Толпа тем временем множилась. Те, кто оказались в первых рядах, буквально наступали на трупы. Партизаны, стоявшие в оцеплении, были вынуждены открыть стрельбу поверх голов напирающей толпы, а затем использовали и брандспойт.
«Кого вы хотите увидеть?» — громким голосом поверх ликующих голов крикнул партизан крупного телосложения, его руки по локоть были забрызганы кровью.
«Паволини!» — раздался в толпе мужской голос. К нему присоединился другой: «Бомбаччи!». И тут же по толпе понеслось: «Муссолини! Петаччи! Буффарини-Гвиди!». Великан-партизан по очереди поднимал каждого из названных над толпой, держа трупы под руки.
«Выше! — командовала толпа — Выше! Выше! Нам не видно!».
«Вздернуть их на веревки», — раздался в толпе громкий властный голос.
Тут же нашлись веревки. Убитых связали за лодыжки. Первым подняли труп Муссолини. Подметки его разорванных ботинок поползли вверх к нависавшим стропилам крыши гаража, голова повисла на высоте шести футов. Его лицо землистого цвета было покрыто пятнами засохшей крови, рот по-прежнему приоткрыт. В толпе раздались одобрительные возгласы. Стоявшие в первых рядах стали бросать в него чем попало.
Акилле Стараче поставили в кузов грузовика и заставили смотреть на происходящее. Затем его подтащили к стене и расстреляли. Труп бросили в кучу вместе с другими, дожидаться своей очереди.
Следующей повесили Кларетту Петаччи. Раздался женский визг. На несколько секунд, пока тела мерно покачивались в прозрачном утреннем воздухе, воцарилась странная тишина. Крики и насмешки прекратились. На мгновение лица стали серьезными и задумчивыми. Как сказал позже один человек, присутствовавший на площади, «мы все вдруг почувствовали, как в воздухе повисло тягостное ожидание, как будто мы погрузились в сон, очнувшись от которого мы обнаружим мир прежним. Казалось, что в течение этих нескольких секунд мы все осознали, что дуче наконец мертв, что он казнен без суда и что наступит час, когда все мы, вместо унижения и оскорблений, будем воздавать ему почести, как герою, и возносить в молитвах, как святого».
Настроение на площади переменилось. Юбка Кларетты сползла на лицо, обнажив бедра. Когда один партизан встал на ящик, чтобы закрепить концы юбки между крепко прижатыми ногами, в толпе послышались насмешки и скабрезные возгласы. Один человек подошел к телу и непристойным образом ткнул его палкой так, что оно сильно закачалось и завертелось на веревке, как механическая кукла, которая, кружась в танце, протягивает свои руки на шарнирах навстречу воображаемому партнеру. Но лицо Кларетты меньше всего напоминало кукольное. Когда-то оно сводило мужчин с ума, теперь же было покрыто слоем грязи и замазано кровью. Когда ее подвешивали, ее глаза были открыты, теперь же веки медленно сомкнулись. Оно выглядело кротким и умиротворенным. Казалось даже, что она улыбается.
Изуродованное лицо Муссолини выглядело по-другому. Некоторые увидели в линии его опухших губ и невидящих остекленевших глазах выражение безнадежного отчаяния, но большинству запомнилось лишь обезображенное и залепленное грязью подобие человеческого лица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
«Кого вы хотите увидеть?» — громким голосом поверх ликующих голов крикнул партизан крупного телосложения, его руки по локоть были забрызганы кровью.
«Паволини!» — раздался в толпе мужской голос. К нему присоединился другой: «Бомбаччи!». И тут же по толпе понеслось: «Муссолини! Петаччи! Буффарини-Гвиди!». Великан-партизан по очереди поднимал каждого из названных над толпой, держа трупы под руки.
«Выше! — командовала толпа — Выше! Выше! Нам не видно!».
«Вздернуть их на веревки», — раздался в толпе громкий властный голос.
Тут же нашлись веревки. Убитых связали за лодыжки. Первым подняли труп Муссолини. Подметки его разорванных ботинок поползли вверх к нависавшим стропилам крыши гаража, голова повисла на высоте шести футов. Его лицо землистого цвета было покрыто пятнами засохшей крови, рот по-прежнему приоткрыт. В толпе раздались одобрительные возгласы. Стоявшие в первых рядах стали бросать в него чем попало.
Акилле Стараче поставили в кузов грузовика и заставили смотреть на происходящее. Затем его подтащили к стене и расстреляли. Труп бросили в кучу вместе с другими, дожидаться своей очереди.
Следующей повесили Кларетту Петаччи. Раздался женский визг. На несколько секунд, пока тела мерно покачивались в прозрачном утреннем воздухе, воцарилась странная тишина. Крики и насмешки прекратились. На мгновение лица стали серьезными и задумчивыми. Как сказал позже один человек, присутствовавший на площади, «мы все вдруг почувствовали, как в воздухе повисло тягостное ожидание, как будто мы погрузились в сон, очнувшись от которого мы обнаружим мир прежним. Казалось, что в течение этих нескольких секунд мы все осознали, что дуче наконец мертв, что он казнен без суда и что наступит час, когда все мы, вместо унижения и оскорблений, будем воздавать ему почести, как герою, и возносить в молитвах, как святого».
Настроение на площади переменилось. Юбка Кларетты сползла на лицо, обнажив бедра. Когда один партизан встал на ящик, чтобы закрепить концы юбки между крепко прижатыми ногами, в толпе послышались насмешки и скабрезные возгласы. Один человек подошел к телу и непристойным образом ткнул его палкой так, что оно сильно закачалось и завертелось на веревке, как механическая кукла, которая, кружась в танце, протягивает свои руки на шарнирах навстречу воображаемому партнеру. Но лицо Кларетты меньше всего напоминало кукольное. Когда-то оно сводило мужчин с ума, теперь же было покрыто слоем грязи и замазано кровью. Когда ее подвешивали, ее глаза были открыты, теперь же веки медленно сомкнулись. Оно выглядело кротким и умиротворенным. Казалось даже, что она улыбается.
Изуродованное лицо Муссолини выглядело по-другому. Некоторые увидели в линии его опухших губ и невидящих остекленевших глазах выражение безнадежного отчаяния, но большинству запомнилось лишь обезображенное и залепленное грязью подобие человеческого лица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115