– доносится снизу женский голос. Это – лиф­терша. – Нажмите по очереди все кнопки!
– Да я нажимал! Ничего не помогает!
– Вот окаянная машина! – начинает ругаться лиф­терша. – Опять испортилась… Посидите, механика по­зову.
– А долго сидеть? – интересуюсь.
– Нет. Часика полтора, – отвечает она таким тоном, вроде разговор идет о двух минутах. – Домоуправ его услал куда-то.
Тут я вскипел.
– Слухайте! – кричу. – Мне не до шуток! Выпу­скайте скорее!
– А что же я сделаю? – сердится лифтерша. – Ма­шина она и есть машина! Захочет – везет, не захочет– стоит.
Вот попался! И ничего не придумаешь. Ну, как тигр, сижу в клетке. Да еще клетка висит между небом и зем­лей… Решил не терять времени. Нужно пока прослушать, что тут наспевал в магнитофон товарищ Кривцов. Осмат­риваюсь. Но розетки нигде не видно. А-а… Солдатская смекалка выручит. Прилаживаю штепсель к патрону электролампы и включаю магнитофон.
И такая, скажу вам, полилась песня, что я позабыл обо всем на свете. Ох, и голос у народного артиста! Прямо дивизией командовать можно. Слушаешь и вроде себя не чувствуешь. Нет тебя. Есть только песня и сердце твое.
Но тут мой слух уловил какую-то возню внизу. Чуть-чуть поворачиваю рычажок, приглушаю песню и слышу, что лифтерша курицей кудахчет.
– Ой ты, горе мое! – голосит. – Алексей Филиппович в лифте застрял, – и кого-то быстро за механиком по­сылает.
Я опять песню погромче даю. Вскоре прилетел меха­ник. Лифтерша лопочет ему что-то, а он отговаривается:
– Я же выходной сегодня. Костюм новый вымажу.
– Сердится очень Алексей Филиппович, – убеждает его лифтерша. – Ругался уже.
– Ругался?.. Ох, и попадет мне! Давайте ключ!.
Взялся-таки механик лифт ремонтировать. Здорово действует товарищ Кривцов.
И только песня утихла, докладывает механик:
– Ф-фу! Готово! Вызывайте лифт
– Вызываю, Алексей Филиппович!.. – добрым голос­ком кричит лифтерша.
И вот я уже внизу, щелкаю дверью. Мне навстречу ки­дается механик – долговязый мужчина в новом сером ко­стюме, на котором виднеются свежие масляные пятна.
– Пожалуйста, Алексей Филиппович, – приглашает выходить. – Извините, что задержал вас. И за песню спа­сибо. Давайте ваш чемоданчик.
– Какой чемоданчик? – строго спрашиваю. – Во пер­вых, я не Алексей Филиппович, а Максим Кондратьевич, и во-вторых, лифт надо в порядке содержать!
– Батюшки! Военный! – ахнула лифтерша. – А где же Алексей Филиппович?
– Как… Это вы пели? – спрашивает механик и смот­рит на меня глазами, круглыми, как головки подсолнухов.
– А что? Плохо? – смеюсь я.
И тут заныл механик.
– Ой!.. Костюм!.. Новый костюм из-за вас испортил!
– Так зато какую песню послушали, – успокаиваю его.
А лифтерша все удивляется:
– Батюшки!.. – и хлопает руками об полы. – Голос точь-в-точь как у Алексея Филипповича.
– Безобразие! – перебивает ее механик. – Людей от работы отрывают! Меня там люди… Сегодня я не де­журю!
– Ничего, ничего, а костюмчик бензинчиком, – и, за­хватив магнитофон, прощаюсь. – До свиданья!
Открываю выходную дверь и ради шутки пробую за­тянуть песню, какую народный артист пел. Слышу, шутка в точку попала. Лифтерша еще сильнее закудахтала вслед мне.
– Батюшки! – лопочет она. – Семьдесят годков живу, а такого не видывала. Вот это артист! Как голоса умеет менять!
Большое удовольствие доставила мне история с лиф­том.
Выхожу на улицу и оглядываюсь по сторонам. Вот и телефонная будка. Набираю номер. Отвечает швейцар. Спрашиваю у него про своего ассистента. Говорит, что уже никого нет. Видел он, что появился с большим буке­том цветов агроном товарищ Олешко и увел с собой Ма­рию Козак и Людмилу Васильевну.
Куда же они с цветами? Может, в загс?.. Так, дело яс­ное… Крепись, Максим! Ничто не помешает тебе выпол­нить задание!
…Приехали, наконец, мы на радио. Прощаюсь я с шо­фером и захожу в вестибюль. Останавливаюсь у будочки: там сидит гражданочка и пропуска выписывает. Го­ворю ей:
– Перепелице – пропуск.
– Сейчас посмотрим… Так… Олешко уже прошел… Товарищ Козак Мария прошла.
Прямо подпрыгнул я на месте:
– Маруся Козак и агроном Олешко здесь?!
– А чего вы удивляетесь? – отвечает мне гражда­ночка. – У нас разные люди бывают. Вот и их, видать, пригласили по радио выступить…
Взбежал я на второй этаж… Надо вначале найти Марусю и Федора. Подхожу к первой двери.
И вдруг слышу:
– Ой!.. Ой!.. помогите!.. На помощь! На помощь! Мавр госпожу убил… На помощь! Сюда, сюда…
– Что это? Кого убили? Эй! – начинаю стучать в дверь, откуда крик доносится. – Откройте! Откроите, го­ворю! Откройте!
Вдруг распахивается дверь и оттуда вылетает черно­окая дивчина – недовольная и даже, я бы сказал, сер­дитая.
– В чем дело?! – набрасывается она на меня. – Что случилось? Что вам надо? Почему стучите? – миллион вопросов в секунду.
– Что это у вас там? – опешил я. – Почему кри­чат?
– Ничего особенного. «Отелло» режут.
– Что? – У меня глаза на лоб полезли.
– Кто вы такой? – строго допрашивает дивчина.
– Кого режут, спрашиваю?! – отмахиваюсь я от ее вопроса.
Тут дивчина вдруг так расхохоталась, что мне неловко стало.
– Я же говорю: «Отелло» режут! – объясняет: – Ну, пленку режут! Монтируем шекспировскую передачу!
– Фу!.. А я напугался. Думал, убийство.
Дивчина же все хохочет:
– Ой, смешной какой!.. А кто вы такой?
Объясняю ей, кто я и зачем здесь. А она, не дослушав до конца, берет меня за руку, поворачивает в сторону ко­ридора и говорит, как горохом сыплет:
– Вон дверь в самом конце. Там надпись есть. И не врывайтесь в аппаратные, кто бы там ни кричал!..
Пошел я по коридору. А за каждой дверью… Навер­ное, тоже передачи готовят. То песня гремит, то визжит Буратино, то про футбол рассказывают, то раздаются команды для утренней гимнастики, то детский хор «Уга­дайку» поет.
Ну и коридор! Гауптвахту бы сюда переселить. Луч­шего наказания не придумаешь.
И вот я остановился перед дверью. Но над ней огнем горит надпись: «Не входить. Идет запись». Открываю со­седнюю дверь. А это не комната, а небольшая полутем­ная кабина. Спиной ко мне сидит за столиком женщина и какие-то рычажки руками трогает. Столик упирается в стеклянную стенку. Глянул я сквозь эту стенку, за кото­рой – огромная светлая комната, и обомлел, Маруся… Да-да, Маруся. На стуле сидит Федор Олешко, а Маруся подходит к нему и садится рядом.
Среди комнаты на длинной ножке стоит микрофон. А у микрофона какой-то парень с листом бумаги в руках.
И вдруг, вижу, этот парень что-то говорит в микрофон, а в кабине, где я стою, гремят из репродуктора его слова:
– Вы слушали выступление передовиков сельского хозяйства агронома Федора Олешко и колхозницы Марии Козак. Ваши отзывы о передаче…
Диктор еще что-то говорит, а я трогаю за плечо жен­щину.
– Позовите, пожалуйста, вон ту дивчину, Марусю Козак.
– Сейчас нельзя, – отвечает она. – Запись передачи еще не закончена. Посидите в комнате напротив; как то­варищ Козак освободится – я пришлю ее к вам.
Словом, состоялась встреча с Марусей… Да и с Фе­дором. Первым делом Федор на свадьбу меня пригласил. А чего удивляться? Женится хлопец! Женится на де­вушке-москвичке, с которой вместе академию кончал. И увозит ее в нашу Яблонивку.
Допросил я Марусю и насчет того, что в академии слу­чилось. Почему, мол, она не вышла тогда и зачем десять рублей передала?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50