он появился в городе переодетым и при посредничестве Сальвато установил связь между итальянскими патриотами и французскими республиканцами, убеждая генерала послать к ним Сальвато, которому Шампионне безгранично доверял и который способен был внушить такое же доверие своим соотечественникам. Целью этой миссии было увидеть собственными глазами положение дел, чтобы, возвратившись к генералу, доложить ему о силах, какими располагают патриоты.
Мы видели, что за опасности подстерегали Сальвато, когда он ехал на встречу с заговорщиками, и как он, принимая во внимание, что у них нет тайн от него, пожелал, чтобы и у него не было никаких тайн от них, ведь только узнав о нем все, они смогут вполне уверенно судить о том, насколько он предан общему делу.
Но, к несчастью, средства, которыми располагал Шампионне, далеко не соответствовали тому, что требовалось для защиты Римской республики. Он приехал в Вечный город год спустя после убийства генерала Дюфо, которое если не поощрил, то, по крайней мере, допустил и оставил безнаказанным папа Пий VI, что повлекло за собою вторжение в Рим французских войск и провозглашение Римской республики.
Честь возвестить миру об этом восстании суждена была Бертье. Он въехал в Рим и поднялся на Капитолий, как античный триумфатор, идя по той самой виа Сакра, по которой за семнадцать веков до этого шли покорители мира. Достигнув Капитолия, Бертье дважды обошел вокруг площади, где возвышается статуя Марка Аврелия, под неистовые возгласы «Да здравствует свобода!», «Да здравствует Римская республика!», «Да здравствует Бонапарт!», «Да здравствует непобедимая французская армия!»
Потом, потребовав тишины, немедленно воцарившейся, глашатай свободы произнес следующую речь:
— Души Катона, Помпея, Брута, Цицерона, Гортензия! Примите дань уважения свободных людей на том Капитолии, где вы столько раз отстаивали права народа и своими речами или поступками прославляли Римскую республику. Сыны Галлии с оливковой ветвью в руке пришли в это священное место, чтобы восстановить алтари свободы, воздвигнутые первым из Брутов. И ты, римский народ, вновь обретший свои законные права, вспомни, какая кровь течет в твоих жилах! Обрати взгляд на окружающие тебя памятники славы, вспомни высокий дух отцов, прояви себя достойным былого величия и докажи Европе, что есть еще души, не утратившие доблести своих предков!
Трое суток в Риме сияла иллюминация, пускали фейерверки, сажали деревья Свободы, плясали, пели вокруг этих деревьев и кричали: «Да здравствует Республика!» Но восторги длились недолго. Спустя десять дней после речи Бертье, в которой, кроме обращения к душам Катона и Гортензия, содержалось обещание относиться с неизменным уважением к доходам и богатствам Церкви, ее ценности по приказу Директории были отправлены на Монетный двор, с тем чтобы их переплавили в золотые и серебряные монеты, причем с гербом не Римской республики, а Французской. Затем монеты было предписано сдать: по словам одних, в казну Люксембургского дворца, по словам других — в казну армии; тех, кто говорил об армейской казне, было меньшинство, а еще меньше было таких, кто этому верил.
Затем началась распродажа национальных имуществ: Директория, по ее утверждению, очень нуждалась в средствах для Египетской армии, а потому имущества продавались крайне поспешно и по ценам, что были значительно ниже их действительной стоимости. Тогда с призывом жертвовать деньги и ценности обратились к богатым людям, но у них при всем их патриотическом рвении, которое, надо сознаться, основательно поостыло в результате постоянных притязаний французского правительства, вскоре опустели карманы.
Таким образом, немалые жертвы, принесенные состоятельной прослойкой общества не исправили положения: Директории требовались все новые средства, их не хватало даже на самые необходимые издержки; через три месяца после провозглашения республики оказалось, что ни национальным войскам, ни государственным чиновникам жалованье за все это время не выплачивалось.
Рабочие, не получая заработанных денег и к тому же, как известно, не питая особенной склонности к труду, бросили все и стали кто разбойниками, кто попрошайками.
Что же касается представителей власти, которые, казалось бы, должны были служить примером спартанской честности, то они, лишившись жалованья, стали еще большими взяточниками и ворами, чем прежде. Ведомство анноны, обязанное снабжать жителей съестными припасами (возникнув еще при императорах, оно сохранилось и в папском Риме), не могло произвести нужные закупки на бумажные деньги, к которым в народе совершенно пропало доверие; не располагая ни мукой, ни оливковым маслом, ни мясом, что ведомство объявило, что не знает, как предотвратить голод. Поэтому в те дни, когда в Рим приехал Шампионне, жители перешептывались о том, что в городе осталось продовольствия лишь на трое суток и что если неаполитанский король не явится со своей армией в ближайшее время, чтобы изгнать французов, восстановить святого отца на папском престоле и вернуть народу прежнее благосостояние, то не останется ничего другого, как есть друг друга или умереть с голоду.
Вот с какими вестями Сальвато был послан к неаполитанским патриотам — ему поручили рассказать о бедственном положении Римской республики, о том, как она нуждается в помощи, заботе и бескорыстии. Шампионне начал с того, что выгнал из Рима всех налоговых чиновников и взял на себя ответственность за передачу на нужды города и армии всех денежных средств, откуда бы они ни поступали на имя Директории.
Кроме того, Сальвато должен был передать некоторые сведения насчет французской армии: положение ее было не лучше дел в Римской республике.
Римская армия, возглавляемая Шампионне, по расчетам Директории, должна была состоять из тридцати двух тысяч человек, в действительности же она насчитывала лишь восемь тысяч. Эти восемь тысяч, не получавшие ни одного су уже в течение трех месяцев, испытывали острую нужду в обуви, одежде, хлебе и находились как бы в окружении армии неаполитанского короля, состоявшей из шестидесяти тысяч солдат, хорошо обутых, хорошо одетых, сытых и получающих жалованье ежедневно. Все боеприпасы французской армии состояли из ста восьмидесяти тысяч патронов, то есть на человека приходилось по пятнадцать зарядов. В крепостях недоставало не только провианта, но даже пороха; его нехватка доходила до того, что солдаты из Чивитавеккья не смогли помешать берберийскому судну захватить рыбацкий баркас вблизи крепости на половине расстояния пушечного выстрела. Имелось всего-навсего девять пушек. Все орудия были переплавлены на медную монету. В некоторых крепостях, правда, пушки имелись, но вследствие то ли предательства, то ли небрежности нигде калибр ядер не соответствовал калибру орудий, а кое-где ядер и вовсе не было.
Арсеналы были также пусты: не удалось снабдить ружьями даже два батальона национальной гвардии — и это в стране, где не встретишь пешего без ружья на плече, а всадника — без ружья поперек седла.
Но Шампионне обратился за помощью к Жуберу, и ему должны были доставить из Алессандрии и Милана миллион патронов и десять пушек с их парком.
Что же касается ядер, то Шампионне построил печи, и в них отливалось по четыре-пять тысяч ядер в день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269
Мы видели, что за опасности подстерегали Сальвато, когда он ехал на встречу с заговорщиками, и как он, принимая во внимание, что у них нет тайн от него, пожелал, чтобы и у него не было никаких тайн от них, ведь только узнав о нем все, они смогут вполне уверенно судить о том, насколько он предан общему делу.
Но, к несчастью, средства, которыми располагал Шампионне, далеко не соответствовали тому, что требовалось для защиты Римской республики. Он приехал в Вечный город год спустя после убийства генерала Дюфо, которое если не поощрил, то, по крайней мере, допустил и оставил безнаказанным папа Пий VI, что повлекло за собою вторжение в Рим французских войск и провозглашение Римской республики.
Честь возвестить миру об этом восстании суждена была Бертье. Он въехал в Рим и поднялся на Капитолий, как античный триумфатор, идя по той самой виа Сакра, по которой за семнадцать веков до этого шли покорители мира. Достигнув Капитолия, Бертье дважды обошел вокруг площади, где возвышается статуя Марка Аврелия, под неистовые возгласы «Да здравствует свобода!», «Да здравствует Римская республика!», «Да здравствует Бонапарт!», «Да здравствует непобедимая французская армия!»
Потом, потребовав тишины, немедленно воцарившейся, глашатай свободы произнес следующую речь:
— Души Катона, Помпея, Брута, Цицерона, Гортензия! Примите дань уважения свободных людей на том Капитолии, где вы столько раз отстаивали права народа и своими речами или поступками прославляли Римскую республику. Сыны Галлии с оливковой ветвью в руке пришли в это священное место, чтобы восстановить алтари свободы, воздвигнутые первым из Брутов. И ты, римский народ, вновь обретший свои законные права, вспомни, какая кровь течет в твоих жилах! Обрати взгляд на окружающие тебя памятники славы, вспомни высокий дух отцов, прояви себя достойным былого величия и докажи Европе, что есть еще души, не утратившие доблести своих предков!
Трое суток в Риме сияла иллюминация, пускали фейерверки, сажали деревья Свободы, плясали, пели вокруг этих деревьев и кричали: «Да здравствует Республика!» Но восторги длились недолго. Спустя десять дней после речи Бертье, в которой, кроме обращения к душам Катона и Гортензия, содержалось обещание относиться с неизменным уважением к доходам и богатствам Церкви, ее ценности по приказу Директории были отправлены на Монетный двор, с тем чтобы их переплавили в золотые и серебряные монеты, причем с гербом не Римской республики, а Французской. Затем монеты было предписано сдать: по словам одних, в казну Люксембургского дворца, по словам других — в казну армии; тех, кто говорил об армейской казне, было меньшинство, а еще меньше было таких, кто этому верил.
Затем началась распродажа национальных имуществ: Директория, по ее утверждению, очень нуждалась в средствах для Египетской армии, а потому имущества продавались крайне поспешно и по ценам, что были значительно ниже их действительной стоимости. Тогда с призывом жертвовать деньги и ценности обратились к богатым людям, но у них при всем их патриотическом рвении, которое, надо сознаться, основательно поостыло в результате постоянных притязаний французского правительства, вскоре опустели карманы.
Таким образом, немалые жертвы, принесенные состоятельной прослойкой общества не исправили положения: Директории требовались все новые средства, их не хватало даже на самые необходимые издержки; через три месяца после провозглашения республики оказалось, что ни национальным войскам, ни государственным чиновникам жалованье за все это время не выплачивалось.
Рабочие, не получая заработанных денег и к тому же, как известно, не питая особенной склонности к труду, бросили все и стали кто разбойниками, кто попрошайками.
Что же касается представителей власти, которые, казалось бы, должны были служить примером спартанской честности, то они, лишившись жалованья, стали еще большими взяточниками и ворами, чем прежде. Ведомство анноны, обязанное снабжать жителей съестными припасами (возникнув еще при императорах, оно сохранилось и в папском Риме), не могло произвести нужные закупки на бумажные деньги, к которым в народе совершенно пропало доверие; не располагая ни мукой, ни оливковым маслом, ни мясом, что ведомство объявило, что не знает, как предотвратить голод. Поэтому в те дни, когда в Рим приехал Шампионне, жители перешептывались о том, что в городе осталось продовольствия лишь на трое суток и что если неаполитанский король не явится со своей армией в ближайшее время, чтобы изгнать французов, восстановить святого отца на папском престоле и вернуть народу прежнее благосостояние, то не останется ничего другого, как есть друг друга или умереть с голоду.
Вот с какими вестями Сальвато был послан к неаполитанским патриотам — ему поручили рассказать о бедственном положении Римской республики, о том, как она нуждается в помощи, заботе и бескорыстии. Шампионне начал с того, что выгнал из Рима всех налоговых чиновников и взял на себя ответственность за передачу на нужды города и армии всех денежных средств, откуда бы они ни поступали на имя Директории.
Кроме того, Сальвато должен был передать некоторые сведения насчет французской армии: положение ее было не лучше дел в Римской республике.
Римская армия, возглавляемая Шампионне, по расчетам Директории, должна была состоять из тридцати двух тысяч человек, в действительности же она насчитывала лишь восемь тысяч. Эти восемь тысяч, не получавшие ни одного су уже в течение трех месяцев, испытывали острую нужду в обуви, одежде, хлебе и находились как бы в окружении армии неаполитанского короля, состоявшей из шестидесяти тысяч солдат, хорошо обутых, хорошо одетых, сытых и получающих жалованье ежедневно. Все боеприпасы французской армии состояли из ста восьмидесяти тысяч патронов, то есть на человека приходилось по пятнадцать зарядов. В крепостях недоставало не только провианта, но даже пороха; его нехватка доходила до того, что солдаты из Чивитавеккья не смогли помешать берберийскому судну захватить рыбацкий баркас вблизи крепости на половине расстояния пушечного выстрела. Имелось всего-навсего девять пушек. Все орудия были переплавлены на медную монету. В некоторых крепостях, правда, пушки имелись, но вследствие то ли предательства, то ли небрежности нигде калибр ядер не соответствовал калибру орудий, а кое-где ядер и вовсе не было.
Арсеналы были также пусты: не удалось снабдить ружьями даже два батальона национальной гвардии — и это в стране, где не встретишь пешего без ружья на плече, а всадника — без ружья поперек седла.
Но Шампионне обратился за помощью к Жуберу, и ему должны были доставить из Алессандрии и Милана миллион патронов и десять пушек с их парком.
Что же касается ядер, то Шампионне построил печи, и в них отливалось по четыре-пять тысяч ядер в день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269