Еще покалечит меня, и отвечать ему придется перед судом. Не-ет, лучше убегу. Тем более – спешить мне надо: Маруся наверняка давно под липой на скамеечке сидит и сер­дито на тропинку посматривает.
Выбегаю на берег речки, петляю меж кустами и держу направление к липе. Вроде отстал дед Мусий. Прибегаю к липе, оглядываюсь – пусто. Сажусь на скамеечку, чтобы отдышаться. И вдруг чья-то рука смахнула с моей головы фуражку и цап за волосы! Даже похолодел я.
– Не опаздывай! Не опаздывай! Не опаздывай! – услышал знакомый голос. И от этого голосочка сердце мое сладко-сладко заныло.
Оказывается, Маруся забралась на пологую ветку липы, устроилась там и подстерегла меня. Треплет за во­лосы и хохочет.
– Ой, Марусь! Понимаешь, – подбираю я слова в свое оправдание. И вдруг где-то за кустами раздается голос деда Мусия:
– А-а, гром бы тебя побил!.. Ветрогон проклятый!..
Одним духом взлетел я на липу к Марусе и рот ей ла­донью зажал, чтоб не выдала меня. И во-время. Дед, как молодой козел, пронесся по тропинке мимо липы.
– Ну, погоди! – уже где-то в стороне кричал он. – Я тебя из-под земли достану! Я тебя…
И тут сразу же вступила в прокурорские права Маруся.
– Опять? Чего натворил?! – и смотрит она на меня своими зеленоватыми оченятами так строго, что брови над ними почти узелком связались и ямочки на щеках исчезли. Трудно перед Марусей что-либо сбрехать. Но тут, на сча­стье, заметила она в моей руке букет.
– А цветы кому?!
– Угадай! А ну, угадай! – оживился я, стараясь пере­вести разговор на цветы.
– Мне! – выпалила Маруся и так радостно улыбну­лась, так сверкнула на меня глазами, что я чуть-чуть не ослеп.
– Ага, – отвечаю, – тебе, – и улыбаюсь, как дурак. Тут же надо снова про любовь говорить, а я «агакаю».
А она прижимает цветы к груди и говорит:
– Ой, Максимка!.. Мне еще никто никогда цветов не дарил.
– Значит, я первый?
– Угу… Спасибо тебе…
Если б в эту минуту Маруся приказала луну с неба до­стать, я, наверное, постарался б. И так мне захотелось, чтобы она поверила, что для нее я готов в огонь и в воду!..
– Какие красивые, – любуется Маруся букетом. – И где ты достал? Я такие в оранжерее видела, в райцентре.
В эту секунду я возненавидел себя, что не сбегал в рай­центр, в оранжерею, и не притащил оттуда охапку самых лучших цветов. А так, что я отвечу Марусе? Она же смот­рит на меня ласково-ласково и ждет ответа.
– Оттуда и есть! Из оранжереи! – выпалил я и отвел в сторону глаза.
– Из райцентра?! – Маруся смотрит с недоверием. А недоверие в такую минуту для меня ровно что нагайка для коня.
– Из райцентра, – подтверждаю вполне уверенно.
– Так туда ж двадцать километров! – недоумевает Маруся.
– А что для меня лично двадцать километров? – спрашиваю. – Встал пораньше и сбегал.
– Пешком?
– Напрямик. На гати еще упал, руку зашиб. – И, под­вернув рукав, показываю огромный синяк – след от коро­мысла Явдохи.
Маруся посмотрела на мою руку, потом вдруг… чмок меня в щеку! От неожиданности я чуть с липы не слетел. Еле успел за ветку ухватиться
– Давай слезем, – смеется Маруся, – а то упадешь, и… в армию тебя не возьмут.
Я первым соскакиваю на землю, подставляю руки Ма­русе. Снял ее с ветки, а сажать на скамеечку не хочется. Так бы век и держал на руках. Тем более за шею она меня обняла
Опустила Маруся руки с моей шеи, и я бережно поса­дил ее на скамейку.
– Ты рад, что в армию уезжаешь? – спрашивает.
– Ой, еще как! – отвечаю.
– Рад, что от меня уезжаешь?!
– Да что ты, Марусь! – испугался я. – Как ты могла подумать?
– Ну ладно, верю, – Маруся придвигается ближе ко мне и запускает руку в мою шевелюру. – Только волосы там не стриги.
– Нельзя, не положено, – объясняю ей.
– А ты все равно не стриги! – настаивает. – Не­красиво!.. Хотя, впрочем… Стриги! – и с таким лукав­ством поглядела на меня. – Стриги, стриги!.. И смотри там…
– Ты о чем? – спрашиваю.
– Ни о чем, – и уже на значки мои смотрит. – Для чего столько нацепил? На петуха похож…
– Чтоб знали. Человек заслуженный.
– Заслуженный? Ха! Небось половину выменял!
Ох, и язычок у Маруси. Никакой деликатности.
– Ну да, – отвечаю. – Придумаешь еще!
– Конечно! Ну, откуда у тебя значок парашютиста, на­пример? – и ухватилась за значок; того и гляди оторвет.
– Как откуда? Отпусти.
– Ну, откуда? Ты что, прыгал?
– Прыгал, – сердито отвечаю. И как она не понимает, если я и не прыгал, то могу хоть сто раз прыгнуть! Я же все книжки о парашютистах перечитал!
– С дерева. Ясно, – засмеялась Маруся.
Если бы она не засмеялась, я бы смолчал. А тут…
– Ничего тебе не ясно! – говорю. – Вот уеду в ар­мию, еще услышишь обо мне!
Ну, слово за слово, и пошло…
– Максим! – Маруся уже смотрит на меня волчон­ком. – Если ты не отучишься хвастаться, вечно брехать… то…
– Что «то»?
– То.
– Подумаешь, учительница выискалась! Я тебе почтя никогда не вру.
– А что толку? А другим? У тебя вечно язык свербит!
– А ты всегда правду говоришь? – ставлю ей вопрос ребром.
– Конечно, – отвечает.
– Конечно… Небось матери сказала, что в клуб пошла, а не на свидание с Максимом
– Эх, ты!.. Во-первых, если хочешь знать, я ей ничего не сказала, так утекла. А во-вторых – это же для тебя!..
– И я для тебя…
– Для меня? – в глазах Маруси опять насмешливые чертики запрыгали. – Зачем за тобой Мусий гнался? Го­вори!
– Так… – отвечаю, – разминка. Тренируется дед.
– Вот видишь, и мне врешь… Самый настоящий брехун!
Вроде пощечину мне влепила.
– Я брехун? – и вскакиваю со скамейки.
– Брехун, – спокойно отвечает Маруся.
– Брехун?
– Угу… – и еще при этом кокетливо косит на меня глаза.
– Так чего ж ты тогда со мной встречаешься?! – Мне даже чуть-чуть смешно стало. Что она ответит на такой вопрос?
– Да так, из жалости, – безразлично, не моргнув гла­зом бросила Маруся. – Кому ты еще такой нужен?..
Я даже взопрел.
– Ах, не нужен? – переспрашиваю.
– Не нужен, – подтверждает и еще усмехается.
– Не нужен, значит?.. А-а… а думаешь, ты мне очень нужна?.. Да я только свистну, и девчата табунами за мной побегут…
О! Попал в самую точку. Уже не улыбается Маруся. Вскочила с места, впилась в меня своими глазами-колюч­ками и даже побледнела.
– Ну и свисти… свистун, – сказала тихо, спокойно, а букетом так залепила в лицо, что у меня, кажется, и па­мять отшибло. Когда пришел в себя, Маруси и след про­стыл…
Вот тебе и последний вечер!.. Вот и простились назы­вается… Ну, что мне делать?.. Пойду в клуб. Маруся пере­кипит и наверняка туда прибежит.
Осторожно шагаю по тропинке, что через огороды ве­дет к клубу. Осматриваюсь: как бы на деда Мусия не на­рваться… В вестибюле клуба замечаю высокую худую фи­гуру. Это мой дружок – Степан Левада. Повернулся он ко мне и смотрит, вроде впервые увидел. Ясно, сейчас что-то спросит: у него такая привычка.
– Что, поругались с Марусей? – задает Степан во­прос и подходит ко мне.
– Да так, – неопределенно отвечаю я. – Чи ты Ма­руси не знаешь? Зашипела, як шкварка, и все. Сейчас при­бежит.
Говорю я так Степану, а сам смотрю на людей, иду­щих через вестибюль в зал. Над дверью захлебывается электрический звонок – оповещает, что собрание начи­нается. Собрание сегодня не простое: посвящено проводам новобранцев – значит, и мне посвящено и Степану. Но мне не до собрания. Придет Маруся или не придет?
Из зала вдруг выскочила Василинка Остапенкова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50