Отвалилась половина мотора - и все-таки села! Сегодня для него герой дня, конечно, Аня Дудина.
Когда Дудина вернулась, Витька обнаружил, что у нее поседели три маленьких волоска на щеке, на родинке.
- Анка! - воскликнул он. - Ты же седая стала!
- Хорошо, Витька, что только этим отделалась. А на другое утро не пришла вместе со всеми с аэродрома Ира Себрова. Мы не знали еще, почему она не вернулась с задания, и на сердце лежал тяжелый камень. Витька по нашим лицам сразу заподозрил несчастье. С кем?
Этот немой вопрос мы с болью читали в его взгляде.
- Не смотри, Витя, на меня такими глазами, - едва сдерживая слезы, проговорила наконец Наташа Меклин, близкая подруга Себровой. - Ира не вернулась с задания...
Мальчишка сник, опустил голову и тихо отошел. Забившись в темный угол за плитой, долго не вылезал оттуда.
Мы молча разделись и легли спать.
Внезапно я проснулась от неистового крика Витьки:
- Ира пришла!! Ира пришла!!
Приоткрыв дверь, я увидела в комнате хозяйки живую, невредимую Иру. На шее у нее висел Витька.
- Тише ты, Витька, девчат разбудишь, - успокаивала его Ира.
- Он уже разбудил нас!
Все повскакали с коек и бросились к Себровой.
- Что там у тебя случилось, рассказывай! Опять подбили?
- Ой, дайте отдышаться! - опускаясь на стул, проговорила Ира. - Пить хочется.
Витька пулей выскочил в сенцы и принес большую кружку студеной воды. Все молча смотрели, как Ира жадно пила воду. Потом она сняла шлем, расстегнула широкий кожаный ремень, на котором висел пистолет, и осторожно передала все это в Витькины руки. Тот со счастливой улыбкой обхватил такие драгоценные для каждого мальчишки вещи и уселся возле Иры прямо на пол.
- У нас отказал мотор. Его нам попортили при обстреле над целью, начала рассказывать Себрова. - В общем, мы еле перетянули линию фронта, сели на передовой. Когда я утром посмотрела, где мы сели, у меня шлем на голове поднялся. Кругом воронки, надолбы, траншеи. А совсем рядом подбитый немецкий танк.
- Ты залезала в него? - Витька вскидывает глаза на Иру.
- Нет, только заглянула мельком внутрь... Уму непостижимо, как Ира упустила такую возможность! Вот бы ему, Витьке...
- А как ты через пролив переправлялась? - опять Витькин вопрос.
- На катере. Везли раненых пехотинцев, ну и нас прихватили. Но едва катер отплыл от берега, как налетели два "мессера" и начали обстреливать...
- Страшно было? - Серые Витькины глаза становятся круглыми, большими.
- А как ты думаешь? Конечно.
Витька знает по своему опыту, что это очень страшно. Когда немцы наступали здесь, он вместе со всей семьей сидел в небольшой щели, вырытой на огороде, и с ужасом слушал, как бахали орудия, визжали мины, ухали бомбы. А когда немецкий самолет пролетал низко-низко и стрелял по дороге, по домам и огородам, Витька прятал голову у матери на коленях, внутри у него все дрожало и холодело от ужаса. Мать тихо гладила его по голове и шептала: "Не бойся, сынку, не бойся... Он сейчас улетит..."
Осень на Таманском полуострове - хуже не придумать. Дожди, ветры, туманы. А настроение у летчиц обычно было по погоде. Небо чистое - на душе светло. Погода плохая - и настроение паршивое.
Теперь все чаще приходилось возвращаться с аэродрома, сделав за ночь всего лишь по одному вылету, а то и вообще попусту просидев в кабине самолета в ожидании малейшего просвета.
Как-то после одной из таких неудачных ночей в минорном настроении я пошла побродить по берегу. Морской простор, мерный шум прибоя действовали на мои нервы как бальзам.
Иду. Не спеша отмеряю шаг за шагом. Шуршит песок под сапогами. Пролетела чайка. Накануне море сильно волновалось и выбросило на берег много всякой всячины: обломки досок, какое-то тряпье, морскую траву. Но... что это? Нога?! Да, женская нога, оторванная чуть выше колена. Я отпрянула. Мне еще ни разу не приходилось видеть валяющиеся вот так отдельные части человеческого тела. Потом подошла поближе. Задумалась. Кто же была та женщина? При каких трагических обстоятельствах потеряла ногу? Жива ли, или ее тело море тоже выбросило где-нибудь на берег?
Война... Проклятая война!.. Сколько она унесла человеческих жизней и сколько еще возьмет? Я чувствовала, как во мне закипала злоба. Злоба на тех, по чьей вине работает адская машина, перемалывая тысячи человеческих жизней, до чьей вине нашу землю рвут снаряды и бомбы, по чьей вине потерял ногу Андрейка.
Моего минорного настроения как не бывало. Я уже знала, что сегодняшней ночью буду летать напористо, со злостью.
В ту ночь я летала с Лидой Целовальниковой. Это моя землячка, из Саратова. Миниатюрная девушка, со звонким голосом и красивыми губами. Вначале она была старшиной эскадрильи, потом переучилась на штурмана.
У нас в полку была своя "академия". Некоторые техники и вооруженцы переучивались на штурманов, штурманы - на летчиков. Учиться всегда нужно, тем более на войне.
По ту сторону Керченского пролива наши войска удерживали в то время лишь небольшой плацдарм. Там, недалеко от поселка Жуковка, была площадка, элементарно оборудованная на случай вынужденных посадок наших самолетов. Однако находиться на ней было далеко не безопасно: противник беспощадно долбил этот клочок земли.
В полночь мы с Лидой взлетели в третий раз на задание.
- Рая, ты что-то низковато сегодня летаешь, - сказала штурман, когда мы перелетели пролив.
- А зачем высоко забираться? Там холоднее.
Я держала малую высоту, конечно, не потому, что внизу было теплее. Просто мотор не вытягивал. Шут его знает, что с ним случилось! На земле ревел, как зверь, а в воздухе не тянул. Но поскольку у меня было злое настроение, то я летала и никому на мотор не жаловалась.
Вот и цель. Мы бросаем бомбы, немцы стреляют. Такой "обмен" в порядке вещей. Только вот мотор начал барахлить, чихать, будто дым от снарядов защекотал в его цилиндрах.
"Трах-тах-тах!"
У меня заныло под ложечкой. "Ну, потяни еще немного, - умоляла я. Хоть через линию фронта перетяни!"
Больше самой смерти нас всегда страшила вероятность попасть живьем в руки фашистов. Плен? Нет, лучше воспользоваться пистолетом! Но ведь может случиться и так, что не сможешь или не успеешь... Поэтому: "Тяни, тяни, родной... Хоть на одном цилиндре, хоть на последней капле бензина!" Я мечусь в кабине, хватаюсь за разные секторы, краники.
- Перетянем? - спрашивает штурман.
- Трудно сказать...
За нами, как хвост кометы, несется огненный росчерк - из патрубков снопом летят искры. Мотор бьется, точно в агонии.
Перетянули! Теперь бы до запасной площадки... Но мне даже неудобно просить мотор об этом. Получается, как в сказке о рыбаке и рыбке.
И мотор и мы идем на последнем дыхании.
- Лида, дай ракету, пусть нам подсветят с запасной площадки, - прошу штурмана.
В ответ на наш сигнал "Иду на вынужденную" впереди еле заметно загорелись два огонька. Туда! Во что бы то ни стало спасти машину!
Я знала, что заход на этот, с позволения сказать, аэродром нужно делать с курсом 270 градусов, и только 270. "Значит, придется садиться с попутным ветром. Сегодня дым от разрывов бомб тянулся строго на запад", - мелькает в голове.
Идем на посадку. Убираю остатки газа. Самолет опускается ниже гор. Ух, темнотища какая! И тут вижу, что мы промазываем: заветные огоньки промелькнули под левой плоскостью, а земли еще нет. Сильный попутный ветер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75