Кивнув в сторону пишущей машинки, Макгрегор сказал:
— Все мучаешь ее? А я думал, ты давно завязал. Ну, парень, ты мазохист.
— Как ты меня нашел? — спросил я.
— Проще простого. Позвонил твоим родителям. Адреса они мне не дали, а вот номер телефона предоставили. Остальное — элементарно.
— Черт подери!
— Что такое, или ты не рад мне?
— Конечно, рад.
— Не беспокойся. Никто не узнает, где ты обитаешь. Кстати, а та — как ее? — все еще с тобой?
— Ты о Моне?
— Да, о ней. Забыл имя.
— Конечно, со мной. А почему бы и нет?
— Не думал, что вы так долго продержитесь. Рад, что у тебя все хорошо. А вот у меня нет. Я попал в беду. Да еще в какую! Поэтому и пришел. Мне нужна твоя помощь.
— Да что с тобой? Чем я могу помочь? Ты ведь знаешь, я…
— Только выслушай меня — вот и все. И не дергайся. Я влюбился, вот в чем дело.
— Прекрасно, — сказал я. — Ну и в чем проблема?
— Она меня не хочет.
Я расхохотался:
— И это все? Так вот что тебя тревожит? Бедняга!
— Ты ничего не понял. На этот раз все серьезно. Это любовь. Можно я расскажу тебе про нее?… — Макгрегор помолчал. — Если ты не очень занят. — Он устремил взгляд на письменный стол, где в машинке торчал чистый лист, и прибавил: — Что у тебя на этот раз — роман? Или философский трактат?
— Ничего серьезного, — ответил я.
— Звучит непривычно. Раньше все, что ты делал, было важно, очень важно. Ладно уж, чего таишься? Понимаю, я заявился не вовремя, но это не повод, чтобы водить меня за нос.
— Если тебе так интересно, то да, я пишу роман.
— Роман? О Господи! Брось это дело… романа тебе никогда не написать.
— Почему ты так уверен?
— Да потому, что знаю тебя. Ты не владеешь сюжетом.
— А что, роману обязательно иметь сюжет?
— Послушай, мне не хочется тебе мешать, но…
— Но что?
— Почему бы не заняться своим делом? Есть и другие жанры, кроме романа.
— А почему ты полагаешь, что я вообще могу писать?
Макгрегор опустил голову, соображая.
— Ты никогда не думал, что у меня получится, — упрекнул я его. — Да и остальные тоже.
— По сути своей ты писатель, — сказал он. — Может, ты и не написал ничего стоящего, но время пока есть. Плохо то, что ты упрям.
— Упрям?
— Да, упрям. Упрям как осел. Ты хочешь войти в литературу с парадного входа. Хочешь отличаться от всех прочих, но не собираешься за это платить. Почему бы тебе не поработать сначала репортером, зарекомендовать себя, перейти в корреспонденты, а уж потом приняться за большую книгу? Ответь!
— Это лишняя трата времени.
— Но другие проходили этот путь. И некоторые были подаровитей тебя. Взять хоть Бернарда Шоу!
— Для него это хорошо, а для меня нет, — упорствовал я.
Мы немного помолчали. Я напомнил ему один давний вечер, когда он швырнул мне журнал и потребовал, чтобы я обязательно прочитал рассказ Джона Дос Пассоса, тогда молодого писателя.
— Помнишь, что ты сказал? «Послушай, парень, почему бы тебе не попробовать писать в таком ключе? У тебя получится не хуже. Прочти и подумай!»
— Я такое сказал?
— Вот именно. Не помнишь? А я запомнил эти небрежно брошенные слова. Дело не в том, буду ли я писать так же хорошо, как Дос Пассос. А в том, что ты верил в меня.
— Разве с тех пор что-нибудь изменилось?
— Нет, но держишься ты по-другому. Словно угодил со мной в рискованную авантюру, из которой не видишь выхода. Поэтому хочешь, чтобы я не выделялся, писал, как все, повторят их ошибки.
— Боже, какой ты ранимый! Да пиши ты свой чертов роман, если хочешь! Пиши хоть все ночи напролет! Я просто хотел дать дружеский совет… Не забывай, я пришел совсем не за тем, чтобы обсуждать твое творчество. Я в беде. Мне нужна помощь. И ты именно тот человек, который может помочь.
— Каким образом?
— Пока не знаю. Для начала я расскажу предысторию, тогда ты лучше все поймешь. Можешь уделить мне полчаса?
— Думаю, да.
— Тогда слушай. Помнишь тот дансинг в Гринич-Виллидж, куда мы захаживали по субботам? Который еще так любил Джордж? Так вот, месяца два тому назад я туда наведался. Там мало что изменилось… ошиваются девчонки того же сорта. Я там заскучал, выпил пару рюмок в одиночестве, никто даже не посмотрел в мою сторону — думаю, мне стало жалко себя, нахлынули мысли о приближающейся старости и все такое, и вдруг я заметил девушку, которая тоже сидела одна, через два столика от меня.
— Красотка?
— Нет, малыш, я бы этого не сказал. Но что-то в ней есть. Я с ней перемигнулся, пригласил потанцевать, а после танца она села за мой столик. Больше мы не танцевали, а только сидели и разговаривали. Ушли из бара последними. Я хотел проводить ее домой, но она не позволила. И номера своего телефона не дала. «Может, встретимся в том же месте в следующую субботу?» — спросил я. «Может быть», — ответила она. И все… Слушай, у тебя есть чего-нибудь выпить?
— Естественно. — Я подошел к буфету и извлек бутылку.
— А что это? — спросил он, перехватывая бутылку вермута.
— Ты же просил «чего-нибудь»… А ты что, хочешь виски?
— Хотелось бы. Если у тебя нет, пойду возьму в машине.
Я достал виски и налил ему.
— А себе?
— Я не пью виски. Кроме того, еще слишком рано.
— Ты прав, малыш. Тебе ведь еще работать?
— Сяду за книгу сразу после твоего ухода.
— Я тебя не задержу. Знаю, тебе неинтересны мои проблемы. Но ты уж потерпи и выслушай меня… На чем я остановился? Итак, в следующую субботу я опять прихожу в дансинг, жду ее, но она не является. Просидел там весь вечер. Ни разу не танцевал. Гвельда так и не пришла.
— Как ты сказал? Гвельда? Ее так зовут?
— Да, а что?
— Ничего. Просто странное имя. А кто она… какого происхождения?
— Думаю, корни шотландско-ирландские. А разве это важно?
— Вовсе нет. Просто интересно.
— Знаю, о чем ты подумал. Она не цыганка. Но есть в ней какая-то изюминка. Эта девушка меня страшно волнует. Я все время о ней думаю. Я влюблен — этим все сказано. Не уверен, что был влюблен раньше. Такого, во всяком случае, со мной не было.
— Странно слышать это от тебя.
— Понимаю, малыш. Более чем странно. Скорее, трагично.
Я расхохотался.
— Да, трагично, — упрямо повторил Макгрегор. — Первый раз в жизни я встретил женщину, которой на меня наплевать.
— Откуда ты знаешь? Ты что, еще раз с ней встречался?
— Еще раз? Господи, да я с того дня ей проходу не давал. Конечно, встречался. Как-то выследил ее. Она вышла из автобуса на Бороу-Холл. Меня, само собой, не видела. На следующий день я ей позвонил. Она была в бешенстве. Какого черта я ей звоню? Откуда узнал номер? Ну и так далее. Спустя несколько недель она вновь пришла в тот дансинг. В тот вечер я чуть ли не на коленях перед ней ползал, вымаливая танец. Но она попросила ее не беспокоить, сказала, что я ее не интересую, что у меня грубые манеры… всякую ерунду. Даже не села за мой столик. Через несколько дней я послал ей букет роз. Никакого эффекта. Пытался снова звонить, но она, услышав мой голос, швыряла трубку.
— Сильные же чувства ты у нее вызываешь.
— Она меня не выносит.
— Ты знаешь, чем она занимается?
— Знаю. Преподает в школе.
— Учительница? Вот это да! Ты втюрился в училку! Могу себе представить: толстая, неуклюжая простушка — не уютная, а строгая, неулыбчивая, волосы собраны…
— Похоже, малыш, но все же не то. Да, она крупновата, но ей это идет. Красива ли она? Сказать не берусь, вижу только ее глаза — синие-синие и сверкают…
— Как звезды?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94