Бесконечно трогательны заключительные строки романа, обращённые к Лолите. Это одни из самых проникновенных строчек в мировой литературе.
Г. Г. обращается к Лолите, говоря о себе как о постороннем человеке, поскольку относил себя уже к мёртвым: “Надеюсь, что муж твой будет всегда хорошо с тобой обходится, ибо в противном случае мой призрак его настигнет, как чёрный дым, как обезумелый колосс, и растащит его на части, нерв за нервом. И не жалей К. К. Пришлось выбирать между ним и Г. Г., и хотелось дать Г. Г. продержаться месяца два дольше, чтобы он мог заставить тебя жить в сознании будущих поколений. И это – единственное бессмертие, которое мы можем разделить с тобой, моя Лолита”.
Разгадка “Лолиты”
Напомню читателю загадку сказочных подарков, сделанных Набоковым своему Гумберту Гумберту в самом вначале его любовных похождений с Лолитой: устранение жены; уступчивость девочки, уже утратившей свою девственность; слепоту и глухоту окружающих, так и не потребовавших у автомобилиста, кочующего с неполовозрелой девочкой, документы на право опекунства; наконец, чудесную застрахованность их двухлетней половой жизни от зачатия. Подобно джинну, устраняющему на пути своего подопечного все преграды, автор позаботился о том, чтобы его Г. Г. не разменивался на лишние заботы и хлопоты. Убрав всё побочное и несущественное, Набоков написал роман-исследование; он честно хотел выяснить главное: так ли уж преступна педофилия и нет ли ей всё-таки какого-то оправдания? Насколько совместимы эти два понятия – “педофилия” и “любовь”? Способны ли педофилы, без помех удовлетворяющие свою страсть, не губить жизнь своих жертв, не глумиться над ними, а искренне любить их?
Набокову удалось показать, что педофил способен достичь зрелости половой психологии и полюбить по-настоящему (разумеется, такое открытие относится лишь к единичным представителям этой девиации; образец подавляющего большинства – всё тот же Клэр Куильти). Любовь преобразила Гумберта, преодолевшего свою педофилию: он продолжает любить повзрослевшую Лолиту, давно перешагнувшую возрастной барьер “нимфетки”.
Подобно тому, как Ле Гуин написала апологию гомосексуальности, Набоков создал апологию педофилии. Правда, с существенными оговорками – ведь если сам педофил в исключительных случаях способен полюбить по-настоящему, то о его жертве такого не скажешь. Отчего это зависит?
В своих фантазиях Гумберт любил представлять себя, то турецким султаном, ласкающим преданную ему малолетнюю рабыню, то жителем необитаемого острова, новым Робинзоном, которому судьба подарила не Пятницу, а Лолиту. С завистью вспоминает он и средние века, эпоху Возрождения, чувства Данте к своей малолетней избраннице.
Действительно, итальянский поэт любил Беатриче с детства, но любовь их была платонической. Верно, что ещё сравнительно недавно европейская культура была вполне терпимой к юному возрасту невесты. Казимеж Имелинский пишет: “Во Франции лишь во второй половине XIX века граница возраста, в котором девочка могла вступать в брак, была увеличена с 11 до 13 лет, а в Англии только в 1929 году был упразднён обычай, по которому 12-летняя девочка считалась способной вступить в брак” . Но всё это осталось в прошлом. Законодатели, поднявшие планку, определяющую возраст наступления половой зрелости женщины, поступили мудро: они защищали права детей. Ведь двенадцатилетняя невеста вступала в брак, конечно же, не по любви, а исходя из денежных, династических или иных интересов своих родителей.
В каждой из перечисленных ситуаций (прошлые века, жизнь в изоляции, принадлежность к полигамной семье восточного типа) любовь девочки-подростка и взрослого мужчины вполне может стать взаимной. Но обычная девочка, воспитанная в русле современной европейской культуры, неминуемо должна осудить взрослого, вступившего с ней в половую связь. Его авторитет терпит крах; их связь становится болезнетворной, делая девочку калекой психологически, а, возможно, и физически (Лолита умерла, родив мёртвого ребёнка, ещё до того, как не ведавший об этом Гумберт, закончил посвящённую ей книгу).
Иное дело – “нимфетка” с низким порогом возбудимости глубоких структур мозга. Она-то в полной мере способна ответить на сексуальные чувства своего взрослого любовника. Но это имеет свою оборотную сторону: если бы Лолита во всём соответствовала бы Аннабелле, то Куильти растлил бы её окончательно, превратив в порномодель.
Словом, на лицо непреодолимое противоречие: если педофил любит по-настоящему, он не должен вступать в половой контакт с объектом своей любви. Дело, однако, в том, что слово “непреодолимое” в данном контексте не совсем уместно: лучшие педагоги мира, часто лишённые собственной семьи, бескорыстно и безоглядно любят своих питомцев, причём им и в голову не приходит их растлевать. Да что уж там великие педагоги? – психологические исследования с помощью датчиков, регистрирующих эрекцию, показали, что очень многие зрелые мужчины реагируют сексуальным возбуждением в ответ на стимуляцию педофильными раздражителями (фотографии, рисунки, сцены из кинофильмов и т. д., представляющие детей в эротическом ракурсе). Между тем, подобная латентная педофильная готовность остаётся неосознанной и никогда не реализуется. Именно к таким людям относился и Гибарян из “Соляриса”. Всё объясняется действием защитных психологических механизмов, в том числе, обусловленных социокультурными табу.
Если эти социокультурные запреты, достаточно эффективные для абсолютного большинства мужчин, не помогают, и болезненные механизмы настойчиво толкают человека к реализации его педофилии, он должен обратиться к врачу. Странная игра Г. Г. с психиатрами, его непоследовательная критика в адрес психоаналитиков – показатели его страха перед ними и признак нежелания оказаться от собственного педофильного Я. Если бы, преодолев свой невротический страх, он посвятил врача в тайны своей девиации и получил бы психотерапевтическую помощь, то не было бы ни трагедии Лолиты, ни его собственной беды. Но, как предупреждал Джон Рей:“тогда не было бы и книги” .
У нас нет оснований приписывать самому Набокову половое извращение по типу педофилии. Но то, что влечение к “нимфеткам” было для него серьёзным поводом для беспокойства и, в то же время служило мощным стимулом для его творческого воображения, сомнений не вызывает. Похоже, как и Г. Г., он не зря побаивался проницательности врачей.
Именно педофилией объясняется малопочтенный грех Набокова – его гомофобия. Уместность подобного уничижительного эпитета очевидна в свете биографии писателя. Его родной брат Сергей был “ядерным” гомосексуалом. Он не уступал Владимиру по степени образованности и, может быть, даже по уровню литературного дарования (его стихи, пропавшие, к сожалению, во время войны, находили высочайшую оценку у современников). В отличие от своего брата и его жены-еврейки, успевших бежать от немцев в Америку, бедный Сергей угодил в фашистский концлагерь и был там замучен. (Фашисты в своих лагерях смерти умерщвляли гомосексуалов, так же, как и евреев). Казалось бы, в память о нём Владимир Набоков должен был бы подходить к теме гомосексуальности с особой деликатностью и осторожностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128