Резким нажимом на рычаг Земсков включил демультипликатор. Мотор взревел. Десять огромных скатов, подминая кусты, вращались, вдавливая мягкий болотистый грунт. Последний рывок. Стоп!
Машина сидела в болоте, погрузившись диферами в зеленое месиво. Мотор заглох.
— Они проскочат мимо, — сказал Земсков, — но скоро увидят, что нас нет впереди, и вернутся на эту дорогу.
Все трое стояли рядом с машиной, увязая по колени в болоте.
Земсков достал из кабины флаг, дал его Косотрубу:
— Иди, Людмила, за ним. Прикрою.
— Товарищ капитан, отход прикрою я, и машину взорву, — Косотруб протянул ему брезентовый свёрток, туго перетянутый кожаными тесёмками.
— Ты что, приказ не выполняешь?
— Не выполняю, товарищ капитан. Не имею полного права оставить вас одного.
Земсков схватил матроса за ворот:
— Иди! Приказываю доставить Флаг миноносца в полк. Ясно?
Косотруб повернулся и понуро побрёл.
Людмила вцепилась в плечи Земскова:
— Андрей, я останусь, я не пойду, я с тобой…
Резким движением Земсков сбросил её руки:
— Старшина Шубина, приказываю тебе идти. Если его убьют, флаг понесёшь ты! — он вдруг улыбнулся и добавил: — Не бойся, глупая, я вас догоню…
Когда шаги стихли, Земсков погрузил руки до плеч в болото, нащупал под рамой машины толовую шашку, вытащил бикфордов шнур наружу. Он обтёр грязь о свой комбинезон и обмотал конец шнура вокруг дверной ручки.
Белый якорь раскинул лапы на дверке кабины. Теперь машина стояла на своей последней якорной стоянке. Первая машина первой батареи первого дивизиона, которая пронесла Флаг миноносца от Москвы до Таманских плавней, закончила свой боевой путь.
Земсков достал из-под комбинезона портсигар и закурил. Он ждал.
Ждать пришлось недолго. Послышался лязг гусениц по булыжнику. Чёрная тень заслонила луну. Танк остановился на повороте и дважды выстрелил наугад. Земсков приблизил огонёк папиросы к концу бикфордова шнура, но раздумал и снова зажал папиросу в зубах. Из-за танка по одному вышло человек пятнадцать солдат.
— Hieraus! — воскликнул один из них.
Несколько человек приблизились к просеке, проложенной машиной. Земсков затянулся в последний раз, прижал огонёк папиросы к пороховой мякоти шнура и пошёл от машины. Немцы услышали его шаги. В автоматной трескотне потонуло шипение бикфордова шнура.
Уходить можно было только вдоль дороги. Земсков медленно пробирался по болоту, в то время как немцы могли идти по мостовой гораздо быстрее. Скоро шесть человек обогнали его. Путь вперёд был отрезан.
Земсков не отрывал глаз от светящейся секундной стрелки. Ещё полминуты. По возгласам немцев он понял: те, кто остались сзади, приблизились к машине.
Солдаты, которые прошли вперёд, в нерешительности топтались посреди дороги. Вдруг из кустов хлестнули автоматные очереди.
— Это они! Не ушли, ждали!
Трое немцев упали на дорогу, остальные, отбежав несколько шагов, залегли на противоположном краю мостовой и начали поливать кусты автоматным огнём. В это время раздался оглушительный взрыв. Высоко над кустами взлетели обломки. Крики и стоны донеслись до Земскова. Он понял, что машина Шацкого и Дручкова, подобно её хозяевам, дорого отплатила за свою гибель.
Ломая кусты, Земсков бежал вперёд.
— Капитан, сюда!
— Андрей, сюда! — два выкрика слились вместе. Земсков уже видел сквозь кусты силуэты своих друзей, когда танк открыл огонь из пулемёта.
— Андрей! — крикнула снова Людмила.
Земскова бросило в жар от этого крика. Он рванулся вперёд, раздвинул руками кусты и выскочил на тропинку, невидимую с дороги.
Людмила сидела на земле. Косотруб поддерживал её, обхватив за плечи. Глаза девушки были широко раскрыты. На маскировочном комбинезоне справа, повыше ремня, расплывалось тёмное пятно. Задыхаясь, она проговорила:
— К мельнице… скорей… бегите! Я не могу…
Танк начал стрелять из пушки, но снаряды ложились далеко. Земсков подхватил Людмилу:
— Косотруб, флаг! Беги вперёд!
На этот раз Валерка сразу понял, что спорить с Земсковым бесполезно. Он подхватил драгоценный свёрток и побежал вперёд по узкой тропке.
Земсков поднял Людмилу на руки и молча понёс её. Выстрелы слышались в стороне. Очевидно, немцы потеряли след.
Людмила тихо стонала. Сознание её помутилось. Земсков дважды окликал её, но она не отзывалась. У гребли Земсков опустил Людмилу на землю. Руки его были в крови. Он вынул нож, осторожно разрезал комбинезон и гимнастёрку Людмилы. Пуля прошла навылет пониже правой груди. Промыв рану водкой, он наложил повязку, но кровь проступала сквозь слой бинтов.
По плотине Земсков шёл из последних сил. Скользя и задыхаясь, шаг за шагом он преодолевал путь через заболоченный ручей. Мысли его оледенели. Все плыло перед глазами — чёрное здание мельницы на том берегу, кусты и заросшая зеленью гладь. Луна то двоилась, то снова сливалась в неясный расплывчатый круг. А он все шёл через бесконечную греблю, прижимая к груди свою ношу. Жирная лягушка сидела на листе. Она смотрела на человека до тех пор, пока его не поглотила тень, падающая от мельницы.
Земсков спустился по ступенькам в полуподвал. Луна ярко светила через окно, оплетённое по углам многолетней пушистой паутиной. По неровной кладке каменных стен местами стлались белые пятна плесени. Посреди помещения лежали один на другом два жернова. Земсков положил на них Людмилу. Она открыла глаза:
— Андрей… Это ты? Пить!
Земсков поднёс фляжку к бледным губам Людмилы. Она пила жадно, большими глотками.
— Людмила, Людмила! — повторял Земсков. Только одним этим словом он мог выразить своё отчаяние.
— Андрей, где мы с тобой?
— На Волчьей мельнице. Не говори! Я переменю повязку.
— Не надо. Мне хорошо… — Она обвела взглядом мокрые стены. — Ещё девчонкой хотела прийти сюда ночью. И пришла — с тобой. Андрей, скажи мне ещё раз, как называется эта река?..
— Какая река? — он не сразу понял, чего она хочет.
— Та речка, что мы переходили вброд. Под Майкопом… Помнишь?
— Курджипс она называется.
— Курджипс… — повторила она, — какое хорошее слово! Подыми меня, Андрей. Я хочу сидеть рядом с тобой, как на сеновале в Майкопе.
Земсков приподнял её, осторожно придерживая за плечи. Луна светила им прямо в лица.
— Крепче, крепче держи меня! — сказала Людмила. — Теперь не страшно. Только почему так темно? Я не вижу тебя! Ты — далеко. Ты уходишь, Андрей?..
— Я здесь, Людмила! Смотри же!
— Поцелуй меня… — еле слышно попросила она.
Губы Людмилы были ещё тёплыми, но она уже не почувствовала, его поцелуя. Он положил её голову себе на колени. Дыхание становилось все слабее. Луна уходила из окна. Вместе с ней уходила надёжная душа Людмилы.
Скоро стало темно. Только окно светилось. Ветерок качнул гирлянды паутины, пробрался в подвал. Волосы Людмилы зашевелились и коснулись руки Андрея.
Он ещё долго сидел на холодном мельничном камне. По шоссе, лязгая гусеницами, двигались танки. Много танков. Земсков поднялся, взял автомат и, не оглядываясь, вышел из подвала.
По звукам, доносившимся с дороги, по лёгким шорохам ночи, Земсков не понял, а скорее почувствовал, что кольцо окружения сжимается вокруг полка. Луна уже опускалась за лес. Неуклонно приближался рассвет нового дня. Этот день нужно будет прожить без Людмилы, потому что её нет нигде. Потом будут другие дни, множество бесконечных дней, а её нет нигде и не будет никогда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Машина сидела в болоте, погрузившись диферами в зеленое месиво. Мотор заглох.
— Они проскочат мимо, — сказал Земсков, — но скоро увидят, что нас нет впереди, и вернутся на эту дорогу.
Все трое стояли рядом с машиной, увязая по колени в болоте.
Земсков достал из кабины флаг, дал его Косотрубу:
— Иди, Людмила, за ним. Прикрою.
— Товарищ капитан, отход прикрою я, и машину взорву, — Косотруб протянул ему брезентовый свёрток, туго перетянутый кожаными тесёмками.
— Ты что, приказ не выполняешь?
— Не выполняю, товарищ капитан. Не имею полного права оставить вас одного.
Земсков схватил матроса за ворот:
— Иди! Приказываю доставить Флаг миноносца в полк. Ясно?
Косотруб повернулся и понуро побрёл.
Людмила вцепилась в плечи Земскова:
— Андрей, я останусь, я не пойду, я с тобой…
Резким движением Земсков сбросил её руки:
— Старшина Шубина, приказываю тебе идти. Если его убьют, флаг понесёшь ты! — он вдруг улыбнулся и добавил: — Не бойся, глупая, я вас догоню…
Когда шаги стихли, Земсков погрузил руки до плеч в болото, нащупал под рамой машины толовую шашку, вытащил бикфордов шнур наружу. Он обтёр грязь о свой комбинезон и обмотал конец шнура вокруг дверной ручки.
Белый якорь раскинул лапы на дверке кабины. Теперь машина стояла на своей последней якорной стоянке. Первая машина первой батареи первого дивизиона, которая пронесла Флаг миноносца от Москвы до Таманских плавней, закончила свой боевой путь.
Земсков достал из-под комбинезона портсигар и закурил. Он ждал.
Ждать пришлось недолго. Послышался лязг гусениц по булыжнику. Чёрная тень заслонила луну. Танк остановился на повороте и дважды выстрелил наугад. Земсков приблизил огонёк папиросы к концу бикфордова шнура, но раздумал и снова зажал папиросу в зубах. Из-за танка по одному вышло человек пятнадцать солдат.
— Hieraus! — воскликнул один из них.
Несколько человек приблизились к просеке, проложенной машиной. Земсков затянулся в последний раз, прижал огонёк папиросы к пороховой мякоти шнура и пошёл от машины. Немцы услышали его шаги. В автоматной трескотне потонуло шипение бикфордова шнура.
Уходить можно было только вдоль дороги. Земсков медленно пробирался по болоту, в то время как немцы могли идти по мостовой гораздо быстрее. Скоро шесть человек обогнали его. Путь вперёд был отрезан.
Земсков не отрывал глаз от светящейся секундной стрелки. Ещё полминуты. По возгласам немцев он понял: те, кто остались сзади, приблизились к машине.
Солдаты, которые прошли вперёд, в нерешительности топтались посреди дороги. Вдруг из кустов хлестнули автоматные очереди.
— Это они! Не ушли, ждали!
Трое немцев упали на дорогу, остальные, отбежав несколько шагов, залегли на противоположном краю мостовой и начали поливать кусты автоматным огнём. В это время раздался оглушительный взрыв. Высоко над кустами взлетели обломки. Крики и стоны донеслись до Земскова. Он понял, что машина Шацкого и Дручкова, подобно её хозяевам, дорого отплатила за свою гибель.
Ломая кусты, Земсков бежал вперёд.
— Капитан, сюда!
— Андрей, сюда! — два выкрика слились вместе. Земсков уже видел сквозь кусты силуэты своих друзей, когда танк открыл огонь из пулемёта.
— Андрей! — крикнула снова Людмила.
Земскова бросило в жар от этого крика. Он рванулся вперёд, раздвинул руками кусты и выскочил на тропинку, невидимую с дороги.
Людмила сидела на земле. Косотруб поддерживал её, обхватив за плечи. Глаза девушки были широко раскрыты. На маскировочном комбинезоне справа, повыше ремня, расплывалось тёмное пятно. Задыхаясь, она проговорила:
— К мельнице… скорей… бегите! Я не могу…
Танк начал стрелять из пушки, но снаряды ложились далеко. Земсков подхватил Людмилу:
— Косотруб, флаг! Беги вперёд!
На этот раз Валерка сразу понял, что спорить с Земсковым бесполезно. Он подхватил драгоценный свёрток и побежал вперёд по узкой тропке.
Земсков поднял Людмилу на руки и молча понёс её. Выстрелы слышались в стороне. Очевидно, немцы потеряли след.
Людмила тихо стонала. Сознание её помутилось. Земсков дважды окликал её, но она не отзывалась. У гребли Земсков опустил Людмилу на землю. Руки его были в крови. Он вынул нож, осторожно разрезал комбинезон и гимнастёрку Людмилы. Пуля прошла навылет пониже правой груди. Промыв рану водкой, он наложил повязку, но кровь проступала сквозь слой бинтов.
По плотине Земсков шёл из последних сил. Скользя и задыхаясь, шаг за шагом он преодолевал путь через заболоченный ручей. Мысли его оледенели. Все плыло перед глазами — чёрное здание мельницы на том берегу, кусты и заросшая зеленью гладь. Луна то двоилась, то снова сливалась в неясный расплывчатый круг. А он все шёл через бесконечную греблю, прижимая к груди свою ношу. Жирная лягушка сидела на листе. Она смотрела на человека до тех пор, пока его не поглотила тень, падающая от мельницы.
Земсков спустился по ступенькам в полуподвал. Луна ярко светила через окно, оплетённое по углам многолетней пушистой паутиной. По неровной кладке каменных стен местами стлались белые пятна плесени. Посреди помещения лежали один на другом два жернова. Земсков положил на них Людмилу. Она открыла глаза:
— Андрей… Это ты? Пить!
Земсков поднёс фляжку к бледным губам Людмилы. Она пила жадно, большими глотками.
— Людмила, Людмила! — повторял Земсков. Только одним этим словом он мог выразить своё отчаяние.
— Андрей, где мы с тобой?
— На Волчьей мельнице. Не говори! Я переменю повязку.
— Не надо. Мне хорошо… — Она обвела взглядом мокрые стены. — Ещё девчонкой хотела прийти сюда ночью. И пришла — с тобой. Андрей, скажи мне ещё раз, как называется эта река?..
— Какая река? — он не сразу понял, чего она хочет.
— Та речка, что мы переходили вброд. Под Майкопом… Помнишь?
— Курджипс она называется.
— Курджипс… — повторила она, — какое хорошее слово! Подыми меня, Андрей. Я хочу сидеть рядом с тобой, как на сеновале в Майкопе.
Земсков приподнял её, осторожно придерживая за плечи. Луна светила им прямо в лица.
— Крепче, крепче держи меня! — сказала Людмила. — Теперь не страшно. Только почему так темно? Я не вижу тебя! Ты — далеко. Ты уходишь, Андрей?..
— Я здесь, Людмила! Смотри же!
— Поцелуй меня… — еле слышно попросила она.
Губы Людмилы были ещё тёплыми, но она уже не почувствовала, его поцелуя. Он положил её голову себе на колени. Дыхание становилось все слабее. Луна уходила из окна. Вместе с ней уходила надёжная душа Людмилы.
Скоро стало темно. Только окно светилось. Ветерок качнул гирлянды паутины, пробрался в подвал. Волосы Людмилы зашевелились и коснулись руки Андрея.
Он ещё долго сидел на холодном мельничном камне. По шоссе, лязгая гусеницами, двигались танки. Много танков. Земсков поднялся, взял автомат и, не оглядываясь, вышел из подвала.
По звукам, доносившимся с дороги, по лёгким шорохам ночи, Земсков не понял, а скорее почувствовал, что кольцо окружения сжимается вокруг полка. Луна уже опускалась за лес. Неуклонно приближался рассвет нового дня. Этот день нужно будет прожить без Людмилы, потому что её нет нигде. Потом будут другие дни, множество бесконечных дней, а её нет нигде и не будет никогда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114