, на мой взгляд, столь же нелепая, как первая.
— Слава Богу! Значит, я не такой невежда, каким боялся оказаться.
— Вы — невежда, друг мой? Да вы самый ученый человек из всех, кого я только знаю.
— Ну-ну, дорогой доктор!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269