Именно поэтому его нельзя сбросить со счетов, хотя, как я уже говорил, то, что он представлял, более не существует.
Тут я его перебил.
— Простите, — сказал я, — но что, по вашему мнению, «представлял» Достоевский?
— На этот вопрос в нескольких словах не ответишь. Никто не ответит. Он принес нам откровение, а остальное зависит от нас — как мы это откровение примем. Некоторые находят себя в Христе, но можно найти себя и в Достоевском… Вам что-нибудь говорят мои слова?
— И да, и нет.
— Я хочу сказать, что у современного человека нет надежды на будущее. Нас обманули — во всем обманули. Достоевский искал пути выхода из кризиса, но все они перекрыты. Это был вождь в самом глубоком смысле этого слова. Он перебирал разные варианты, останавливаясь на тех, где виделись хоть какие-то, пусть и небезопасные, перспективы, и пришел к выводу, что для человечества — в его настоящем виде — будущего нет. И, в конце концов, нашел прибежище в Боге.
— Не совсем похоже на того Достоевского, которого я знаю, — сказал я. — Слишком уж безысходно.
— Вовсе нет. Скорее реалистично, в духе «сверхчеловека». Достоевский, конечно, не мог верить в тот загробный мир, о котором твердит церковь. Все религии предлагают нам подслащенную пилюлю. Они хотят, чтобы люди проглотили то, чего не в силах принять. Смерть. Человек никогда не смирится с ее неизбежностью, никогда не успокоится… Но я отвлекся. Достоевский понимал, что пока человеку грозит гибель, тот не примет безоговорочно жизнь. Он был глубоко убежден в том, что человек может жить вечно, пожелай он того всем сердцем, всем своим существом. Причин для смерти нет, совсем нет. Мы умираем потому, что теряем веру в жизнь, боимся отдаться ей полностью… Эта мысль возвращает меня в настоящее время, в сегодняшнюю жизнь. Разве все паше существование не есть лишь пролог к смерти? Отчаянными попытками сохранить себя, сберечь все, сотворенное нами, мы только навлекаем на себя смерть. Мы не отдаемся жизни — мы боремся со смертью. Это не означает, что нами утрачена вера в Бога — просто мы не верим в самое жизнь. Жить опасно — согласно Ницше, жить нагим и бесстыдным. Говоря другими словами, надо верить в жизнь и перестать бороться с призраками, зовущимися смертью, болезнью, грехом, страхом и т.д. Мир фантомов! Именно такой мир мы создали. Возьмите хоть военных, все время кричащих о враге. Священники постоянно твердят о грехе и вечных муках. Юристы — о преступлении и наказании. Врачи — о болезнях и смерти. А взять наших педагогов, этих олухов, повторяющих как попугаи прописные истины, они не способны воспринять никакую идею, если та не находится в обращении сотню, а то и тысячу лет. Что уж говорить о сильных мира сего — там, наверху, обосновались самые бесчестные, самые лицемерные, самые запутавшиеся и напрочь лишенные воображения людские экземпляры. Вот вы говорите, что озабочены судьбой человека. Удивительно, что человечество сумело сохранить хотя бы иллюзию свободы. Как я уже говорил, все ходы перекрыты — куда бы вы ни направились. Но каждая стена, каждый барьер, каждое препятствие на пути — наших рук дело. Не надо все валить на Бога, дьявола и случай. Пока мы бьемся над своими проблемами, Создатель дремлет. Он позволил нам лишить себя всего, кроме разума. Именно в разуме нашла последнее прибежище жизненная сила. Все проанализировано и разложено по полочкам. Возможно, теперь сама пустота жизни обретет значение и предоставит материал для анализа.
Стаймер внезапно замолк и какое-то время не шевелился, затем оперся на локоть.
— Криминальная грань разума! Не помню, где я слышал или видел эту фразу, только она не выходит у меня из головы и могла бы стать названием той серии книг, которые я собираюсь написать. Слово «криминальный» само по себе производит потрясающее впечатление. В наши дни оно полностью утратило смысл, и тем не менее — как бы точнее выразиться? — это самое значительное слово в языке. Преступление… Само понятие внушает благоговейный трепет, ибо уходит корнями в глубь веков. Когда-то я считал слово «бунтарь» величайшим на свете. А произнося слова «преступление», «криминальный», чувствую некоторое смущение, потому что не всегда понимаю, что эти слова означают. А если решу, что понимаю, то буду вынужден признать, что человечество — ужасный многоглавый монстр, имя которому ПРЕСТУПЛЕНИЕ. Иногда я называю это другими словами — человек творит преступление против самого себя. Но это тоже бессмыслица. Я пытаюсь донести до вас одну мысль — пусть она звучит банально и упрощенно… Если преступление все же существует, тогда к нему причастен весь род людской. Произведя хирургическую операцию на обществе, не извлечешь криминальный элемент из отдельного человека. Преступное начало похоже на раковую опухоль и возникло не одновременно с законом и порядком, оно всегда присутствовало в человеке. Пронизывая человеческую психику, оно не может быть вытеснено из нее или изжито, пока не зародилось новое сознание. Вам понятна моя мысль? Я постоянно задаю себе один и тот же вопрос: как случилось, что человек увидел в себе или соседе преступника? Что заставило его внести в свою жизнь чувство вины? Ведь человек даже животных заставляет испытывать это чувство. Зачем надо отравлять себе жизнь с самого начала? Обычно ответственность за это возлагают на духовенство. Не думаю, однако, что церковь — такая уж властительница умов. Священнослужители — тоже жертвы, как и мы, грешные. Только чьи жертвы? — вот вопрос. Что мучает всех нас, молодых и старых, мудрых и неопытных? Верю, что теперь, когда нас сделали подпольными людьми, мы наконец это узнаем. Нагие и нищие, люди смогут непредвзятым взором взглянуть на эту великую проблему. Чтобы ее разрешить, может потребоваться вечность. Но ведь важнее нет ничего, так? Допускаю, что вы думаете иначе. К тому же я так поглощен своей мыслью, что не могу в запальчивости подобрать точные слова. Тем не менее именно такая перспектива открывается перед человечеством… — Стаймер прервал монолог, вылез из постели и налил себе выпить. Проделывая все это, он успел осведомиться, в состоянии ли я выслушивать и дальше его болтовню.
Я утвердительно кивнул.
— Как видите, я сильно на взводе, — продолжил Стаймер. — Кстати, теперь, вывернувшись перед вами наизнанку, я настолько четко представляю, о чем надо писать, что, пожалуй, и один смогу приняться за книгу. Пусть я не жил сам, но жизнь других людей проживал. И кто знает — вдруг, начав писать, научусь жить и своей жизнью? Сейчас, облегчив душу, я добрее отношусь к миру. Думаю, вы были правы, говоря, что следует быть к себе великодушнее. Сама эта мысль уже расслабляет. Внутри я страшно зажат — сплошные стальные заслоны. Мне надо размягчиться, нарастить мясо, хрящи, мышцы. Подумать только, до какой степени человек может запустить себя… просто смешно! А все из-за постоянных битв, которые вынужден вести!
Стаймер остановился, чтобы перевести дух, отпил из стакана и продолжил:
— В мире нет ничего, за что стоит воевать, — разве что за спокойствие разума. Чем выше вы поднимаетесь в этом мире, тем больше теряете. Иисус был прав: надо восторжествовать над миром. «Победить мир!» — так, кажется, он говорил. Чтобы добиться этого, надо обрести новое сознание, новый взгляд на вещи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Тут я его перебил.
— Простите, — сказал я, — но что, по вашему мнению, «представлял» Достоевский?
— На этот вопрос в нескольких словах не ответишь. Никто не ответит. Он принес нам откровение, а остальное зависит от нас — как мы это откровение примем. Некоторые находят себя в Христе, но можно найти себя и в Достоевском… Вам что-нибудь говорят мои слова?
— И да, и нет.
— Я хочу сказать, что у современного человека нет надежды на будущее. Нас обманули — во всем обманули. Достоевский искал пути выхода из кризиса, но все они перекрыты. Это был вождь в самом глубоком смысле этого слова. Он перебирал разные варианты, останавливаясь на тех, где виделись хоть какие-то, пусть и небезопасные, перспективы, и пришел к выводу, что для человечества — в его настоящем виде — будущего нет. И, в конце концов, нашел прибежище в Боге.
— Не совсем похоже на того Достоевского, которого я знаю, — сказал я. — Слишком уж безысходно.
— Вовсе нет. Скорее реалистично, в духе «сверхчеловека». Достоевский, конечно, не мог верить в тот загробный мир, о котором твердит церковь. Все религии предлагают нам подслащенную пилюлю. Они хотят, чтобы люди проглотили то, чего не в силах принять. Смерть. Человек никогда не смирится с ее неизбежностью, никогда не успокоится… Но я отвлекся. Достоевский понимал, что пока человеку грозит гибель, тот не примет безоговорочно жизнь. Он был глубоко убежден в том, что человек может жить вечно, пожелай он того всем сердцем, всем своим существом. Причин для смерти нет, совсем нет. Мы умираем потому, что теряем веру в жизнь, боимся отдаться ей полностью… Эта мысль возвращает меня в настоящее время, в сегодняшнюю жизнь. Разве все паше существование не есть лишь пролог к смерти? Отчаянными попытками сохранить себя, сберечь все, сотворенное нами, мы только навлекаем на себя смерть. Мы не отдаемся жизни — мы боремся со смертью. Это не означает, что нами утрачена вера в Бога — просто мы не верим в самое жизнь. Жить опасно — согласно Ницше, жить нагим и бесстыдным. Говоря другими словами, надо верить в жизнь и перестать бороться с призраками, зовущимися смертью, болезнью, грехом, страхом и т.д. Мир фантомов! Именно такой мир мы создали. Возьмите хоть военных, все время кричащих о враге. Священники постоянно твердят о грехе и вечных муках. Юристы — о преступлении и наказании. Врачи — о болезнях и смерти. А взять наших педагогов, этих олухов, повторяющих как попугаи прописные истины, они не способны воспринять никакую идею, если та не находится в обращении сотню, а то и тысячу лет. Что уж говорить о сильных мира сего — там, наверху, обосновались самые бесчестные, самые лицемерные, самые запутавшиеся и напрочь лишенные воображения людские экземпляры. Вот вы говорите, что озабочены судьбой человека. Удивительно, что человечество сумело сохранить хотя бы иллюзию свободы. Как я уже говорил, все ходы перекрыты — куда бы вы ни направились. Но каждая стена, каждый барьер, каждое препятствие на пути — наших рук дело. Не надо все валить на Бога, дьявола и случай. Пока мы бьемся над своими проблемами, Создатель дремлет. Он позволил нам лишить себя всего, кроме разума. Именно в разуме нашла последнее прибежище жизненная сила. Все проанализировано и разложено по полочкам. Возможно, теперь сама пустота жизни обретет значение и предоставит материал для анализа.
Стаймер внезапно замолк и какое-то время не шевелился, затем оперся на локоть.
— Криминальная грань разума! Не помню, где я слышал или видел эту фразу, только она не выходит у меня из головы и могла бы стать названием той серии книг, которые я собираюсь написать. Слово «криминальный» само по себе производит потрясающее впечатление. В наши дни оно полностью утратило смысл, и тем не менее — как бы точнее выразиться? — это самое значительное слово в языке. Преступление… Само понятие внушает благоговейный трепет, ибо уходит корнями в глубь веков. Когда-то я считал слово «бунтарь» величайшим на свете. А произнося слова «преступление», «криминальный», чувствую некоторое смущение, потому что не всегда понимаю, что эти слова означают. А если решу, что понимаю, то буду вынужден признать, что человечество — ужасный многоглавый монстр, имя которому ПРЕСТУПЛЕНИЕ. Иногда я называю это другими словами — человек творит преступление против самого себя. Но это тоже бессмыслица. Я пытаюсь донести до вас одну мысль — пусть она звучит банально и упрощенно… Если преступление все же существует, тогда к нему причастен весь род людской. Произведя хирургическую операцию на обществе, не извлечешь криминальный элемент из отдельного человека. Преступное начало похоже на раковую опухоль и возникло не одновременно с законом и порядком, оно всегда присутствовало в человеке. Пронизывая человеческую психику, оно не может быть вытеснено из нее или изжито, пока не зародилось новое сознание. Вам понятна моя мысль? Я постоянно задаю себе один и тот же вопрос: как случилось, что человек увидел в себе или соседе преступника? Что заставило его внести в свою жизнь чувство вины? Ведь человек даже животных заставляет испытывать это чувство. Зачем надо отравлять себе жизнь с самого начала? Обычно ответственность за это возлагают на духовенство. Не думаю, однако, что церковь — такая уж властительница умов. Священнослужители — тоже жертвы, как и мы, грешные. Только чьи жертвы? — вот вопрос. Что мучает всех нас, молодых и старых, мудрых и неопытных? Верю, что теперь, когда нас сделали подпольными людьми, мы наконец это узнаем. Нагие и нищие, люди смогут непредвзятым взором взглянуть на эту великую проблему. Чтобы ее разрешить, может потребоваться вечность. Но ведь важнее нет ничего, так? Допускаю, что вы думаете иначе. К тому же я так поглощен своей мыслью, что не могу в запальчивости подобрать точные слова. Тем не менее именно такая перспектива открывается перед человечеством… — Стаймер прервал монолог, вылез из постели и налил себе выпить. Проделывая все это, он успел осведомиться, в состоянии ли я выслушивать и дальше его болтовню.
Я утвердительно кивнул.
— Как видите, я сильно на взводе, — продолжил Стаймер. — Кстати, теперь, вывернувшись перед вами наизнанку, я настолько четко представляю, о чем надо писать, что, пожалуй, и один смогу приняться за книгу. Пусть я не жил сам, но жизнь других людей проживал. И кто знает — вдруг, начав писать, научусь жить и своей жизнью? Сейчас, облегчив душу, я добрее отношусь к миру. Думаю, вы были правы, говоря, что следует быть к себе великодушнее. Сама эта мысль уже расслабляет. Внутри я страшно зажат — сплошные стальные заслоны. Мне надо размягчиться, нарастить мясо, хрящи, мышцы. Подумать только, до какой степени человек может запустить себя… просто смешно! А все из-за постоянных битв, которые вынужден вести!
Стаймер остановился, чтобы перевести дух, отпил из стакана и продолжил:
— В мире нет ничего, за что стоит воевать, — разве что за спокойствие разума. Чем выше вы поднимаетесь в этом мире, тем больше теряете. Иисус был прав: надо восторжествовать над миром. «Победить мир!» — так, кажется, он говорил. Чтобы добиться этого, надо обрести новое сознание, новый взгляд на вещи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94