– Эй, что ты тут делаешь? – с тихим стоном спросил Сёхэй, обращаясь скорее к себе, чем к сыну.
Кацухико в два часа ночи торчал под дверью у Рурико, вместо того чтобы спать в своей комнате, устроенной и чисто японском стиле и расположенной на противоположном конце дома. Это внушало Сёхэю отвратительное н невыносимое для него подозрение.
– Что ты здесь делаешь? – повторил он. – Да еще в такое позднее время!
Всегда снисходительный к своему слабоумному сыну, отец почувствовал к нему острую ненависть.
– Что ты здесь делаешь, говори же!… – И Сёхэй, сверля сына глазами, толкнул его в плечо.
Но Кацухико все с тем же идиотским видом продолжал беззвучно смеяться, словно издевался над отцом, совершившим постыдный поступок. Боясь разбудить Рурико или Минако, спавшую в соседней комнате, Сёда тем не менее не мог совладать с собой, и голос его становился все громче и резче.
Настойчивость и громкий голос отца, видимо, подействовали на юношу, и он, краснея, ответил:
– Я пришел к сестре!
– К сестре… – словно эхо повторил Сёда, готовый от стыда провалиться сквозь землю.
Он чувствовал, как в нем опять поднимается маленькая, но очень противная ревность. Словно угадав мысли отца, Кацухико стал снова смеяться.
– Зачем же это тебе среди ночи понадобилась сестра? – продолжал допытываться Сёда, стараясь подавить неприятное чувство.
– А просто так, – с безучастным видом ответил юноша, словно ничего необычного в его позднем приходе не было. – Мне захотелось увидеть ее лицо.
– Увидеть ее лицо!…
Сёхэю вдруг стало так стыдно, что он захотел обеими руками закрыть собственное лицо. Не в силах продолжать свои расспросы, он решил принять какие-то меры, чтобы в будущем избежать беды, и, преодолевая отвращение и стыд, сказал:
– Эй, Кацухико! Нельзя ходить по ночам к сестре. Если и впредь будешь здесь появляться, я не прощу тебе этого!
Сёхэй пристально посмотрел на сына. Но у Кацухико на лице было его обычное идиотское выражение.
– Сестра говорила, что можно приходить! – возразил он.
Сёду будто снова ударили по голове. – Когда говорила? – совершенно забывшись, громко спросил он.
– Когда? Она всегда так говорит! Говорит, что я могу караулить у ее двери.
– Значит, ты не первый раз здесь стоишь? Вот дурак!
В Сёхэе вспыхнула жгучая ревность к сыну и в то же время шевельнулось неприятное чувство к Рурико.
– Вздор! Не могла Рурико такое сказать! Я спрошу у нее.
Отстранив сына, Сёхэй толкнул дверь, по она не поддалась. В ту же минуту скрипнула другая дверь.
Из комнаты вышла в белом халате Минако и подбежала к отцу.
– Что здесь за шум? Прошу вас, отец, идите к себе, умоляю! Если услышит сестра, всем нам будет стыдно.
Волнение Минако заставило Сёхэя умолкнуть, только Кацухико продолжал смеяться.
Разбуженная громкими голосами, Рурико оказалась невольной свидетельницей этой непристойной сцены, но продолжала лежать в постели, натянув еще выше белоснежное пуховое одеяло. Лишь насмешливая улыбка появилась на ее лице.
Сёхэй вернулся в свою спальню и провел бессонную, мучительную ночь.
Куда девались его самоуверенность, беспечность, покой. Он, как влюбленный при неожиданном появлении соперника, испытывал тревогу.
Соперник! И кто? Его собственный сын! Эта мысль была невыносима даже для Сёхэя, который больше всего в жизни ценил деньги.
Будь Кацухико нормальным человеком, имеющим понятие о нравственности, Сёхэй пристыдил бы его, упрекнул в недостойном поведении. (Впрочем, неизвестно, хватило бы или не хватило у Сёхэя духу упрекать сына в безнравственности!) Но Кацухико находился под властью слепого инстинкта и безудержного желания, и ему было безразлично, чья жена Рурико. Для него имела значение лишь ее красота. Вдобавок он владел огромной физической силой, поэтому становился весьма опасен.
Теперь Сёхэй с досадой вспоминал о том, что однажды, когда он решил просить руки Рурико для Кацухико, он как-то в шутку сказал об этом сыну. И поскольку новость была для Кацухико из ряда вон выходящей, он крепко ее запомнил, хотя хорошей памятью не отличался. Сёхэй был в полной растерянности. Голова у него отяжелела.
«Надо услать Кацухико из дому! – думал Сёхэй. – Пусть поживет в Хаяме на даче! Придумаю что-нибудь и ушлю его из Токио…»
Устав от непривычных для него мучительных переживаний, Сёхэй потерял способность соображать и к четырем часам забылся беспокойным сном.
Проснулся он в десятом часу. Утро выдалось ясное. Через прозрачные занавески яркое солнце пробивалось в комнату, заливая ее радостным светом. Бодрящая свежесть утра вытеснила из головы Сёхэя неприятные воспоминания прошедшей ночи. С трудом подняв с постели свое грузное тело и надев туфли, Сёхэй вышел на веранду подышать чистым утренним воздухом. Глядя на свой огромный сад, он с наслаждением потянулся и зевнул.
Вдруг он увидел Кацухико, который вышел из зарослей и стал спускаться к пруду. Как и отец, он был плотным и крупным. С ним рядом шел кто-то в нарядном кимоно. Сёхэй подумал было, что это Минако. Они с братом часто совершали утренние прогулки. Но когда тропинка в зарослях повернула направо, Сёхэй отчетливо увидел рядом с сыном Рурико. Ее рука лежала у Кацухико на спине, чуть пониже плеча.
Сёхэя будто ошпарили кипятком. Он ясно представил себе идиотскую блаженную улыбку на лице сына и, придя в неописуемую ярость, почувствовал неодолимое желание надавать сыну пощечин. Но какова Рурико! Не может быть, чтобы она не знала о вчерашнем происшествии, чтобы не слышала отвратительной ссоры отца с сыном у ее дверей. Даже Минако из соседней комнаты выбежала на шум. Нет, быть не может, чтобы Рурико оставалась в неведении! И вот сегодня она нарочно приблизила к себе Кацухико! Это был выпад с ее стороны по отношению к нему, Сёхэю!
«Да, напрасно я считал ее невинным созданием и выполнял все ее капризы. Кажется, я взял в жены дочь военачальника неприятельской армии, сдавшегося на милость победителя. Еще неизвестно, что кроется за этим красивым личиком».
Но все эти трезвые рассуждения не могли заглушить в Сёхэе любовь к Рурико, равно как и ревность, вспыхнувшую в нем с новой силой при виде молодой жены, гуляющей с его сыном.
Сёхэй неподвижно стоял у перил, словно прирос к ним, устремив взгляд в ту сторону, где скрылись молодые люди. С пруда доносился веселый смех Рурико. Беспечный и радостный, он походил на пенье жаворонка. Впервые после свадьбы Рурико так весело смеялась, Сёхэй представил себе, как его сын, молодой и безупречно сложенный, резвится возле пруда вместе с Рурико. Сёхэй плюнул с досады и, что-то решив про себя, о чем говорили его упрямо сдвинутые брови, вернулся в дом.
Терзаемый ревностью, он сорвал зло на слугах, кое-как умылся и с пожелтевшим от злобы лицом сел завтракать. Рурико, которая обычно завтракала вместе с мужем, все еще не возвращалась из сада.
– Где же госпожа? – грубо спросил он у служанки.
– Они в саду.
– Скажи, чтобы возвращалась, что я давно уже встал!
– Слушаю-с.
Испуганная грозным видом Сёхэя, девочка побежала за Рурико.
«Я скажу ей, что возмущен ее поведением, ее необдуманным поступком», – решил Сёхэй и стал с нетерпением дожидаться Рурико.
Спустя несколько минут в коридоре послышался шелест платья, и в комнату впорхнула Рурико.
– Ах, доброе утро!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69