Вместе с тем, всё происшедшее с ними отразиться на их судьбе особенно болезненно: их сексуальность отныне приобретает девиантный и притом аддиктивный (навязчивый) характер. Высокой готовностью к сексуальной разрядке обладает, по-видимому, и та девочка, о которой с восторгом рассказал Ж. Для неё эпизод совращения вряд ли пройдёт бесследно; возможно, у неё сформируется влечение к пожилым мужчинам (девиация по типу геронтофилии).
Очевидно, что дети обоих полов, страдающие синдромом низкого порога сексуальной возбудимости, вне зависимости от их сексуальной ориентации, больше всех других нуждаются в защите от растлевающего влияния старших детей и тем более взрослых.
С учётом всего сказанного, легче понять особенности героев набоковского романа, Г. Г. и Лолиты, а также характер их переживаний.
Психологические особенности Лолиты
В отличие от любовной пары, Г. Г. и Аннабеллы, Лолита была вполне нормальной, хотя и педагогически запущенной девочкой. Её бедой с раннего детства была ненависть матери, удивившая и возмутившая Г. Г. Девочка, лишённая любви, искала её у взрослых мужчин, способных заменить ей покойного отца. К этому чувству примешивался и протест против матери по типу комплекса Электры. На первых порах это способствовало её сближению с Г. Г. и даже спровоцировало её на эротические игры с ним.
И раннее начало половой жизни с Чарли, и бесшабашное поведение в постели с отчимом – всё это проявления реакции протеста, менее всего продиктованные сексуальными потребностями самой Лолиты. Надо учесть, что роман Набокова относится ко временам, далёким от сексуальной революции. Даже сейчас в возрасте двенадцати лет половой опыт получают менее 5 % девочек, да и то, почти исключительно под давлением гораздо более старших партнёров.
Когда роман увидел свет, поведение его героини казалось психопатическим почти всем читателям. Но, разумеется, ни о каком уродстве характера Лолиты речь не идёт. От природы она была разумной, покладистой, даже одарённой девочкой. Она не сразу распознала принудительный характер секса, навязанного ей отчимом, но, как только это произошло, наступил полный крах авторитета Г. Г. Его любовь, воспринимаемая Лолитой как сексуальное принуждение, лишь усиливала её негативизм. Психотравма, полученная ею, имела затяжной характер и привела к невротическому развитию девочки, тормозя её психологическое и сексуальное становление.
Семейные беды педофила
В своей реакции протеста Лолита отвергала все психосексуальные и душевные ценности Г. Г. Нежность она считала фальшью и глупостью. “Никогда не вибрировала она под моими перстами и визгливый окрик (“что ты, собственно говоря, делаешь?”) был мне единственной наградой за все старания её растормошить. Чудесному миру, предлагаемому ей, моя дурочка предпочитала пошлейший фильм, приторнейший сироп. Подумать только, что выбирая между сосиской и Гумбертом – она неизменно и беспощадно брала в рот первое”, – жалуется её любовник. Все попытки привить ей интерес к литературе, встречали упорное сопротивление. “Мне удавалось заставить её оказывать мне столько сладких услуг – перечень их привёл бы в величайшее изумление педагога-теоретика; но ни угрозами, ни мольбами я не мог убедить её прочитать что-либо иное, чем так называемые книги комиксов или рассказы в журнальчиках для американского прекрасного пола. Любая литература рангом повыше отзывалась для неё гимназией” , – сокрушался наивный Г. Г. Он не понимал, что именно её вынужденная уступчивость в оказании “сладостных услуг” , сводила на нет все его педагогические усилия в области литературы.
Своими успехами Лолита была обязана кому угодно, но только не Г. Г. – теннису её обучил специально нанятый тренер; удачи в актёрском мастерстве пришли к ней с работой над пьесой Куильти. Скитальческая жизнь вызывала у неё тоску и упрёки в адрес своего “папаши” (“…она спросила меня, сколько ещё времени я собираюсь останавливаться с нею в душных домиках, занимаясь гадостями и никогда не живя как нормальные люди” ). Ей, познавшей самые скрытые стороны взрослой жизни, вскоре стала ненавистной школа. Оседлое существование с Г. Г. также уже не привлекало девочку. “Уехать и никогда не вернуться, – потребовала она у отчима.– Найдём другую школу. Мы уедем завтра же. Мы опять проделаем длинную прогулку. Только на этот раз мы поедем куда я хочу, хорошо?” За этим “куда я хочу ” скрывался план измены и побега; но её доверчивый любовник пока ещё ничего не подозревал.
Как им всё-таки удалось прожить вместе два года? Жизнь с Лолитой сделала влюблённого Г. Г. изобретательным и терпеливым, способным в какой-то мере ослабить реакцию протеста его малолетней любовницы. “Ежеутренней моей задачей в течение целого года странствий было изобретение какой-нибудь предстоявшей ей приманки – определённой цели во времени и пространстве – которую она могла бы предвкушать, дабы дожить до ночи. Иначе костяк её дня, лишённый формирующего и поддерживающего назначения, оседал и разваливался. Поставленная цель могла быть чем угодно – маяком в Виргинии, пещерой в Арканзасе – всё равно чем, но эта цель должна была стоять перед нами, как неподвижная звезда, даже если я и знал наперёд, что когда мы доберёмся до неё, Лолита притворится, что её сейчас вырвет от отвращения”.
Ещё более действенной была система взяток и подарков. Г. Г. не скупился в своих тратах на гардероб девочки. Это действовало безотказно. Самому Набокову нравился эпизод романа, в котором Лолита принимала от любовника купленную ей одежду. “Она направилась к раскрытому чемодану, как будто в замедленном кино, вглядываясь в эту далёкую сокровищницу на багажных козлах. Она подступала к ней, высоко поднимая ноги на довольно высоких каблуках и сгибая очаровательно мальчишеские колени так медленно, в расширившемся пространстве, словно шла под водой или как в тех снах, когда видишь себя невесомым; затем она подняла за рукавчики красивую, очень дорогую, медного шёлка, кофточку, всё так же медленно, всё так же молча, расправив её перед собой, как если бы была оцепеневшим ловцом, у которого занялось дыхание от вида невероятной птицы, растянутой им за концы пламенных крыльев. Затем стала вытаскивать (пока я стоял и ждал её) медленную змею блестящего пояска и попробовала на себе.
Затем она вкралась в ожидавшие её объятия, сияющая, размякшая, ласкающая меня взглядом нежных, таинственных, порочных, равнодушных, сумеречных глаз – ни дать, ни взять банальнейшая шлюшка. Ибо вот кому подражают нимфетки – пока мы стонем и умираем”.
Увы, дело не ограничивалось скрытыми взятками в виде одежды (их Г. Г. дарил от души, вкладывая в них много любви, нежности и эротических переживаний). “Хорошо учитывая магию и могущество своего мягкого рта, она ухитрялась – за один учебный год! – увеличить премию за эту определённую услугу до трёх и даже четырёх долларов! О читатель! Не смейся, воображая меня, на дыбе крайнего наслаждения, звонко выделяющим гривенники, четвертаки и даже крупные серебряные доллары, как некая изрыгающая богатство, судорожно-звякающая и совершенно обезумевшая машина; а меж тем, склонённая над эпилептиком, равнодушная виновница его неистового припадка крепко сжимала горсть монет в кулачке, – который я потом всё равно разжимал сильными ногтями, если, однако, она не успевала удрать и где-нибудь спрятать награбленное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128