- Пора разворачиваться, - говорит штурман.
С удовольствием меняю курс, иду к далекому, родному берегу.
Стараясь обнаружить в море какой-нибудь подозрительный предмет, мы с Полиной проглядели все глаза, но, кроме белесых гребешков волн, ничего не видели.
Вот и берег. Нужно разворачиваться и опять уходить в море. Глубоко вздохнув, будто перед прыжком в воду, опять беру курс на север.
Уже около трех часов рыскаем мы туда-сюда, но все безрезультатно. Настроение у меня было неважное: к не покидавшему ни на минуту чувству страха перед водой прибавилась досада из-за безуспешности поиска. Правда, кроме нас, в розыске участвуют еще шесть экипажей, но очень хотелось самой по возвращении доложить: "Судно обнаружено в квадрате таком-то".
- Прошло десять минут, кругом по-прежнему пусто, - докладывает штурман.
В этот момент я бросила взгляд на манометр масла и похолодела: стрелка стояла на нуле. Давно ли она так стоит и как шла к нулю - резко или плавно, - я не знала, так как сегодня почему-то мало обращала внимание на этот прибор. В голове пронеслась мысль: либо вышел из строя манометр, либо испортилась маслосистема, В последнем случае с минуты на минуту нужно было ожидать, что мотор заклинит, и тогда... тогда мы пойдем на дно к рыбам.
Круто разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов.
- Случилось что-нибудь? - спрашивает Полина.
- Давление масла на нуле.
Она молчит: знает, чем это грозит.
Если бы можно было сейчас подключить наши сердца к маслосистеме мотора, то давление там поднялось бы гораздо выше нормы. Но увы! Сердца учащенно бьются, кровь стучит в висках, а стрелка манометра все равно на нуле.
Штурман продолжает обшаривать глазами поверхность моря. Я тоже умоляю судьбу свести нас с затерявшимся катером, ведь теперь он нам, пожалуй, нужнее, чем мы ему: если упадем в море, у нас будут хоть какие-то шансы на спасение - все-таки рядом люди.
Летчики иногда говорят: "Долетел на самолюбии". На чем мы долетели тогда, трудно сказать, только после у меня несколько дней болели челюсти, до того крепко сжимала зубы.
Прямо с ходу посадила самолет, зарулила на стоянку, выключила мотор да так и осталась сидеть, уставившись злым взглядом на манометр.
- У вас приборы все в порядке? - услышала тоненький голосок Верочки Бондаренко, мастера по приборам.
Более неподходящего момента она не могла выбрать для такого вопроса! Но даже и сейчас я не смогла бы обидеть ее каким-нибудь резким словом - уж такая она была, ваша Верочка!
Бондаренко сильно напоминала мне артистку Янину Жеймо. Маленькая, с круглым миловидным лицом, открытым взглядом больших серых глаз, глядевших немного удивленно, она была порой похожа на ребенка. В полку все любили ее. Но, конечно, не за красивые глаза, а за золотые руки. Она отлично знала свое дело, работала без устали и без отказа. Иной раз придешь с задания с взбудораженными нервами, с пробоинами в самолете, кричишь и на техников, почему не заправляют горючим, и на вооруженцев, почему так долго не подвешивают бомбы, а как только услышишь звонкий, голосок Верочки: "У вас с приборами все в порядке?" - сразу смягчаешься и уже безо всякого раздражения, весело отвечаешь: "Все нормально, Верочка!
На этот раз я не могла ей так ответить.
- Верочка, сними манометр и швырни его подальше... в море. Из-за него я, наверное, седая стала.
В редкие минуты раздумья, вспоминая довоенное прошлое, заглядывая в будущее и сравнивая то и другое с настоящим, я ловила себя иногда на мысли о том, что сейчас, пожалуй, переживаю самую лучшую пору своей жизни. Мысль на первый взгляд нелепая, абсурдная. Как? Ведь война приносит людям бедствия, великое горе, смерть, а мне, выходит, она дарит лучшие годы? Все это так - и не так.
Мое сердце не каменное, оно сжималось при виде руин и пожарищ, свежих холмиков у дороги, при звуках прощальных залпов над могилами подруг. Оно горело ненавистью, когда я узнавала о злодеяниях врага, об ужасах жизни в фашистской неволе. И в то же время во мне жила постоянная, глубокая радость. Радость оттого, что участвую в борьбе, что нахожусь на переднем крае этой борьбы и, главное, что у меня нашлись силы и способности для этой борьбы. Было радостно сознавать, что могу сдавать экзамены не только в институте, но и здесь, на фронте. Ведь каждый полет являлся не только маленьким вкладом в общее дело, но и большой личной победой. Либо в коротком, но жестоком единоборстве с вражескими зенитчиками, либо в борьбе со стихийными силами природы, либо это победа над своими слабостями. Случалось, демон-искуситель шептал на ухо: "Видишь, там, впереди, самолет погибает в зенитном огне. Через несколько минут то же будет с тобой. Куда же ты лезешь на верную смерть?" Как было не радоваться потом, что в такие минуты голос совести и долга оказывался сильнее этого шепота!
Победы всегда приносят человеку счастье и радость. И чем труднее они достаются, тем полнее потом радость. А на войне победы даются нелегко!
8 апреля, накануне наступления нашей Отдельной Приморской армии в Крыму, полк получил задачу: бомбить войска и технику противника на дороге Керчь - Багерово.
- Сегодня посмотрим "Керчь на экране", - проговорила с серьезным видом мой штурман Полина Гельман, когда мы шли от КП к самолету. - Зениток и прожекторов в этом районе, ой, как много!
"Керчь на экране" - так летчицы стали называть полеты на Керчь после того, как просмотрели фильм "Концерт на экране" (передвижная кинобудка как-то заехала в наш полк и прокрутила эту картину).
За первые два полета мы досыта насмотрелись на "экран". Сейчас наш самолет снаряжали для следующего вылета. Полина пошла докладывать, а я сидела в кабине и, стараясь отвлечься от волнений, только что пережитых над целью, напевала потихоньку: "Дывлюсь я на небо та и думку гадаю..."
Подошла штурман полка Женя Руднева.
- Как сегодня над целью? Какой ветер?
- Сносит влево, зенитки бьют вверх, а прожекторы мечутся во все стороны, - ответила ей в шутку.
- Ясно. Сейчас полечу проверю, насколько точна твоя информация. - И Женя улыбнулась своей обычной милой и спокойной улыбкой.
- С кем ты летишь?
- С Пашей Прокопьевой.
- Смотри, будь внимательнее. Она молодая летчица, а сегодня обстановка очень сложная.
Руднева вылетела перед нами за три минуты.
Бывшая студентка механико-математическою факультета МГУ, Женя вначале летала рядовым штурманом, потом ее назначили штурманом эскадрильи, и вот уже около года она штурман полка. Не хотела - приказали. Но в боевой работе она не отставала от рядовых штурманов и почти каждую ночь летала на задания.
Рудневу любили в полку. Большая умница, с мягким, уравновешенным характером, всегда спокойная, приветливая. Ее внешность как бы дополняла характер: мягкие, светлые волосы, большие голубые глаза, оттененные густыми, длинными ресницами, нежное, белое лицо с легким румянцем. Походка несколько неподходящая для военной формы, которая сидела на ней мешковато. Эта девушка никак не вписывалась в суровый пейзаж войны. Ее мечтательный взгляд часто был обращен к звездам: она любила астрономию. Женя знала наизусть много сказок, стихов, мастерски читала Горького.
"Безумству храбрых поем мы славу! Безумство храбрых - вот мудрость жизни! О, смелый Сокол! В бою с врагами истек ты кровью... Но будет время и капли крови твоей горячей, как искры, вспыхнут во мраке жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75