— Мой сын в лесу,— проговорила старуха и махнула рукой в сторону дороги, поднимавшейся в гору.
Дорога вывела нас на порубку. Двое низкорослых коренастых мужчин с жесткими черными волосами грузили лес. На заводах автоматы дешевле рабочих рук, в резервациях — наоборот.
Индейцы были неразговорчивы. Взглянув на мой киноаппарат, они, видно, решили, что я заблудившийся турист. Я объяснил им, что приехал из Советского Союза.
Глаза моих собеседников загорелись любопытством.
— Правда ли, что в Москве нет резерваций для индейцев и не линчуют негров?
— Правда ли, что Добрый дух дал коммунистам ключи от неба?
— Правда ли, что русские придумали атомный томагавк, но зарыли его в землю?
Я был для них не только белый, я был еще и советский, и они воспользовались случаем, чтобы пожаловаться на свои беды:
— Белые забрали у нас картофель и табак, а нам привезли огненную воду. Она отнимает силы, от нее все болезни... Для себя они проложили железные дороги, построили города, а нас заперли в резервации. Но всему приходит конец. Добрый дух и нам назначит день правды.
По индейскому обычаю друзья раскуривают трубку , мира, а между врагами выкапывается томагавком пропасть войны. Первых пришельцев из Европы индейцы встретили трубками мира. Только позже, когда колонизаторы начали безжалостно угнетать и грабить, туземцы вынужде-
ны были поднять томагавки, чтобы защитить свою жизнь и свободу. Но борьба оказалась неравной. Пропасть войны, которая пролегла между индейцами и белыми по вине колонизаторов, поглотила некогда многочисленные племена исконных владельцев материка, будущее и свободу индейского народа. Пришельцы погасили трубки мира, отняли у индейцев томагавк. Но с этим индейцы не могут смириться.
...Ночью над Большим каньоном прошел дождь и смыл с деревьев, травы и асфальта толстый слой пыли. Все вокруг выглядело как на только что отреставрированной картине — засветились новые краски, выступили незаметные ранее детали.
После завтрака, пока в утренних солнечных лучах просыхала вымоченная за ночь дождем палатка, мы пошли прощаться с Большим каньоном. Во многих местах, там, где открываются глазу особенно захватывающие виды и глубины каньона, для отдыха и наблюдений оборудованы площадки. Мы пришли к площадке, которая в туристических маршрутах называется «Взгляд па пустыню».
Перед нами, сколько хватал глаз, распростерлась пустыня. В лучах раннего солнца она была похожа на фантастическое застывшее море. Волны его отливали красным. Поверхность его скеркала золотом, но не было оно золотым. У него не было ни определенного цвета, ни берегов. Пожалуй, это напоминало радугу, сорванную с небес индейскими богами и брошенную на берега Литл-Колорадо. Индейцы называют этот край «Цветной пустыней».
Мы направлялись в резервацию племени навахо, и наш путь лежал через эту пустыню. Последний раз взглянули туда, где удивляет своим покоем Большой каньон, но наши мысли были уже неспокойны, и извилистой дорогой мы спустились с высоких берегов каньона в глубины цветной сказки. Фантастические виды захватывали дух, по пыль, поднимаемая нашей машиной, немилосердно раздирала горло, и мы ехали молча. Дождь прошел только над Большим каньоном; а эти места — совсем рядом с ним — редко видят благословенную влагу. Пестрая, вся в каких-то раскрошенных обломках, пустыня была похожа на огромный город, в незапамятные времена разрушенный страшным землетрясением.
Примерно через час пути перед нами возник ярко размалеванный щит со словами: «Добро пожаловать на землю навахо!» За время путешествия подобных надписей встречалось немало, но они воспринимались обыденно. К вежливости человек привыкает быстрей, чем к грубости. Однако на этот раз приветствие взволновало: нога невольно сильней нажала на педаль, и машина рванулась вперед. Когда через мгновение щит остался позади, мы ехали уже по территории резервации навахов — самой большой индейской резервации Соединенных Штатов. Площадь ее — 50 тысяч квадратных миль. Здесь живет 100 тысяч индейцев племени навахо. Вокруг была все та же сухая пестрая земля, все так же щекотала горло пыль, но мы были уже на другой земле, среди других людей. А другими они были потому, что у них другая история и другая судьба.
Павахи живут там, где земля скупа на свои дары человеку. Зато здесь с избытком суровой красоты. Ее не надо искать, она всюду. Достаточно взглянуть на Солнце-закатный кратер или увидеть окаменевшую фантазию леса или опускающееся на западе солнце, и ты на всю жизнь запомнишь эти места — так много красоты в природе и так много страданий, трагизма в жизни людей.
Автомобилей по дороге встречалось не так уж много, но зато здесь мы гораздо чаще, чем в других местах, обгоняли пешеходов. То были индейцы: женщины в длинных юбках всех оттенков красного цвета и мужчины в ярко-синих рубашках и широкополых мексиканских шляпах. У многих мужчин с угрюмыми лицами волосы были заплетены в косу, перевязанную лентой. Они не оборачивались в нашу сторону.
Километрах, в десяти от границы резервации мы наткнулись на небольшую группу людей. Прямо на дороге были установлены ткацкие станки. За ними сидели женщины и ткали покрывала. Чуткая душа индейца, гибкие пальцы переносят в ткань гаммы цветов окружающего их мира. Несколько готовых покрывал лежали тут же, и на них красовались этикетки с ценой. Ткачих не покидает надежда, что проезжающий мимо турист купит прямо со станка снятое покрывало. Эти ткачихи днем ткут, а вечером бредут к отдаленным от дороги домам, где их ждут близкие с немым вопросом: продала ли то, что выткала?
Проехав Камерон, мы повернули на 89-ю автостраду, ведущую прямо на север, а оттуда — на первый же узкий извилистый проселок, петляющий меж невысоких холмов. С этого проселка мы свернули на другой, потом взяли немножко в сторону. Шоссе, как нам казалось, было где-то совсем рядом. По, оказывается, мы заблудились среди бесконечных, похожих друг на друга холмов. Далеко перед нами торчали две скалы; серый цвет их контрастировал с окружающей пестротой.
На одном из холмов стояло какое-то строение округлых форм, слепленное из серой земли. Крыша его напоминала купол обсерватории. Потом такие дома стали встречаться чаще. Ни в одном не было окон, вместо двери зияла дыра, чаще всего затянутая таким же покрывалом, которое мы видели на станках индеанок у дороги. Такие домики индейцы называли хоганами. Навахи между собой живут очень дружно, однако хоганов рядом не строят. Этим они отличаются от африканцев, которые и в джунглях и в саванне строятся тесными деревушками.
Мы решили спросить дорогу в первом же хогане. Нас встретил оглушительный собачий лай. Показался коренастый широкоплечий парень и палкой разогнал собак.
— Кто вы такие и зачем явились? — спросил он по-английски.
— Мы заблудились и не можем выбраться на магистральную дорогу.
— Держите вон к той серой скале,— посоветовал нам индеец, показав в сторону двух скал.
— Но ведь они обе серые! — Мы были в недоумении.
— Вот уж нет! Вы, белые, плохо различаете краски. Поезжайте в сторону той скалы,— показал он.— Только не стремитесь достигнуть цели кратчайшим путем. Путешествие по этой местности похоже на поиски правды: не прямая дорога, а извилистая приводит к цели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78