Она моргнула?.. Волосы сгорели, брови и ресницы, конечно, тоже, но разве не шевельнулись ее веки?..
— Вы заметили, доктор?
Молодой венесуэлец бросил на него скучающий взгляд.
— Вы что-то сказали?
— Она моргнула.
— Правда? — Он отвернулся, обращаясь к медсестре, словно наблюдение Чарли не заслуживало доверия.
— Не заметила, — ответила медсестра-иранка.
Медицинская бригада исчезла, не удостоив его больше ни словом. Чарли подошел к кровати, и его сердце подпрыгнуло от радости: Гарнет получила новый облик, более человеческий. Повязки стали тоньше, и теперь она уже не напоминала ни средневекового рыцаря, закованного в латы, ни хоккейного вратаря. И — о чудо! — в новых повязках были ослепительно прекрасные отверстия для глаз!
— Гарнет, я видел, как у тебя шевельнулись веки. Я знаю, что ты это сделала! — Его голос был глухим, как у человека, произносящего вслух свою самую потаенную мечту. Чарли не сводил глаз с ее новой маски. Ей запретили шевелить головой и разговаривать. Но слышала ли она это?
Между двумя пластами повязок видно было только ее правую руку. Левая часть тела Гарнет приняла на себя ударную волну. Чарли со вздохом отвел глаза от маски и посмотрел на открытые пальцы правой руки. Гарнет приподняла и опустила два пальца, еще раз повторила этот жест — жалкое, почти незаметное движение, но его значение было огромным!
— Да! — завопил Чарли. — Ты говоришь — да. Ты вернулась... Ты со мной.
* * *
В комнате отдыха для пациентов все были в пижамах и халатах, только Чарли, наполовину посторонний, — в слаксах цвета хаки и теннисном свитере.
— У тебя запущенный вид, — констатировала Уинфилд. — Знаешь, Эйлин до сих пор полностью деморализована, хотя уже столько времени прошло.
— Жаль, что она одна. Кажется, ты тоже оказалась на линии огня.
— Это гены Риччи. К тому же Эйлин сейчас беременная, это, естественно, ограничивает свободу выбора. Не очень приятно в таком состоянии наскакивать на человека, который может перестрелять всех вокруг тебя.
Чарли нахмурился.
— Чудовищная история.
— Что чудовищно — так это что Винс ухитрился одним ударом уничтожить главного свидетеля обвинения и запугать Эйлин! — Уинфилд замолчала и заставила себя устранить раздражение с лица. — Мы как раз собирались включить в процесс других проституток Риччи, которым было сказано, что они здоровы. Уже сейчас мы можем выйти с десятком свидетелей, получится грандиозный процесс, процесс века. Но Эйлин не может решиться на последний шаг.
— Который состоит?..
Уинфилд замолчала и послала Чарли смущенную полуулыбку.
— Лучше тебе этого не знать. Ты и так под прицелом.
— Уинфилд, это был несчастный случай.
— Которая из коробок с шоколадными помадками от Чио Итало заставила тебя переменить свое мнение?
Болезненная гримаса на лице отца вызвала у нее угрызения совести. Она попыталась загладить свой промах шуткой:
— Для меня, впитавшей скепсис, сидя на отцовском колене, твоя доверчивость подозрительна.
Чарли подмигнул ей.
— Настоящий профессор не упустит возможности поделиться мудростью. — Он пожал плечами. — Наверно, я никогда не был настоящим профессором. Я совершенно не хитрый. Ты другое дело. Ты потрясающе хитрая особа.
— При чем здесь хитрость? — не выдержала Уинфилд. — Один парень из окружной прокуратуры показал мне полицейский рапорт о взрыве — не доказано даже, что Гарнет вообще успела зажечь духовку. А взрыв самым удачным образом ликвидировал все свидетельства неисправности. Совершенно липовый рапорт. Почему ты смирился с этим?
— Потому что... — Чарли краешком глаза следил за ней, пытаясь определить, какое впечатление производят на дочь его слова, — потому что, когда ты доживешь до моих лет, ты тоже устанешь бороться, натыкаясь раз за разом на стену... Твои умозаключения — это изящная игра мысли. А я до сих пор не в состоянии поверить, что Чио способен с такой убийственной яростью расправиться со своими родными. И еще потому, дорогая моя, упоминающая о своих генах при каждом удобном случае, что, если бы Чио нанял специалистов, мы с Гарнет оба были бы сейчас в шести футах под землей.
— У тебя было время заниматься разделом «Ричланд»?
— Нет. Я все время жду каких-нибудь признаков, что Гарнет поправляется. И сегодня кое-что произошло! Давай я расскажу тебе...
— Позволь сначала мне кое-что рассказать тебе. Организация, в которой наш Чио — большая шишка, очень редко выносит смертные приговоры. За века они убедились, что угроза смерти гораздо действенней, чем сама смерть. Не говори мне, что Чио хотел закопать тебя на шесть футов в землю. Ты в точности, в точности, там, где он и хотел, — вы оба. — Ее голос стал резким, лицо, обычно не выражавшее сильных чувств, пылало от ярости, но Уинфилд быстро справилась с собой и через минуту взглянула на отца с безмятежностью мадонны, вырезанной из слоновой кости.
— Ла Профессоресса, — произнес Чарли, улыбнувшись на случай, если она вздумает обидеться на кличку. — Ты заметила, что все здешние доктора иностранцы?
— Это трудно не заметить. Особенно для тех, кто знаком с теорией Чарльза Энтони Ричардса о прогнившем образовании в США.
— Зато теперь мы можем получить представление, насколько плохо образование в других странах.
Она поморщилась.
— Сплошной «третий мир»?
Чарли озабоченно нахмурился:
— Интересно, а где стажируются американские студенты-медики? В Новой Гвинее?
— Ты преувеличиваешь.
— Возможно.
— Ты согласен, что Итало расправился с тобой по своему сценарию?
— М-м.
— Ладно. — Она хищно усмехнулась. — Очень скоро он примет участие в постановке по моему сценарию.
Чарли напугала эта улыбка.
— А потом мы... вернемся к разговору о генах Риччи.
* * *
На второй неделе декабря, возвращаясь с ленча, Чарли обнаружил, что Гарнет каким-то образом раздобыла тупой карандаш и обрывок бумаги. На смятом листке кривыми, печатными буквами, словно рукой шестилетки, было написано: «Это я!»
— Ты меня видишь? — спросил Чарли.
"Д" — написала она, как компьютерное «да».
— Помни, детка, разговаривать пока нельзя. — Чарли нагнулся над кроватью, всматриваясь в отверстие маски. — Выглядишь сногсшибательно, — произнес он, — что-то вроде безумного повара над воскресным жарким из человечины. Тебе еще больно?
«Н. ЛЮБЛ Т».
Он опустился на колени перед кроватью. За последние дни из палаты исчезли почти все капельницы и провода. Чарли поцеловал голые слабые пальчики. 164
— Я тебя тоже люблю. Не трать силы, пытаясь соблазнить меня.
«3 П ОБДА».
Чарли задумался, но тут же просиял:
— В три, после обеда, снимут все повязки?
«Д. — Она продолжала писать. — ТМЭН».
— Тмэн? О! Ты хочешь «тинкмэн»? Сейчас позвоню Керри.
«Н. СМ ПРИНСИ».
Чарли взглянул на часы. До прихода бригады медсестер, которые должны были снять марлевую маску, возможно навсегда, оставался еще час. В голливудских фильмах это всегда кульминационный момент.
Разыскиваемый по обвинению в тягчайшем преступлении персонаж, исполняемый малоизвестным актером, живет весь в повязках — а потом Томас Митчел, играющий спившегося аса пластической хирургии, снимает бинты, и перед нами — волнующие черты Хэмфри Богарта.
— Я вернусь к трем, — сказал Чарли, поднимаясь на ноги.
Он вышел из палаты, послав ей воздушный поцелуй. Перевязочная бригада должна была появиться через десять минут, а не через час.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129