Одна из моих вассалок, выросшая у нас в доме, ручается мне за него и рассказывала о нем очень трогательные вещи. Он уже после того, как мы с ним увиделись, избавил меня от одной личности, которая сильно могла повредить мне нескромным словом.
— Так это настоящий герой?
— Да, почти. Он предан мне, как будто бы я была его дочерью; признаюсь, и я его люблю.
— Как его фамилия?
— Капитан Ватан.
— Странная фамилия! Ну, да все равно, да здравствует капитан Ватан!
Через десять минут Жанна простилась с подругой и уехала, несмотря на ее уговоры остаться посидеть. Был уже четвертый час.
ГЛАВА XIII. Где граф дю Люк, думая затравить лань, напал на след волчихи
Мы уже говорили, что графу дю Люку было назначено прийти в восемь часов на угол улиц Арбр-сек и Сент-Оноре. Без двадцати минут восемь он вышел из гостиницы «Единорог» и ровно в восемь был на назначенном месте. Ночь стояла темная, безлунная; моросил дождик; на улице было скользко, холодно, сыро. Граф осмотрелся вокруг. На углу улицы Арбр-сек стояли носилки. Граф подошел. Носилки были открыты. Он сел. В ту же минуту приблизился какой-то человек и завязал ему глаза мокрым платком. Затем носилки закрылись, и его довольно скоро понесли по улицам.
Только граф, к своей сильной досаде, никак не мог определить, в какую сторону его понесли, так как носильщики сначала раза три повернулись на одном месте.
— Черт возьми! Мошенники знают свое дело, — прошептал он, полусмеясь-полусердясь. — Ну, да все равно, это презабавно; мне нельзя жаловаться.
Рассуждая таким образом сам с собой, он заглушал тревожное чувство, в котором не хотел себе сознаться.
Носилки по дороге несколько раз останавливались, наконец граф почувствовал, что его внесли по лестнице в комнату. Тут кто-то взял его за руку, помог ему выйти из носилок и повел его. Затем этот кто-то оставил его руку и тихонько удалился.
— Снимите повязку, — прозвучал нежный голос. Граф развязал платок и окинул глазами комнату. Это была небольшая гостиная с потолком в виде купола, меблированная по последней моде.
— Клетка недурна, — подумал Оливье, — надеюсь, скоро явится и птичка, и на сей раз можно будет разглядеть ее.
Но граф дю Люк ошибся. Подняв голову, он увидел величественную даму в красной маске, как видел ее первый раз в ресторане. Она была в том же самом платье.
— Хорошо! — произнесла она по-испански, слегка дрожавшим от волнения голосом. — Вы настоящий дворянин, граф: не задумавшись, явились по первому моему зову.
— Вы разве в этом сомневались? — спросил он, предложив ей руку и усадив ее на груду подушек.
— Может быть, — отвечала она, ласково улыбнувшись, — но вижу теперь, что ошибалась.
— Позволите предложить мне вам один вопрос? — обратился к ней граф.
— Я собираюсь позволить вам многое, — заверила она, смеясь.
— Parbleu! И я собираюсь всем воспользоваться, — проговорил граф тем же тоном.
— Ну, чего же вы прежде всего хотите, граф?
— Чтобы вы говорили на нашем языке.
— На нашем языке?
— Да, я француз.
— Но я-то иностранка и плохо говорю по-французски.
— О, полноте!
— Вот что: говорите вы по-французски, а я буду отвечать вам по-испански. Согласны?
— Должен вам повиноваться.
— Ну, сегодня вы, я вижу, будете не так суровы со мной, как в первый раз.
— Сегодня обстоятельства совсем иные.
— Как знать! Может быть, сегодня я еще больше ваш враг, чем тогда.
— Победа вам легко достанется, — обещал он, — я сдаюсь и у ваших ног прошу пощады.
Он опустился перед ней на колени и покрывал поцелуями ее руки.
Незнакомка слабо сопротивлялась.
— Граф, да вы с ума сошли, — остановила его она, — вы уж слишком торопитесь! Кто вам сказал, что я вас люблю?
— Вы сами. Да и я люблю вас, этого для меня довольно.
— Скоро же полюбили, — насмешливо заметила она.
— Истинная страсть всегда быстро приходит.
— Да, как удар грома, — продолжала с насмешкой дама. — О, любезный рыцарь, какое это мне позволяет составить плохое мнение о вашем постоянстве!
— Потому что я говорю, что люблю вас?
— Именно. Разве вы никогда еще не любили?
— Что ж до этого? Для вас моя жизнь началась с настоящей минуты; прошлое для вас не должно существовать.
— А если я к прошлому-то и ревную?
— Ревнуете? Вы — молодая, прекрасная?
— Но вы еще меня не видали.
— Я догадываюсь. У вас не могло бы быть такого нежного голоса, таких шелковистых волос, такой атласной кожи, если бы вы не были молоды и хороши.
— Смотрите, не ошибитесь, граф.
— Докажите, что я не ошибся: снимите эту маску, она мешает.
— Ну, нет. Как только вы увидите мое лицо, ваша страсть разлетится в прах.
— Вы мило шутите. Но зачем вам так таиться от меня и даже не говорить своего имени?
— У меня языческое имя, прекрасный Эндимион; меня зовут Фебея.
— Любовь всегда ставит алтари только языческим божествам. Снимите маску, умоляю вас, моя прекрасная Диана!
— Я вам сказала — Фебея.
— Фебея на небе, а мы еще на земле.
— Ну, не стану с вами спорить; я слишком уверена, что потерплю поражение. А очень вы любили эту Диану, о которой вы говорите? Верно, и теперь любите?
— Я не знаю, на что вы намекаете.
— О, вы много одерживаете побед, граф Оливье дю Люк де Мовер! Ухаживаете по очереди то за блондинкой, то за брюнеткой; как осторожный поклонник, вы тихонько живете, запершись в своем замке, где сумели соединить вокруг себя самые разнообразные, хорошенькие цветки.
— Ну вот! Опять вы принимаете на себя роль сивиллы, забывая, что вы женщина, любимая и предпочитаемая всем другим.
— Да, в настоящую минуту. А завтра? А вчера?
— Вчера уже прошло, а завтра, может быть, никогда и не будет существовать; будем же пользоваться настоящей минутой. Я люблю вас, моя прекрасная Фебея, и умоляю, снимите маску!
— Граф, наш праотец Адам был выгнан из рая за любопытство. Смотрите, чтоб и с вами того же не случилось!
— Да, но Адам был тогда не на первом любовном свидании.
— А! — сказала она, рассмеявшись. — Так вы ждете, чтоб я откусила яблока и подала вам?
— Вы угадали; это яблоко покажется мне тогда вдвое вкуснее.
— Дайте руку, граф, и если мы не съедим этого яблока, так я вам предложу, по крайней мере, другие за ужином.
Она как-то особенно свистнула в золотой свисток, слегка оперлась на локоть графа и, подойдя к стене, прижала пружину. Отворилась потайная дверь, и они очутились в великолепно освещенной комнате.
— Вот и райские двери, — произнес, улыбнувшись, граф.
— Или адские, — возразила она.
— Все равно, я бы хотел за ними остаться.
— Прежде войдите.
Они вошли, и дверь за ними заперлась.
Это была роскошная, нарядная спальня, драпированная дорогой материей с серебряными и золотыми разводами, с софой из груды подушек, богатым, пушистым ковром и столиком у постели, сделанным в виде раковины, на перламутровом дне которой стояла ночная лампочка. Кровать резного дуба стояла на возвышении; легкий газ покрывал фиолетовый шелковый полог, спускавшийся из-под балдахина и перехваченный посредине золотыми аграфами. В глубине алькова видна была большая картина бледной царицы ночи, увидевшей в лесу спящего Эндимиона. Туалет, полускрытый кроватью, уставлен был множеством хрустальных флаконов, распространявших нежный аромат.
Перед софой стоял стол, накрытый на два прибора, и на нем холодный ужин и лучшие испанские вина. Канделябр в семь рожков с розовыми свечами один мог бы осветить всю комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
— Так это настоящий герой?
— Да, почти. Он предан мне, как будто бы я была его дочерью; признаюсь, и я его люблю.
— Как его фамилия?
— Капитан Ватан.
— Странная фамилия! Ну, да все равно, да здравствует капитан Ватан!
Через десять минут Жанна простилась с подругой и уехала, несмотря на ее уговоры остаться посидеть. Был уже четвертый час.
ГЛАВА XIII. Где граф дю Люк, думая затравить лань, напал на след волчихи
Мы уже говорили, что графу дю Люку было назначено прийти в восемь часов на угол улиц Арбр-сек и Сент-Оноре. Без двадцати минут восемь он вышел из гостиницы «Единорог» и ровно в восемь был на назначенном месте. Ночь стояла темная, безлунная; моросил дождик; на улице было скользко, холодно, сыро. Граф осмотрелся вокруг. На углу улицы Арбр-сек стояли носилки. Граф подошел. Носилки были открыты. Он сел. В ту же минуту приблизился какой-то человек и завязал ему глаза мокрым платком. Затем носилки закрылись, и его довольно скоро понесли по улицам.
Только граф, к своей сильной досаде, никак не мог определить, в какую сторону его понесли, так как носильщики сначала раза три повернулись на одном месте.
— Черт возьми! Мошенники знают свое дело, — прошептал он, полусмеясь-полусердясь. — Ну, да все равно, это презабавно; мне нельзя жаловаться.
Рассуждая таким образом сам с собой, он заглушал тревожное чувство, в котором не хотел себе сознаться.
Носилки по дороге несколько раз останавливались, наконец граф почувствовал, что его внесли по лестнице в комнату. Тут кто-то взял его за руку, помог ему выйти из носилок и повел его. Затем этот кто-то оставил его руку и тихонько удалился.
— Снимите повязку, — прозвучал нежный голос. Граф развязал платок и окинул глазами комнату. Это была небольшая гостиная с потолком в виде купола, меблированная по последней моде.
— Клетка недурна, — подумал Оливье, — надеюсь, скоро явится и птичка, и на сей раз можно будет разглядеть ее.
Но граф дю Люк ошибся. Подняв голову, он увидел величественную даму в красной маске, как видел ее первый раз в ресторане. Она была в том же самом платье.
— Хорошо! — произнесла она по-испански, слегка дрожавшим от волнения голосом. — Вы настоящий дворянин, граф: не задумавшись, явились по первому моему зову.
— Вы разве в этом сомневались? — спросил он, предложив ей руку и усадив ее на груду подушек.
— Может быть, — отвечала она, ласково улыбнувшись, — но вижу теперь, что ошибалась.
— Позволите предложить мне вам один вопрос? — обратился к ней граф.
— Я собираюсь позволить вам многое, — заверила она, смеясь.
— Parbleu! И я собираюсь всем воспользоваться, — проговорил граф тем же тоном.
— Ну, чего же вы прежде всего хотите, граф?
— Чтобы вы говорили на нашем языке.
— На нашем языке?
— Да, я француз.
— Но я-то иностранка и плохо говорю по-французски.
— О, полноте!
— Вот что: говорите вы по-французски, а я буду отвечать вам по-испански. Согласны?
— Должен вам повиноваться.
— Ну, сегодня вы, я вижу, будете не так суровы со мной, как в первый раз.
— Сегодня обстоятельства совсем иные.
— Как знать! Может быть, сегодня я еще больше ваш враг, чем тогда.
— Победа вам легко достанется, — обещал он, — я сдаюсь и у ваших ног прошу пощады.
Он опустился перед ней на колени и покрывал поцелуями ее руки.
Незнакомка слабо сопротивлялась.
— Граф, да вы с ума сошли, — остановила его она, — вы уж слишком торопитесь! Кто вам сказал, что я вас люблю?
— Вы сами. Да и я люблю вас, этого для меня довольно.
— Скоро же полюбили, — насмешливо заметила она.
— Истинная страсть всегда быстро приходит.
— Да, как удар грома, — продолжала с насмешкой дама. — О, любезный рыцарь, какое это мне позволяет составить плохое мнение о вашем постоянстве!
— Потому что я говорю, что люблю вас?
— Именно. Разве вы никогда еще не любили?
— Что ж до этого? Для вас моя жизнь началась с настоящей минуты; прошлое для вас не должно существовать.
— А если я к прошлому-то и ревную?
— Ревнуете? Вы — молодая, прекрасная?
— Но вы еще меня не видали.
— Я догадываюсь. У вас не могло бы быть такого нежного голоса, таких шелковистых волос, такой атласной кожи, если бы вы не были молоды и хороши.
— Смотрите, не ошибитесь, граф.
— Докажите, что я не ошибся: снимите эту маску, она мешает.
— Ну, нет. Как только вы увидите мое лицо, ваша страсть разлетится в прах.
— Вы мило шутите. Но зачем вам так таиться от меня и даже не говорить своего имени?
— У меня языческое имя, прекрасный Эндимион; меня зовут Фебея.
— Любовь всегда ставит алтари только языческим божествам. Снимите маску, умоляю вас, моя прекрасная Диана!
— Я вам сказала — Фебея.
— Фебея на небе, а мы еще на земле.
— Ну, не стану с вами спорить; я слишком уверена, что потерплю поражение. А очень вы любили эту Диану, о которой вы говорите? Верно, и теперь любите?
— Я не знаю, на что вы намекаете.
— О, вы много одерживаете побед, граф Оливье дю Люк де Мовер! Ухаживаете по очереди то за блондинкой, то за брюнеткой; как осторожный поклонник, вы тихонько живете, запершись в своем замке, где сумели соединить вокруг себя самые разнообразные, хорошенькие цветки.
— Ну вот! Опять вы принимаете на себя роль сивиллы, забывая, что вы женщина, любимая и предпочитаемая всем другим.
— Да, в настоящую минуту. А завтра? А вчера?
— Вчера уже прошло, а завтра, может быть, никогда и не будет существовать; будем же пользоваться настоящей минутой. Я люблю вас, моя прекрасная Фебея, и умоляю, снимите маску!
— Граф, наш праотец Адам был выгнан из рая за любопытство. Смотрите, чтоб и с вами того же не случилось!
— Да, но Адам был тогда не на первом любовном свидании.
— А! — сказала она, рассмеявшись. — Так вы ждете, чтоб я откусила яблока и подала вам?
— Вы угадали; это яблоко покажется мне тогда вдвое вкуснее.
— Дайте руку, граф, и если мы не съедим этого яблока, так я вам предложу, по крайней мере, другие за ужином.
Она как-то особенно свистнула в золотой свисток, слегка оперлась на локоть графа и, подойдя к стене, прижала пружину. Отворилась потайная дверь, и они очутились в великолепно освещенной комнате.
— Вот и райские двери, — произнес, улыбнувшись, граф.
— Или адские, — возразила она.
— Все равно, я бы хотел за ними остаться.
— Прежде войдите.
Они вошли, и дверь за ними заперлась.
Это была роскошная, нарядная спальня, драпированная дорогой материей с серебряными и золотыми разводами, с софой из груды подушек, богатым, пушистым ковром и столиком у постели, сделанным в виде раковины, на перламутровом дне которой стояла ночная лампочка. Кровать резного дуба стояла на возвышении; легкий газ покрывал фиолетовый шелковый полог, спускавшийся из-под балдахина и перехваченный посредине золотыми аграфами. В глубине алькова видна была большая картина бледной царицы ночи, увидевшей в лесу спящего Эндимиона. Туалет, полускрытый кроватью, уставлен был множеством хрустальных флаконов, распространявших нежный аромат.
Перед софой стоял стол, накрытый на два прибора, и на нем холодный ужин и лучшие испанские вина. Канделябр в семь рожков с розовыми свечами один мог бы осветить всю комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118