Теперь вам все можно!
И начинается…
АРГУМЕНТЫ:
«В течение первых месяцев после Октябрьского переворота были уничтожены многие ограничения: крестьяне получили санкцию на захват помещичьих земель; солдаты получили право на прекращение войны и возвращение домой; рабочим было дано право не работать, занимать наиболее важные административные посты, сопротивляться буржуазии, устанавливать контроль над заводами и фабриками. Что же касается отбросов общества, преступников, авантюристов и прочего сброда, то и они получили места в правительстве и обрели полную свободу для удовлетворения своих естественных потребностей в форме убийств и грабежа…»
Питирим Сорокин. «Социология революции, 1925».
Суть революций одна и та же, будь то Французская или Октябрьская, или какая иная. Ключом зажигания во всех случаях служит слово «можно».
Как и Наполеон, так и Французская революция в целом создала некий прецедент социального хаоса, который повторился во всех последующих революциях, а наиболее ужасное, катастрофическое свое воплощение нашел в Октябрьской революции 1917 года в России, этом рукотворном Апокалипсисе, гораздо более грандиозном, чем все американские блокбастеры вместе взятые…
А девятнадцатый век — с его каким-то конвульсивным колебанием умов, с безумными социальными идеями, тем более безумными, чем более разумными были идеи технические и научные, с его беспощадным буржуазным прагматизмом и столь же беспощадным политическим радикализмом, с его талантливым искусством и бесталанной дипломатией, с блеском куртизанок и нищетой философов — представляется своего рода кульминацией исторического процесса, самым большим из витков его спирали, за которым началось резкое ее сворачивание…
Этот век, часто называемый «золотым», был чрезвычайно богат на мятежи и революции, потому что уж очень много людей обрели ни с того ни с сего право называться «господами», и у них началось от этого легкое головокружение, которое стимулировало желание стать этими самыми господами «в натуре», вследствие чего наиболее радикальные из них собирали толпы люмпенов и произносили это сакраментальное «можно»…
КСТАТИ:
«…Массы находятся под влиянием особенного рода сил, развивающихся в избранных членах общества. Массы сами не думают, среди них есть мыслители, которые думают за них, возбуждают собирательное разумение нации и заставляют ее двигаться вперед».
Петр Чаадаев. «Философические письма».
Рисунок М. Лермонтова
В ряду многочисленных попыток насильственным путем изменить существующее положение вещей выделяется своей элитарностью вооруженное восстание декабристов в Петербурге. Здесь не было пьяного уличного сброда, как в Париже в 1789 году, не было уличных беспорядков и вообще всего того, что приводится историками в доказательство весьма шаткой гипотезы «Народ — творец Истории». Ничего такого не имело места в то утро 14 декабря 1825 года, когда несколько полков регулярной армии приняли участие в нелепом трагическом спектакле, обреченном на бесславный провал задолго до его начала.
Организаторы его — группа молодых дворян, которые сочли вопиющей несправедливостью то, что «народ, вынесший на своих плечах все тяготы Отечественной войны 1812 года, продолжает нести ярмо крепостничества», как переписывалось из учебника в учебник советской да и постсоветской поры.
Да, из заграничных походов русской армии они привезли много впечатлений и заманчивых идей. Европа уже не знала к тому времени крепостного права, но знала, что такое конституционная монархия, что такое элементарные гражданские свободы и — что такое Наполеон с его головокружительной карьерой и всемирной славой.
Несомненно, многие из них, — чувствительные и хорошо воспитанные юноши из благородных семейств — искренне желали принести пользу своему народу и защитить попранную (как им представлялось) справедливость. При этом они почему-то считали «народом» только лишь крепостных крестьян да еще, может быть, горничных в родительских имениях, которых они в свое время соблазнили и теперь страдали от комплекса вины.
Возможно, кому-то из них, наиболее чувствительному, снилось, как он в лице хорошенькой горничной лишает невинности весь народ, которым цинично пользуется как средством своего наслаждения, но на котором никогда не женится… И он просыпался в холодном поту, зажигал свечу перед иконой и клялся искупить свою горькую, вернее, сладкую вину…
Они много говорили на своих тайных собраниях о благе народа, при этом не имея ни малейшего понятия о его настроениях и нуждах, да и вообще о нем как таковом. Абстрактные понятия, такие же идеи и планы их осуществления.
Несомненно, кое-кто из них страдал комплексом неполноценности и связывал избавление от него с новыми возможностями, которые открылись бы в случае изменения государственного строя. Содержание этого изменения, его характер и реальные шаги к его достижению оставались незначительными деталями, на которые просто некогда было тратить драгоценное время, отведенное для обсуждения гораздо более высоких материй.
А кого-то, в чем он, конечно же, не признался бы даже под пыткой, манил такой заразительный пример Бонапарта, который ведь тоже был всего лишь капитаном…
Это было сообщество честных, благородных и мужественных романтиков, которые желали «чего-то большого и чистого», но чего именно — до конца не знали и вызвали бы к барьеру любого, кто бы снисходительно посоветовал им искупать в ванне слона.
Современники отмечали, что декабристы культивировали суровую серьезность как норму поведения. Это было своеобразной игрой в настоящих заговорщиков, решительных, непреклонных и аскетичных.
Пушкин, друживший с многими из них, как-то записал такой диалог:
«Дельвиг: Поедем к девкам, друг Рылеев!
Рылеев: Я женат.
Дельвиг: Так что же? Разве ты не можешь отобедать в ресторации потому только, что у тебя дома есть кухня?»
Декабристы осуждали светские развлечения и пропагандировали спартанскую простоту во всех жизненных проявлениях, на что великий насмешник Пушкин отвечал:
Здорово, молодость и счастье,
Застольный кубок и бордель,
Где с громким смехом сладострастье
Ведет нас пьяных на постель!
Они негодующе пожимали плечами, но эта была игра, не притворство, не фальшь, а именно игра, искренняя, серьезная, честная, однако — игра…
Еще в 1816 году возникла их первая организация, называемая «Союз спасения». Своей основной задачей «Союз» ставил отмену крепостного права и установление конституционной монархии, но каким образом все это сделать, никто из членов организации толком не знал…
Преемником этого «Союза» стал в 1818 году «Союз благоденствия». Цели — те же, но уже были определены конкретные сроки революции — через 20 лет.
В 1821—1822 гг. на базе «Союза» возникли новые организации — «Южное общество» во главе с Павлом Пестелем (1793—1826 гг.), полковником, участником Отечественной войны, и «Северное общество», которое возглавил Никита Муравьев (1795—1843 гг.), один из основателей «Союза спасения» и «Союза благоденствия». Деятельность этих обществ в основном заключалась в разработке конституционных проектов либерального толка, при этом состоящих из общих фраз и страстных призывов к добру и справедливости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
И начинается…
АРГУМЕНТЫ:
«В течение первых месяцев после Октябрьского переворота были уничтожены многие ограничения: крестьяне получили санкцию на захват помещичьих земель; солдаты получили право на прекращение войны и возвращение домой; рабочим было дано право не работать, занимать наиболее важные административные посты, сопротивляться буржуазии, устанавливать контроль над заводами и фабриками. Что же касается отбросов общества, преступников, авантюристов и прочего сброда, то и они получили места в правительстве и обрели полную свободу для удовлетворения своих естественных потребностей в форме убийств и грабежа…»
Питирим Сорокин. «Социология революции, 1925».
Суть революций одна и та же, будь то Французская или Октябрьская, или какая иная. Ключом зажигания во всех случаях служит слово «можно».
Как и Наполеон, так и Французская революция в целом создала некий прецедент социального хаоса, который повторился во всех последующих революциях, а наиболее ужасное, катастрофическое свое воплощение нашел в Октябрьской революции 1917 года в России, этом рукотворном Апокалипсисе, гораздо более грандиозном, чем все американские блокбастеры вместе взятые…
А девятнадцатый век — с его каким-то конвульсивным колебанием умов, с безумными социальными идеями, тем более безумными, чем более разумными были идеи технические и научные, с его беспощадным буржуазным прагматизмом и столь же беспощадным политическим радикализмом, с его талантливым искусством и бесталанной дипломатией, с блеском куртизанок и нищетой философов — представляется своего рода кульминацией исторического процесса, самым большим из витков его спирали, за которым началось резкое ее сворачивание…
Этот век, часто называемый «золотым», был чрезвычайно богат на мятежи и революции, потому что уж очень много людей обрели ни с того ни с сего право называться «господами», и у них началось от этого легкое головокружение, которое стимулировало желание стать этими самыми господами «в натуре», вследствие чего наиболее радикальные из них собирали толпы люмпенов и произносили это сакраментальное «можно»…
КСТАТИ:
«…Массы находятся под влиянием особенного рода сил, развивающихся в избранных членах общества. Массы сами не думают, среди них есть мыслители, которые думают за них, возбуждают собирательное разумение нации и заставляют ее двигаться вперед».
Петр Чаадаев. «Философические письма».
Рисунок М. Лермонтова
В ряду многочисленных попыток насильственным путем изменить существующее положение вещей выделяется своей элитарностью вооруженное восстание декабристов в Петербурге. Здесь не было пьяного уличного сброда, как в Париже в 1789 году, не было уличных беспорядков и вообще всего того, что приводится историками в доказательство весьма шаткой гипотезы «Народ — творец Истории». Ничего такого не имело места в то утро 14 декабря 1825 года, когда несколько полков регулярной армии приняли участие в нелепом трагическом спектакле, обреченном на бесславный провал задолго до его начала.
Организаторы его — группа молодых дворян, которые сочли вопиющей несправедливостью то, что «народ, вынесший на своих плечах все тяготы Отечественной войны 1812 года, продолжает нести ярмо крепостничества», как переписывалось из учебника в учебник советской да и постсоветской поры.
Да, из заграничных походов русской армии они привезли много впечатлений и заманчивых идей. Европа уже не знала к тому времени крепостного права, но знала, что такое конституционная монархия, что такое элементарные гражданские свободы и — что такое Наполеон с его головокружительной карьерой и всемирной славой.
Несомненно, многие из них, — чувствительные и хорошо воспитанные юноши из благородных семейств — искренне желали принести пользу своему народу и защитить попранную (как им представлялось) справедливость. При этом они почему-то считали «народом» только лишь крепостных крестьян да еще, может быть, горничных в родительских имениях, которых они в свое время соблазнили и теперь страдали от комплекса вины.
Возможно, кому-то из них, наиболее чувствительному, снилось, как он в лице хорошенькой горничной лишает невинности весь народ, которым цинично пользуется как средством своего наслаждения, но на котором никогда не женится… И он просыпался в холодном поту, зажигал свечу перед иконой и клялся искупить свою горькую, вернее, сладкую вину…
Они много говорили на своих тайных собраниях о благе народа, при этом не имея ни малейшего понятия о его настроениях и нуждах, да и вообще о нем как таковом. Абстрактные понятия, такие же идеи и планы их осуществления.
Несомненно, кое-кто из них страдал комплексом неполноценности и связывал избавление от него с новыми возможностями, которые открылись бы в случае изменения государственного строя. Содержание этого изменения, его характер и реальные шаги к его достижению оставались незначительными деталями, на которые просто некогда было тратить драгоценное время, отведенное для обсуждения гораздо более высоких материй.
А кого-то, в чем он, конечно же, не признался бы даже под пыткой, манил такой заразительный пример Бонапарта, который ведь тоже был всего лишь капитаном…
Это было сообщество честных, благородных и мужественных романтиков, которые желали «чего-то большого и чистого», но чего именно — до конца не знали и вызвали бы к барьеру любого, кто бы снисходительно посоветовал им искупать в ванне слона.
Современники отмечали, что декабристы культивировали суровую серьезность как норму поведения. Это было своеобразной игрой в настоящих заговорщиков, решительных, непреклонных и аскетичных.
Пушкин, друживший с многими из них, как-то записал такой диалог:
«Дельвиг: Поедем к девкам, друг Рылеев!
Рылеев: Я женат.
Дельвиг: Так что же? Разве ты не можешь отобедать в ресторации потому только, что у тебя дома есть кухня?»
Декабристы осуждали светские развлечения и пропагандировали спартанскую простоту во всех жизненных проявлениях, на что великий насмешник Пушкин отвечал:
Здорово, молодость и счастье,
Застольный кубок и бордель,
Где с громким смехом сладострастье
Ведет нас пьяных на постель!
Они негодующе пожимали плечами, но эта была игра, не притворство, не фальшь, а именно игра, искренняя, серьезная, честная, однако — игра…
Еще в 1816 году возникла их первая организация, называемая «Союз спасения». Своей основной задачей «Союз» ставил отмену крепостного права и установление конституционной монархии, но каким образом все это сделать, никто из членов организации толком не знал…
Преемником этого «Союза» стал в 1818 году «Союз благоденствия». Цели — те же, но уже были определены конкретные сроки революции — через 20 лет.
В 1821—1822 гг. на базе «Союза» возникли новые организации — «Южное общество» во главе с Павлом Пестелем (1793—1826 гг.), полковником, участником Отечественной войны, и «Северное общество», которое возглавил Никита Муравьев (1795—1843 гг.), один из основателей «Союза спасения» и «Союза благоденствия». Деятельность этих обществ в основном заключалась в разработке конституционных проектов либерального толка, при этом состоящих из общих фраз и страстных призывов к добру и справедливости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153